Рассказы
Авлад-Файн, Москва, 1993
Scan, OCR, Spellcheck А.Бахарев
Содержание
Охотник в ловушке
Страшилище подводных пещер
Часовой на страже
Чёрная котловина
Укрощение рыжего Мак-Уэ
Рога карибу
Миссис Гаммит и её свинья
Приключение Мак-Леггана
Птичий остров
Мелинда и рыси
Белый волк
На необитаемом острове
В воде и под водой
Единственный
Лесные воздухоплаватели
На крыше мира
Джонс почувствовал вдруг, что может бесконечно долго держаться на поверхности воды, насыщенной солью и тёплой, как парное молоко. Он был сильный и опытный пловец, и ему ничего больше не оставалось, как плыть свободно, не спеша, пока не наткнётся на какую-нибудь землю или не погибнет от голода и жажды. На пути он мог, разумеется, встретиться с разными опасностями. Тропические воды — родина акулы и пилы-рыбы. Но он знал, что о тех опасностях, которые нельзя устранить, не стоит думать.
Джонс чувствовал себя спокойнее, чем в то время, когда ураган, промчавшийся несколько часов тому назад, утопил судно, на котором он ехал. Правда, на гребнях громадных волн всё ещё скакал ветер, сметая с них пену. Но зато в глубине царила восхитительная тишина. Джонс старался держаться как можно глубже, чтобы отдохнуть и прийти в себя после борьбы с водоворотом, который образовался на том месте, где судно пошло ко дну. Иногда подымал он голову и плечи над водой и окидывал взором поверхность моря, освещённую только звёздами, чтобы посмотреть, не остался ли в живых кто-нибудь из его товарищей. Но, вспомнив, как ему трудно было выбраться из страшного водоворота, несмотря на свою силу и опытность, он больше не удивлялся, что все остальные моряки погибли.
Вся сила его пошла вначале на то, чтобы не утонуть. Нет, тогда он не волновался... Он думал только о сохранении своей жизни. Когда же он почувствовал, что крепко держится на воде и свободно дышит, а взглянув вверх, увидел над собою бархатное небо, усеянное звёздами, его охватило вдруг сознание одиночества. Теперь он в первый раз понял, что значит быть одному в мире, и ему показалось, будто кто-то вонзил в сердце его холодную сталь.
Быть может, он не почувствовал бы себя таким одиноким, если бы у него под рукой была какая-нибудь доска. Даже смерть казалась ему не такой ужасной, как одиночество — стоит только сразу закрыть глаза и броситься в невообразимую глубину, находившуюся под ним.
Большинство людей, очутившихся в таком же положении, подняли бы руки вверх и пошли бы ко дну, испугавшись ужасной мысли иметь своим врагом целый океан. Но Джонс был не такой человек, чтобы сдаваться. Он не мог представить себе, чтобы можно было отказаться от борьбы, даже самой безнадёжной, пока в человеке остаётся хоть малейшая возможность бороться. Он считал, что человек не должен сдаваться до тех пор, пока не умер.
Раньше всего он подумал о том, в какую сторону надо плыть. Ночь была ещё не поздняя, так как корабль пошёл ко дну два часа спустя после захода солнца. Взвесив хладнокровно своё положение, он решил плыть к западу. Он надеялся, придерживаясь этого направления, скорее всего добраться до земли. В сущности всё равно, в какую сторону плыть. Ведь в этом море множество островов. Необходимо лишь твёрдо выбрать какое-нибудь направление и не менять его. Плавая бесцельно кругами, он только выбьется из сил. Узнавать направление он мог по звёздам. Джонс, кочующий журналист, знал кое-что о звёздах. И этих знаний было достаточно, чтобы определить направление. Он надеялся достигнуть земли до восхода солнца. Солнечные лучи могут расплавить мозги его под непокрытым черепом и довести его до безумия от жажды. Он знал, что всякая земля в этом море населена дикими зверями или ещё более дикими людьми. Но вопрос о том, что он станет делать, когда доберётся до земли, решать было рано.
Не спеша, чтобы сохранить свои силы, плыл он, лёжа на боку. Приближаясь к гребню какой-нибудь длинной волны и чувствуя порыв ветра, он напрягал все свои силы, чтобы скользнуть через верхушку волны и скорее попасть в более спокойное и низкое углубление. Скоро, однако, ветер, как бы удовлетворившись всеми своими проделками, начал постепенно успокаиваться, и плыть стало легче. Ураган сменился лёгким ветерком. Ветерок тоже быстро исчез и только изредка, как бы случайно, налетал откуда-то порывами.
Тёмная волнистая поверхность моря сияла фосфорическим блеском. За Джонсом тянулся длинный сверкающий след. Фосфорическое свечение моря давно уже было известно Джонсу, но теперь он гораздо внимательнее присматривался к нему, желая чем-нибудь занять свои мысли. Крошечные искры мгновенно вспыхивающего яркого света, то появлявшиеся, то исчезавшие, казались ему глазами, которые злобно и презрительно следили за всеми его движениями, как бы заранее радуясь его неминуемой гибели. Пусть себе радуются! Он не будет обращать внимания на их злорадные насмешки и обманет их, не утонет. Всю ночь, казавшуюся ему бесконечной, развлекал он себя такими фантазиями, пока звёзды не погасли, пока тропическая заря не вспыхнула на горизонте.
Она осветила низкий риф, находившийся приблизительно на расстоянии двенадцати миль. Волны с шумом и грохотом разбивались, налетая на него. Вдали виднелись пальмы и подёрнутая пурпурово-зелёной дымкой гора.
Джонс тихо засмеялся от радости и, свернув направо, поплыл прямо к рифу. Теперь он плыл ещё медленнее, сохраняя все свои силы для последней борьбы с прибоем.
Когда он находился в нескольких сотнях шагов от грохочущих и разбивающихся о камни волн, которые целыми водопадами перекатывались через рифы, он увидел, что даже такой великолепный пловец, как он, не может пристать к земле с этой стороны. Скоро он заметил мыс, вдающийся далеко в море. Немедленно поплыл он к нему. Через два часа, в течение которых лучи солнца превратились в потоки расплавленной меди, заставляя его всё время смачивать себе голову, обогнул он мыс и очутился вблизи такого места, где прибой, защищённый от ветра берегом, свирепствовал не так ужасно. Выбрав большую волну и рассчитав заранее, где она должна разбиться, он вместе с нею понёсся к берегу. Он почувствовал под собою дно, бросился вперёд и нырнул в лагуну, вовремя избежав следующей волны, которая могла бы захватить его.
За тихой лагуной виднелся золотистый песчаный берег, освещённый солнцем и прорезанный извивающейся, как змея, речкой.
Внимательно всматриваясь в каждое дерево густой лесной чащи, медленно плыл Джонс к берегу. Несколько попугаев, кричавших на деревьях, успокоили его. Значит, поблизости нет ни людей, ни хищных зверей. Он не знал, чего может ждать в этой неведомой стране. Он не знал, принадлежит ли этот остров к Новогвинейскому архипелагу или входит в состав Зондских островов. Если он принадлежит к Новогвинейскому архипелагу, самыми большими зверями на нём могли быть дикие свиньи и змеи. Если он входит в состав Зондских островов, там могут водиться все лютые звери Малайского полуострова. И всё же Джонс надеялся, что попал не в Новую Гвинею, так как никаких животных, обитающих на земном шаре, не боялся так, как дикарей новогвинейских джунглей.
Выйдя на берег у самого устья реки, он прилёг и с жадностью принялся пить чистую, прозрачную, почти горячую воду.
Отыскав неподалёку тенистое место, он сел спиною к дереву, чтобы отдохнуть, и стал обдумывать своё положение, внимательно всматриваясь в чащу леса. Ему отчаянно хотелось спать. Он невероятно устал. Но он решил не спать, а прежде всего хорошенько подумать, что делать. Чувствуя, однако, что глаза слипаются помимо его воли, он поспешно вскарабкался на дерево, переплёл несколько ветвей, лёг на них и сразу крепко заснул.
Всё жаркое время дня он спал мёртвым сном и проснулся от голода и невыносимой боли, вызванной неудобным положением тела. Растерев хорошенько онемевшие члены, он осмотрел дерево. Оно ему понравилось, так как на него можно было скоро и легко взбираться. Он наломал гибких веток и сплёл из них нечто вроде платформы. Покрыв её затем тоненькими веточками и листьями, он устроил себе удобную постель. И сразу обрадовался: у него теперь есть логово. Успокоившись, он спустился на землю и отправился искать пищу.
Он скоро увидел, что пищи здесь сколько угодно. Сидя на собственном своём дереве, он мог протянуть руку к соседнему манговому и нарвать плодов. В сотне шагов от него находилась целая роща диких смоковниц. Он был уверен, что неподалёку найдёт питательный дюриан, а в водах лагуны может наловить множество вкусных, сочных раковин. Наевшись плодов манго и смоковницы, он сломал себе гибкий, но крепкий сук и, выйдя из своего тенистого убежища, двинулся на взморье, словно первобытный человек, голый, но гордый сознанием своего превосходства над четвероногими. Сильный, здоровый и хорошо сложённый, он не стыдился своей наготы и беззащитности. Он, напротив, почувствовал вдруг необычайный подъём духа и готовность смело встретить любые опасности.
Весь берег, как он только теперь заметил, был усеян наносным лесом и обломками судов. Порывшись хорошенько между ними, он выбрал один обломок с острым гвоздём на конце. Это оружие лучше, чем сломанный сук. Держа в руках это удобное, по его мнению, и сравнительно лёгкое оружие, он окинул проницательным взором густые ряды окружающей его зелени, где скрывалось столько неведомых ему опасностей, и принялся собирать ракушки себе на ужин.
Он встретил до сих пор только нескольких мартышек, нескольких попугаев и стаю розовых фламинго. Обломки судов на берегу совсем не тронуты. А ведь они могли бы заинтересовать даже самого глупого дикаря. И Джонс решил, что местность эта необитаема. А о присутствии больших зверей он узнает только после захода солнца, когда они придут к реке на водопой.
Ему недолго пришлось их ждать. Не успело солнце спуститься за деревья, как в чаще раздался топот тяжёлых копыт, и к реке примчалось стадо буйволов. Все они собрались у реки в нескольких сотнях шагов от дерева Джонса, так что трудно было определить, к какой породе они принадлежат.
— Раз здесь водятся такие животные,— с некоторым смущением пробормотал Джонс,— я могу ждать всякую минуту появления леопардов, а быть может, и тигров. Надо смотреть в оба.
И он решил смастерить на следующий день что-нибудь вроде копья или дротика. Ведь копьём можно защищаться на расстоянии, а дубиной только вблизи. Как сокрушался он, что с ним нет ни двуствольного ружья его, ни револьверов, погибших во время кораблекрушения! Отказавшись от бесплодных сожалений, он стал мечтать о том, что хорошо было бы приготовить лук и стрелы. Смастерить было бы нетрудно, если бы он мог достать нож. Но и эти мечты, как мечты о ружье и револьверах, не привели ни к чему. Он махнул рукой, засмеялся и, пожав плечами, стал внимательно рассматривать свои длинные жилистые руки и мускулы обнажённого тела. Он невольно содрогнулся при мысли, что он теперь находится на той же ступени, на которой находился когда-то первобытный человек. И он дал себе клятву доказать своим четвероногим противникам, что сильнее их волей и умом.
Недолго пришлось ждать ему случая доказать это на деле. Не успела река, помутившаяся от грязи, поднятой со дна копытами буйволов, сделаться снова чистой и прозрачной, как пришла на водопой пара небольших оленей. Остерегаясь засады, олени во время водопоя по очереди подымали голову и внимательно осматривались кругом. Несмотря, однако, на всю свою бдительность, они не заметили врага, упорно преследовавшего их. Это был гибкий пятнистый оцелот, который бесшумно, словно призрак, крался за ними и теперь притаился за деревом Джонса. Он плотно прижался к земле и осторожно выглядывал из-за ствола, готовясь к прыжку.
Не успел он прыгнуть, как большие чуткие уши оленя уловили грозный звук, раздавшийся где-то за деревьями. В течение какой-нибудь доли секунды стояли олени неподвижно, насторожив уши, глаза и ноздри, а затем, сделав лёгкий прыжок, понеслись вдоль берега, словно подхваченные внезапным порывом ветра. Разочарованный оцелот оскалил от досады длинные белые зубы и, прыгнув на дерево, спрятался среди веток, внимательно высматривая оттуда, что могло так внезапно испугать его дичь. Но он никого и ничего не увидел, а потому вскарабкался ещё выше, чтобы лучше разглядеть окружающую местность. Но вдруг встретил смелый взгляд человека, в упор смотревшего на него через край платформы.
Оцелот с испугом попятился назад. Прижав уши, он прилёг к ветке и устремил злобный взгляд на человека. Джонс презирал оцелота. Ведь это просто крупная дикая кошка. Тем не менее вовсе не хотел, чтобы оцелот забирался на его дерево.
— Киш! — грозно крикнул он и хлопнул в ладоши.
Удивлённое животное подняло и распушило свой хвост и, прыгнув с дерева, поспешно скользнуло в чащу леса.
— Для таких, как ты, и этого достаточно! — рассмеялся Джонс и стал приводить в порядок свою постель.
Когда сумерки сменились ночью и засверкали звёзды, Джонс не мог уже видеть приходивших на водопой животных. Все они, словно призраки, бесшумно крались вдоль опушки леса, едва притрагивались к воде и куда-то исчезали. По временам он слышал тяжёлый топот ног и громкий всплеск воды. Значит, речку посещают очень крупные звери. Один раз он даже услышал где-то недалеко в лесу предсмертный крик и затем непродолжительное барахтанье. Джонс сейчас же решил, что какой-нибудь олень пал жертвой оцелота. Вслед за предсмертным криком послышался громкий топот ног, удалявшийся от реки. Затем наступила полная тишина. Раздавался только неугомонный шум прибоя, разбивавшегося о прибрежные рифы.
Тёплый морской воздух действовал на Джонса, как опиум, и он скоро почувствовал, что не в силах бороться со сном. Он попробовал было убедить себя, что может покойно спать на своей платформе, несмотря на хищных зверей, шныряющих в джунглях. В глубине души он прекрасно сознавал, что спать сейчас — безумие. А между тем всё больше и больше поддавался сну, и перед ним начинали уже мелькать видения, когда целый поток оранжево-золотистого света, хлынувший на него из-за моря, разбудил его. Всходила луна. Он взглянул на неё, и сердце его сжалось при мысли о том, что, быть может, ему всю жизнь придётся прожить в одиночестве. Какой-то странный звук, раздавшийся вдруг сзади, заставил его обернуться. Он увидел возле воды огромного леопарда. Пятна на шкуре ясно были видны при свете луны.
Джонс знал, что леопард так же легко взбирается на дерево, как и оцелот. Осторожно, не делая ни малейшего шума, потянулся он к своей дубине и осмотрел, крепко ли держится на ней гвоздь. Как жалел он, что не приготовил себе копья! Сердце его билось, и мускулы напрягались, готовясь к сомнительному поединку.
Леопард потянул вдруг воздух, словно почуял какой-то странный, незнакомый запах. Запах этот показался ему очень опасным. Это видно было по его возбуждённому состоянию, по прижатым назад ушам и по нервным взмахам хвоста. Запах человека был, однако, нов для него. Ползком принялся он исследовать почву, пока не напал на человеческий след. На одну минуту замер он на месте, готовясь и к бою, и к бегству. Он почуял что-то зловещее. Осторожно пополз он по следу и дополз вплоть до самого дерева. Затем, обнюхав ствол, поднял голову вверх, всматриваясь пристально, нет ли кого-нибудь между ветками. Человек хладнокровно встретил взгляд этих светлых злобных глаз. Лучи света проникали теперь всюду между ветвями, и Джонс знал, что враг ясно видит его. Ведь у него светлая кожа. Он повернул голову таким образом, чтобы луна осветила всё его лицо, и взглянул пристально в глаза зверя.
— Пошёл вон,— приказал он повелительно и внятно.— Занимайся собственными делами и не смей вмешиваться в мои.
Зверь, видимо, смутился. Два раза отворачивал он глаза в сторону и снова устремлял их на человека. Упорный, повелительный взгляд Джонса ясно говорил ему, что он видит перед собой не трепещущую добычу, но противника, бесстрашного и готового сразиться с ним. Насколько опасен этот бледнокожий враг, он, конечно, не знал. Он видел только, что тот был, по-видимому, одинаковой с ним величины. А какие звуки он издавал! Не громкие, но полные непонятной угрозы. Леопард был лют и кровожаден, но он не хотел бесцельной битвы. Он привык видеть панический ужас в глазах тех, кто встречался с ним. Он искал жертвы, а не противника. Он знал, конечно, что в лесах живут звери пострашнее, чем леопарды. Так, например, он всегда остерегался тигра, а встречая в лесу следы старого буйвола, старался уйти с его дороги. Неужели это существо на дереве также возьмёт перевес над ним?