— Не плачь, Фло. Слайпер болен. Все из-за этого. Все мы сломались и уже не можем жить как прежде.
— Мы вообще не знаем, как без него жить. Без этого сукина сына и его долбаной машинки, — начала всхлипывать она, и слезы катились у нее по щекам.
А что я мог ответить. Я давно уже надумал открыть двери 107 номера и поговорить с ним обо всем этом. Даже если бы я совершенно ослеп, туда-то я попал бы всегда.
— Что там за окном, Фло? Расскажи мне.
Она перестала плакать и снова погладила меня по голове.
— Бедненький… Ты и правда не можешь увидать это дерево? Свое любимое дерево? Виталик…
Не мог. Когда я глядел в том направлении, то видел лишь более светлое пятно. Может это было окно?
— Фло, скажи мне еще вот что: есть ли на дереве листья? Нет, что-то стало вспоминаться.
— Это ведь только июль. Но в этом году осень пришла к нам уже в мае. А в июне на дереве уже не было ни листочка. Вит, ты заметил это первым.
Да, так оно и было. Именно тогда я и начал слепнуть.
— А за деревом… Что ты видишь на Куин Стрит? Она не ответила сразу, и когда я уже начал опасаться, что придется переспросить, услышал ее смех. И вновь один и тот же.
— Там туман. Странный такой, густой туман, иногда в нем можно заметить сгорбленные силуэты. Они идут медленно, очень медленно. Они никуда не спешат, Вит. Мне кажется, что им уже просто некуда спешить. Нет уже Куин Стрит. Нет ни будки, ни светофора. Автомобилей тоже нет.
Мне было трудно собраться с мыслями, но я был чертовски рад, что Флоренс сидит у меня на коленях. У нее были теплые бедра и голос.
— Я пойду к Слайперу. Завтра.
Она еще крепче прижалась ко мне.
— Передай ему, что я уже не могу… Знаешь, скажи. Прошу тебя.
— Знаю.
Только я уже знал, что до утра забуду.
Я довольно-таки злопамятный тип, и много вещей в мире меня раздражает. Все, что только я выдумываю, сразу же стараюсь описать, но редко случается возвращаться ко всей этой муре. Для меня вся она попросту существовала, равно как тип в белом костюме или же сигаретный дым, выпущенный из ноздрей соседки сверху. И точно так же забывается.
Но случаются и исключения. К примеру, помню солнечный закат. Я описал его в особо отвратный для себя день, хмурый, ужасно холодный и долгий; да, да, даже ветер не мог прогнать его. К вечеру я уже не выдержал и придумал чистое, синее-синее небо, а над самым горизонтом алые полосы. Других красок попросту не существовало. Только эти две — красная и синяя. Вроде бы и простенько, только вот повторить невозможно. Нельзя скомбинировать то же самое. Всегда что-нибудь, да спартачишь — то полосы не такие, какие нужно, то голубизна не такая синяя, и лишь иногда, в Лос Анжелесе солнце садится так, как я это описал.
— Как сегодня, — буркнул я вреднючему типу. — Именно так, как я это написал. Вы только гляньте на эти полосы.
Он согласился. Честно говоря, он ничего другого за эти несколько последних часов и не делал. Только кивал головой, что-то там говорил про гонорар и снова кивал.
— Дорогой мой мистер Босси, вы хоть слушали меня? — В его голосе появилась новая нотка. Умоляющая.
— А как же, — поглядел я прямо в его мутные глаза, но именно я первым и опустил голову. — Вас зовут Энди. Вас прислал Абрахам Фаррел. Из корпорации Абрахама Фаррела.
Он сделал вид, что все это шутка, и расплылся в улыбке. Я описал и такой вид усмешек, вот только никак не смог его полюбить.
— Вы прочитали уже хотя бы первый том? — не хотел уступать он.
— Да. Я прочитал и первый, и несколько последующих, — вздохнул я. — А когда подумал о том, что этот Слайпер не может написать следующего, мне сделалось как-то не по себе. Наверное и вправду с ним так плохо.
— Это почему же?
Я подмигнул ему, а поскольку у меня большие, очень круглые глаза, то давно уже заметил, что люди, как правило, неправильно меня оценивают. Вовсе и не я был таким уж добродушным.
— Для него это должно быть сравнимо с тем, как посрать. Берешь бумагу, садишься и все. Пошло.
Энди скорчил такую гримасу, что на какой-то момент перестал соответствовать своему костюму, и поправил седеющие волосы.
— Так что вы хотите этим сказать? — спросил он неодобрительно. — Что у него запор?
— Кто знает. Как вы пересылали ему бабки? И вообще, кто-нибудь его видал? Слайпера этого?
Он снова стал собираться с мыслями. Слишком долго.
— По правде говоря, нет. Он присылал машинопись, а мы выставляли чек.
— Чеки вы посылали по почте, а хозяин абонементного ящика пользовался кодом, — закончил я за него. — Так?
Он поднялся из-за стола и подошел к моей машинке. Ему явно хотелось сбежать.
— Мистер Энди, — я перешел через всю комнату, чтобы снова встать к нему лицом, — разве Слайпер никогда не критиковал ваших экранизаций? Ведь они ужасны. Гораздо хуже самих книг.
На его губах промелькнула та же усмешка.
— А вы откуда знаете? А? Ведь вы, вроде, никогда их не видели.
Хотя он и был значительно выше меня, внезапно показался чертовски маленьким.
Я пожал плечами.
— Еще никогда не существовало такой смотрибельной программы. А ведь люди — это стадо кретинов. Вам приходилось так спрепарировать «Подворотню 403», чтобы им угодить. Сделать дурость для придурков.
Мне уже казалось, что я его хоть немного, да завел, но нет. У Фаррела были шикарные сотрудники. Энди только стоял, глядел на меня и ничего не говорил. Видимо дивился, как это мне удается жить в этой крысиной норе — в этой единственной комнатушке, где было легче найти свечку, чем электролампочку, а чай никогда не желал завариваться, потому что спиртовка никогда не желала толком гореть. Ссал я в ведро. Зубы чистил куском бинта. Стекла заклеивал скотчем. Равно как и брюки.
Я придвинул стул и осторожненько забрался на него.
— Ну ладно, ребята. Так и быть, я напишу для вас следующий том.
Солнце уже почти зашло, а он все базарил и базарил, только мне и так уже было ясно, что все это дерьмо. У них не было выхода. Так хотел Слайпер. А Фаррел был сбоку-припеку.
— Знаешь, Энди… Сейчас сюда придет одна такая девушка. Она принесет мне кофе с молоком и пирожные… Еще принесет пару копеек и будет что-то долго говорить мне, и ее голос напомнит мне лучшие времена. Она будет очень милая и теплая, будет слушать мои рассказы, а иногда коснется моей руки, но никогда не распустит своих волос. Она никогда не покажет мне, как выглядит на самом деле. Тебе не кажется, что все это из-за этого чертова горба?
Энди пожал плечами.
— Теперь все будет чуточку не так, мистер Босси. Когда вы получите первый чек, изменится все. И женщины тоже. Вы будете богаты.
— Да.
Я все так же стоял на стуле, и все-таки был ниже моего гостя.
Мне хотелось, чтобы он наконец убирался, а Энди все тянул время. Он глянул на меня, потом вновь на машинку, а затем уже прямо в разбитое окно.
— У меня есть один такой вопрос, мистер Босси…
— Валяй. Отвечу на все. Могу рассказать даже про свой горб. Или же о том, как я полысел. Так вот, случилось это совершенно неожиданно..
— Нет. Попробуйте быть серьезным, — засмеялся он, но быстро взял себя в руки. — Все, о чем вы тут говорите, это писанина.
Энди не был таким уж дурачком, как я представлял. Он был просто слеп.
А я уже слыхал шаги этой девушки — она спускалась в мой полуподвал.
— Я пишу. Только бумага мне не нужна. А зачем? — я спрыгнул со стула и подбежал к двери. — Понимаете? Только я и машинка.
— Господи! А как же вы представите нам копию? Как вы все это представляете? Ведь это же не шутки, Босси. Это деньги!
Мне хотелось почувствовать ее запах еще до того, как она подойдет к двери, но ко мне приблизился Энди, и в нос мне ударила мужская косметика и его изумление. Я хлопнул гостя по плечу.
— Я подумал и об этом. Передайте Фаррелу, что ради него я сделаю исключение, и у него все будет на бумаге. Через тридцать два дня. Принесу сам, около полудня. Тогда и рассчитаемся, а теперь уже идите.
Не говоря ни слова, он вышел.
Я бросился к машинке и начал писать. Быстро, еще быстрее… Я уже начал догадываться, кем мог быть Слайпер. И откуда он мог меня знать.
Еще скорее…
Вошла.
С того времени, как я совсем ослеп, Тед повесил мне на шею специальные такие часы. Они пищат каждые полчаса, а я уже как-то ориентируюсь, утро это или вечер.
Я ничего не делаю. Шатаюсь по опустевшим коридорам, болтаю сам с собой или же жду, притаившись, в каком-нибудь уголке, слушая, как свистит ветер.
Старик Кейси исчез совершенно, и уже никто не обслуживает бар. Я спустился туда позавчера, продвигаясь вдоль стеночки, осторожненько, чтобы не свалиться со ступенек. Когда я наконец толкнул двери, то уже не почувствовал ни запаха людской толпы, не услыхал ни единого голоса. Я начал ощупывать стенки и где-то в полуметре за дверью почувствовал первую выбоину. Потом следующую, еще одну, а потом уже стен вообще не было. Была только пустота.
— Эй… Эй, есть тут кто? — отшатнулся я испуганно. — Эй?!
Никто не отвечал, а я вдруг вспомнил Флоренс и всех тех людей, ходящих в густом тумане. Здесь они тоже были. Я чуял их повсюду.
— Кто вы такие…
Только шепот.
— Аааааааааааааааааааааааааааааа….
— Что вы хотите нам сделать?
— Ааааааааааааааааааааа…
— Что?
— Ааааа…
— Ничего не понимаю.
— Ууууууумммммеееееерррррррр. ОООООнннннн уууууммммееееерррр.
Волосы у меня встали дыбом, и вот тогда впервые я увидал эти броненосцы. Они устроились в синей воде — громадные, железные кораблища, с тонкими, длинными стволами пушек, нацеленными прямо в хмурое небо. Еще я видел людей, прогуливающихся по набережной. И красные знаки на их фуражках.
Понятия не имею, откуда все это взялось в моей голове. Я никогда не интересовался ни кораблями, ни морем. Не мог я помнить подобной картины. Это было не мое.
— Ннннннннннннннаааааааааааааашшшшшшшшшшшш Бооооооооогггггг ууууууууумммммммееееееррррр. Иии ммммммыыыыыыыы ззззааааабббллллууууууддддиииииииллииииисссссссссь. Вввввппппппуууууууссстттииии ннннннаааааааассссссссссссссс…
— Нет! Прочь.
Я захлопнул дверь и побежал наверх.
И вот с того времени мне стало совсем уж паршиво. Случается, что я даже не могу вернуться в свою комнату. Тогда я торчу в коридоре, как вот сейчас, и выдумываю, чего бы это так…
— Виталик, рад тебя видеть, мужик.
Этот голос я узнал сразу же. Это был наш экспедитор.
— Нолан? Это и правду ты? Нолан? Нолан… — радовался я как дитя и все время повторял его имя. — Я уже так давно ни с кем не встречался, видел лишь типов в тумане, ну, знаешь, тех, которых видела Флоренс. Опять же Тед о них чего-то рассказывал. Ну а ты, как там у тебя дела? Да и вообще, потому что я уже плохо вижу…
Я почувствовал, как он подходит поближе, а потом вновь услыхал его голос:
— Зачем спрашиваешь, браток. Так паршиво еще никогда не было. Только я не обращаю на это внимания. Срать я хотел на Слайпера, потому что и он на меня вечно срал. Вчера я встретил Жопника, и сдохнуть мне на месте, если встречу его завтра. Все время рыгает, а если не рыгает, то срет, — Нолан говорил все быстрее и певучей.
Я прикоснулся к своим глазам. Они болели.
— Перестань, — тихо попросил я. — Никогда ты столько не болтал. Что с тобой, Нолан? Чем ты заболел?
Он сплюнул и прошипел:
— Ты что уже, бля, не помнишь? Уже забыл?
— Что… что это я должен помнить. Тебя помню.
— Помнишь? Ведь я же всегда был болен, Вит. То сифон подхвачу, то чирьи на заднице. Когда подлечилвался, Слайперу вдруг вспоминалась грыжа на яйцах, потом мандавошки, и так оно и шло. Так что мне плевать. Я вечно сдыхаю.
Я быстро отвернул лицо, чтобы он не заметил моего удивления. Он никогда не болел. Никогда. Нолан был громадным будто горилла индейцем, и не существовало никого, кто бы справился с его жилистыми лапищами.
— Нолан, но ведь ты…
— Чего? Ты лучше скажи, братуха, чего это ты весь в кровянке. Кто это тебе так начистил фотографию, Вит?
— Не знаю… Это наверное еще с позавчера. Я убегал от тех людей, что ходят по нашему бару, и, видимо, во что-то вмазался. Только я уже не помню.
Часы пискнули. Прошло следующих полчаса, а с ними и полдень. Внезапно до меня дошло, чего, собственно, я здесь торчу. Здесь, под этой дверью. Будто слепой, потерявшийся человечек.
— То ли нос у тебя сломан, то ли что… У тебя все лицо меняется. Глаза, волосы…. Виталик, что это с тобой происходит? Кровь прямо ручьем течет.
Все так. Я чувствовал себя не так, как всегда. Что-то росло и в моем теле, и в голове. Опять я видел синюю воду, а в ней отдыхали четыре броненосца, поблескивая металлом в закатном солнце. Еще я видел солдат, марширующих среди бухт толстенных канатов, и было так тихо, что до меня доносился стук их сапог. Стук. Стук, стук. Стук, стук, стук.
Один солдат глянул в мою сторону, а я подумал, что если бы они шли чуточку побыстрее, то это звучало бы ну совсем как пишущая машинка. Как тот звук, что всегда слышится из-за его двери.
— Сейчас, — сказал я Нолану. — Сейчас, браток.
— Ты. Ты же не хочешь этого сделать. Зачем оно тебе, — громко задышал тот.
Я нащупал дверную ручку.
— Именно.
Как-то я открыл гостиничную регистрационную книгу и под номером 107 нашел: — Двойной апартамент. Ванная, кухня. Постоянное оборудование: столик, два стула, кресло. Зеркало — разбитое в правом верхнем углу. Из-за частых аварий отопление выключено. Фамилия проживающего — Адриан Слайпер. Живет один. Номер водительских прав…….. Возраст — неизвестен. профессия — Бог.
— Мне всегда хотелось постучаться к Богу. Но я войду без стука. Держись, Нолан.
Не успел он мне что-либо ответить, как я уже повернул ручку.
Дверь приоткрылась.
Люди умеют разделять дела на большие и малые. Кое-кто из них наглеет настолько, что даже может решать, какие из них важнее, а какие — нет. Не знаю, кто их научил этому, но если бы спросил у первого встречного, тот ответил бы, что война — это гораздо более серьезная штука, чем то, каким образом ты держишь пивную кружку.
Поскольку я не обладал такими однозначными возможностями оценки, то часто задаю разные вопросики. Именно тогда меня чаще всего и называют идиотом.
— Вот погляди, — заговорил я с маленьким, заросшим пьянчужкой, который сидел справа от меня. — Неужели ты и вправду можешь спокойно пить свое пиво, зная, что у тебя короткие, толстые пальцы, искривленные ногти, и что все это выглядит еще хуже, когда ты так вот сжимаешь свою кружку? А? Ты и вправду, как будто ничего не случилось, хлещешь свое пиво? Просто так?
Он глянул на меня и сказал:
— Отъебись.
И даже этот чертов багровый палец у него не дрогнул.
Крутой парень, нервно подумал я. Знает, что делает.
— Повтори-ка, — пододвинул я кружку к бармену.
— Бабки.
— Сейчас.
В своих бесчисленных походах по барам я учился писать по-настоящему. Нигде не найдешь таких лиц. Человеческих лиц с глубокими морщинами, переполненных мыслями и жизнью, крикливыми женщинами или же коммивояжерами, убалтывающими тебя купить электростатические презервативы. Если людей и можно разделить, то всего лишь на два вида: мыслителей и комбинаторов. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы отделить постоянных посетителей от старых бродяг. Сидишь у бара и смотришь в поцарапанное зеркало, а в нем уже видишь все, что происходит где-то за тобой. это очень важно. Напрямую этого не видишь и сохраняешь некую дистанцию. И можешь писать.
— Ну ладно, — обратился я к мрачному бандюге, сидящему слева. — Если предположить, что я человек, то тебя можно причислить к комбинаторам. Одолжи пятерку.
— Отъебись.
Этот тоже знал, что и как.
— Ты когда-нибудь смотрел «Подворотню 403»? — спросил я у бармена, который до сих пор терпеливо ждал денег. — А может книжки читал?
Тот неуверенно прищурил глаза. У него была лысая, жилистая голова, и он напомнил мне глубоководную рыбу. Особенно, когда открывал рот.