Вот тогда-то один умник на судне, второй помощник капитана, студент-заочник юрфака Калининградского Универа Антон – «Красавчик» и накропал для друга Беника цедулю в Президиум Верховного Совета. Прошло полгода, о ней уже и забыли, ан – нет! Провернулась со скрипом ржавая машина, где-то на «Входящем» надо было приставить «Исходящий» и Беника пригласили со всеми его жалобами-отписками в Первопрестольную.
Вот тут-то нагловатого и развязного Беника и перекосило…
А к кому бегут все армяне Калининграда за советом?
Они бегут к Акопу!
Акоп Арутович Кочумян – самый мудрый из армян Калининграда, а то кто же бы его поставил начальником Областного управления торговли?
Что мог Акоп Арутович? Он мог – всё! Старик Хоттабыч (который выскочил из кувшина) выглядел бледно по сравнению с Акопом Арутовичем. Ну разве мог Хоттабыч в два дня «нарисовать» автомашину-мечту «Жигули» (очередь – 15 лет!) или холодильник «ЗИЛ» (очередь – 5 лет)?
Коля Буторин, по прозвищу Кока, верный «оруженосец» Беника, как Санчо Панса у Дон-Кихота, присоветовал сразу:
– Иди к Акопу! И к Антону-Красавчику – пускай тебе речь напишет, а ты выучи, чего там будешь говорить. А то, от волнения, ещё и матом брякнешь!
– Я – двадцать пять лет в торговле. Я ещё ни разу не встречал большого начальника, который отказался бы от армянского коньяка! Дам тебе пять бутылок «Двина», его пил сам сэр Уинстон Черчилль! Дам тебе копчёного угря: такое есть только в Прибалтике. И – поувереннее действуй! Не бойся. Они – такие же люди, они – не небожители. Они кушают, пьют и какают, как мы, грешные. – наставлял Акоп Бена перед отъездом.
– Акоп, а как же я вручу этому «члену», то есть – «референту» эту «дачку», как выражаются на «зоне» приличные люди? – усомнился Бен в таком раскладе, который нарисовал ему Акоп.
– Вручать ничего не надо. Они там «пасут» друг друга из зависти. Ты оставишь пакет в боксе автоматической камеры хранения на Белорусском вокзале, а референту передашь бумажку с номером кода и скажешь: «Там вам гостинец из Армении, любимый коньяк Уинстона Черчилля, заберите, когда время будет». Ну, кто же откажется постоять рядом на одной ноге с Черчиллем? Твой референт уже этим вечером сгоняет на вокзал гонца за «Двином», я знаю, что говорю! – учил Акоп недотёпу по части взяток – Беника.
Искать Антона долго не пришлось. В ресторане «Балтика», как обычно, второй стол слева. Задачу он понял слёту и назавтра Беник уже зубрил свою, пробивающую слезу, речь.
…Москва хорошего настроения прибывшему не прибавляет. Всеобщая отрешённость, все несутся вскачь, как угорелые, все – незнакомые и все заняты только собой! А ты – среди этих миллионов – совсем одинок и никому не нужен. И, самое интересное в этом нескончаемом потоке «скакунов» – у них у всех одинаковое выражение лица: как будто их всех крупно обокрали… А что? Если вдуматься поглубже, с точки зрения научного коммунизма, может и впрямь?…
У огромной, пятиметрового роста, двери приёмной Верховного Совета (а зачем такая дверь? Атланты вымерли, а пигмеям и щели было бы достаточно…) Беник ощупал затёртый до дыр конспект своей речи и, мысленно, повторил зачин.
Минута в минуту он уже открывал дверь с табличкой «Шевченко Т. И. – референт». «Спокуха, Беник, спокуха!» – мысленно медитировал себя Бен и ковровая дорожка упёрла его в стол, за которым сидел толстый и лысый дядька в сильных очках.
– Садитесь, пожалуйста! К кому у вас приём? – глядя в сторону, заученно изрёк толстый.
– «Ну, блин, – успел подумать Бен, – с этим мурлом не договориться даже с коньяком Черчилля!» И Бена понесло точно по конспекту, слово в слово. Окончив, Бен выдохнул воздух, как спущенный баллон, и уставился на Толстого, глаза в глаза: дошло или не дошло?
– Так вы не ответили мне на мой вопрос: к кому вы приглашены? Если к товарищу Шевченко, то Тамара Ивановна вот она сидит, ждёт вас, а я – её помощник, веду регистрацию посетителей, – огорошил Бена Толстяк. Выходит, весь накопленный эмоциональный заряд его речи ушёл в песок… Пропал зря…
Бен поменял кресло. Перед ним сидела мужеподобная дама бальзаковского возраста, курила сигарету и насмешливо взирала на стушевавшегося огромного самца.
Бена переклинило. Он не мог вспомнить начало своей речи. Он машинально вытащил свой затрёпанный свиток, но шпаргалить при даме постеснялся.
– Вот что! Вы сейчас расстроены. Погуляйте, соберитесь с мыслями и через пару часов приходите вновь. Тогда мы с вами и побеседуем, – вошла дама в положение этого огромного симпатяги-джигита.
И тут в дело вмешался Его Величество – Случай!
В кабинет впорхнула молодая сослуживица, нагнулась к уху Тамары Ивановны и зашептала: «Не будет ли она приобретать билеты на сегодняшний концерт американской джазовой звезды – Дюка Эллингтона?» Тамара Ивановна сморщилась, как от зубной боли: «Джаз! Космополитизм! Культура, чуждая советскому человеку!»
– Да вы что? Конечно – нет! Я такие мероприятия не посещаю! – вполголоса отнекивалась Тамара Ивановна. Сослуживица пожала плечиками и развернулась было уходить.
– Минуточку! – В Бенике проснулись сразу двое: таксист и рубщик мяса. – Вы не возражаете, если два билета на Дюка возьму я, – обратился он к Тамаре Ивановне, играя огромными своими глазищами с явным намёком.
– Не возражаю. Так вы уже успели найти в Москве напарницу? – как бы между прочим, поинтересовалась Тамара Ивановна, – в ход пошла игра.
– Я приглашаю вас, – осмелел Беник, идя по тропе, завещанной великим Акопом.
– Ну, что ж! Тогда к шести ноль-ноль встречаемся у входа в приёмную. А по пути вы мне поведаете и о цели вашего визита в Москву. Идёт?, – взяла быка за рога руководящая дама.
– Благодарю вас! – с дамами у Беника получалось классно: в соответствии со статусом каждой.
Дюк Эллингтон, при всём уважении к нему, не входил в планы Бена Арутчева, в данное текущее время: не до него! Поэтому, подхватив у входа в приёмную Тамару Ивановну он предложил:
– Тамара Ивановна, дорогая (восточный манер в обращении!), вы устали и голодны, зачем мы будем сидеть и слушать этого Дюка, когда нам самим нужно слушать друг друга? Пойдёмте в ресторан и совместим приятное с полезным? – предложил сразу Бен.
– А вы – благоразумный парень! Согласна с вами на сто процентов. Но не так просто попасть вечером в московский ресторан. Разве что – с моим удостоверением? – они как раз оказались у дверей «Астории» – Возьмите, ведь вы меня ведёте в ресторан, а не я – вас, – Тамара Ивановна протянула Бену своё удостоверение, украшенное государственным гербом СССР и оттиском «Верховный Совет СССР».
Бен раздвинул толпу у дверей ресторана и, через стекло, показал удостоверение швейцару с жандармской внешностью и ливреей. У того сразу нарисовался доброжелательный лик и он приоткрыл дверь ровно на столько, чтобы в неё протиснулись ягодицы Тамары Ивановны, а они были весьма близки к идеалу кавказца.
Цепочка опознавательных сигналов «швейцар-распорядитель зала-официант» и ВИП пару посадили за уединённый столик на антресолях переполненного зала. Однако, Тамара Ивановна отложила поданное меню в сторону:
– Беньямин, здесь сильно накурено и шумно. (Заметим, это изрекла курящая дама). Я живу неподалёку, двадцать минут пешком, у Белорусского вокзала. Если вы будете прилично себя вести, мы могли бы поужинать у меня дома. Только у меня нет никакой выпивки. А еды – полный холодильник. – предложила Тамара Ивановна.
– Какое совпадение! А у меня в боксе на Белорусском вокзале лежат копчёные угри и пять бутылок армянского коньяка «Двин», который обожал сэр Уинстон Черчилль! – Давайте заберём это добро и – к вам! – прямо расцвёл Беник, опять вспомнив великого Акопа: «Как кстати!»
Пока хозяйка принимала ванну и накрывала стол, Беник, испросив у неё разрешение, позвонил в Калининград «по работе»… (Конечно – Акопу!)
– (Разговор шёл на армянском я зыке) Акоп, дорогой, этот Шевченко – референт который, оказалась – баба. Где-то – за сорок, наверное. Она – при теле, но, вроде – ничего так, если выпить. Она притащила меня к себе на хату. Что делать? – Беник явно трусил.
– Еть её, как сидорову козу! – однозначно решил Акоп. – На четвереньки её и – еть!
– Да ты с ума сошёл! Она же – государственная власть, а ты предлагаешь её «на четвереньки»! – Бен даже стал озираться: не подслушивает ли его разговор Тамара Ивановна, но успокоился – они говорили на своём языке, очень сложном для русского уха.
– Английская королева – тоже баба и тоже стоит перед своим мужем на четвереньках и озирается, как корова на быка! Еть и только еть до поросячего визга! Чтобы упала без сознания. И тогда твоё дело – в шляпе. Тебе жутко повезло. Лови удачу. Эта дура безмозглая (притащила кобеля с улицы к себе в хату!) нам ещё здорово пригодится, поверь старому Акопу…
…До четырёх утра, еле ворочая языком – уже открыли вторую бутылку – Бен не мог спуститься с небес на грешную землю: его естество от страха даже ни разу не шевельнулось…
Наконец, Тамара Ивановна изрекла:
– Всё, Беньямин! Мне утром на работу. А вы можете дрыхнуть у меня. Ключи завезёте мне на службу. Ложимся спать. Я – в спальне. Вы – в гостиной. Как договорились, вы ведёте себя, как рыцарь…
Бен повёл себя, как рыцарь «в тигровой шкуре» (Шота Руставели!), перекрестился, сказал: «Акоп, поверю тебе ещё раз!» и набросился на раскинувшиеся на широченной постели оголённые телеса Тамары…
«Если б молодость умела, если б старость да могла»! – так говорил один знакомый грузин и он был прав. Когда соединились мудрость Акопа и мужская сила Бена – Тамарка оказалась на четвереньках и запричитала: «Шлёпни меня Беник, по попке, меня это заводит, шлёпни посильнее, Беник, дорогой!»
– Ну конечно, моя царица Тамара! На тебе, На! Вах, какая попа! (И далее Бен перешёл на армянский язык!). «Советская власть всю жизнь держала меня вот так, на четвереньках, а теперь вот я её: на! Заполучи! Заполучи проклятая, которая меня держала за человека второго сорта… В мозгу мгновенно, как в момент смерти, пронеслась вся жизнь, отмеченная унижениями и постоянной борьбой за достоинство своего существования. – Хлясь! Ещё сильнее! Хлясь!
– Что ты, Беник, говоришь, когда меня хлещешь, ты переведи мне!
– Я говорю: «Дорогая, как ты прекрасна и я тебя никому не отдам!» (Ещё бы! Такая дура очень даже может пригодиться, Акопыч наказал.) Это – счастье, что мы встретили друг друга. Но я стесняюсь признаваться тебе по-русски!
– Не стесняйся, Бенчик, делай со мной что тебе хочется, только я уже не в силах. Перенесём на вечер. Давай спатки! Мне ведь – на работу, хотя я могу прийти на работу позже или вообще не пойти. У меня – ненормированный рабочий день….
…Неделя прошла в доме Царицы Тамары, как во сне. Днем Бен отсыпался и отъедался деликатесами (Холодильник Тамара забивала продуктами из «спецмагазина» типа инвалютной «Берёзки», не для «пипла»), а ночью работал, как шахтёр, в две смены… От избинний своей «царицы» (вслух) и «дуры безмозглой» (мысленно или на армянском) уже болели ладони, словно он внатуре отрабатывал смену в шахте…
Но вот Тамара вручила Бену долгожданную бумагу: Решение Президиума ВС по делу гр-на Арутчева и т.д., где предписывалось все решения Горсовета Баку отменить и т. д. и тому подобное… дом вернуть законному владельцу… исполнение доложить… на контроле у референта Шевченко Т. И.
Спасибо тебе, дорогой товарищ Шевченко Т. И., даже, если ты, тов. Шевченко – баба, на сто процентов!
А Бен получил полную САТИСФАКЦИЮ, что, в переводе, означает – удовлетворение.
В родном Калининграде Бена Арутчева встретили Коля Буторин и Акоп Арутович Кочумян, как героя с поля сражений.
Но на этом история с «Царицей Тамарой» не закончилась…
Хинди руси бхай8!
Рассказ
Над серой и неприглядной пятиэтажкой, именуемой в народе «хрущёвка», метровыми, железными, ржавыми буквами растянулась агитка: «НАРОД И ПАРТИЯ – ЕДИНЫ!». Напротив, на станции «Скорой помощи» – ещё один лозунг: «ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ!»
На каждом предприятии обязательно был партком и был «второй отдел»… (почему он «второй» – никто не знал и знать не смел), который ещё называли «Особый»…Но, как его не назови, а всем было ясно – «гэбисты»… И вот эти две структуры были едины в целях и задачах: держать этот самый «народ» в жёсткой узде и полном надзоре. А он, народ, был в этой компании объектом пристального внимания, но не субъектом пресловутого ЕДИНСТВА…
Какое может быть единство у волка и трепетной лани?
Наши бабушки и дедушки с трепетным вожделением вспоминают копеечные счета из ЖКХ, дешёвые лекарства и пенсии, достигающие уровня инженерского оклада (120 рублей!). (А, если всю жизнь простоял у одного станка, на одном и том же предприятии, то добавляли к пенсии ещё аж 12 рублей!) Ну, и ещё – бесплатное образование… Бесплатные путёвки в санатории от профсоюза… Дешёвая колбаса, водка и сигареты…
Но, к нам, в СССР, ни разу не прилетали марсиане или другие добрые инопланетяне, чтобы оплачивать все эти «бесплатные» халявы. «Проклятые, загнивающие» капиталисты тоже не трясли мошной для нашего благоденствия. Так какими же средствами оплачивались вышеуказанные блага социализма? А они оплачивались нашими дедушками и бабушками. Секретные работы наших экономических светил вывели средние цифры зарплат на то время. И они составляли, примерно, в десять раз большую цифру, нежели оклады по Стране. Но, там, наверху, партийные одры свято следовали заветам «добренького» дедушки Ленина: держать народ впроголодь!
Принцип Парижской Коммуны – министр и дворник получают равную зарплату, ибо имеют равные физиологические потребности был заявлен Лениным в числе первых его Указов. Однако быстро был «замылен» (с учреждением ЧК) и остался в действии до сего дня только в части, касаемой категорий от дворника до инженера. Ибо в 52-х томах ленинских опусов сквозит другая, секретная его установка: «народ должен жить впроголодь, только тогда он будет устремлён к улучшению своего благополучия путём активного сотрудничества с властью»…
Как в воду глядел!
И был только один путь подняться над планкой – вступить в «Ложу», то бишь – в партию и принять все её правила игры: продать душу дьяволу, Сатане и до конца жизни не иметь собственного «Я». Ведь партия – это диктаторское орудие правления всем народом. Даже круче, чем религия. Там – согрешил, исповедался, покаялся, исполнил епитимью, скажем, – сто поклонов и чист, аки агнец новорожденный.
Другое дело – партия. Тут, ежели проявил строптивость или, упаси бог! – инициативу, то, вначале, после трёпки, будешь жить с «чёрной меткой» («строгачом»), зафиксированной в анналах, до гробовой доски. Ну, а если стая лишит тебя партбилета, то ты уже, практически, не жилец в среде борцов за светлое будущее. Ты – изгой! В твоей анкете – пожизненно! – стоит тавро: «состоял… исключён…» и скажи «спасибо», если не «заключён»….
Посему, в компартию попёрли валом лодыри, карьеристы, неудачники и малообразованный плебс… Немногие вступали по нужде, для профессионального роста. Других протащили за уши (через «заушное» образование) в начальство, надев намордник, узду «члена партии»…
«Узда – часть упряжи – ремни с удилами и поводьями, надеваемые на голову лошади (или верблюда, мула, осла и др.)»9.
В переносном смысле слово «узда» имеет широкий диапазон в вариациях: обуздать, взнуздать и во всех случаях это означает одно: лишить свободы, навязать чужую волю… Не зря же г-н А. М. Прохоров перечисляет адептов «узды»: мул, осёл и др. Под и «др.» следует понимать, в переносном смысле, – млекопитающих с партбилетом в левом, нагрудном кармане (ближе к сердцу, чтобы грело надежду подобраться поближе к кормушке!). Посмотреть на кривую дорожку к власти любого политработника: «из грязи в князи…»
Никто, без всяких исключений и поблажек, невзирая на гениальные способности и высоких покровителей не мог пробиться в начальство даже средней руки, если он не охвачен спрутом – партией!