Пропустив последнюю повозку, Рэми тронулся следом. Но не успел Арис сделать и пару шагов, как был остановлен криком:
— Куда прешь, бродяжка?
Арис встал, нервно перебирая копытами. Мягким шорохом замкнулись перед ними ворота, отрезая от укутанного магией замка. А там, за тонкой работы решеткой, все так же звал и манил осыпанный снегом лес. Поблескивали на ветвях прозрачно-голубые сосульки, перестукивались с нежным звоном, шептал будто тронутый невидимой рукой, смахнутый с деревьев снег, мягким ковром разворачивалась дорога под сень деревьев и уже клонившееся к верхушкам деревьев солнце пробивалось через туман редкими лучами.
Но Рэми туда хода не было.
Дозорный поймал поводья Ариса и посмотрел так, что Рэми понял сразу — не пропустит. И душу через слабые щиты увидел хорошо — любит унижать, потому что боится. И боится не зря.
Он маг, да, как и любой архан, но очень слабый. В замковый дозор явно попал из-за своей крови. А кровь у него, судя по знакам, вышитым по подолу серого плаща, очень даже благородная. Младший сынок главы горного рода. Глупый, бездарный, но горячо любимый. Внешне уверенный в себе мальчишка, которого на самом деле так просто одолеть, одним махом. Но зачем? Чтобы потом от дозора по всей столице улепетывать? Арман таких шуток не прощал. Хотя, к чему Арману в дозоре такой недотепа?
— Мой архан, смилуйся, — Рэми спешился, привычно изобразил глуповатого и трусливого рожанина, потупился и протянул часовому приготовленный амулет. — Я всего лишь посланец, просили духу замка передать, сказали, что важно. Заплатили хорошо… коль не передам, беда будет. Пожалуйста... Архан, что приказ отдавал, знает, где я живу, не простит.
И еще раньше, чем закончил, понял, что, увы, не поможет. Дозорный на вещицу даже не взглянул: ударил по протянутой руке, и амулет полетел в сугроб, оставив в подтаявшем снегу глубокую нору.
— Нахрена замку твои побрякушки!
— Прошу, архан, — как можно более жалостливо продолжал умолять Рэми, выуживая амулет из сугроба. — Если дух замка рассердится, я готов понести наказание…
Мольбы не подействовали, а вот скрытая угроза — да. Духов замков в Кассии боялись, пожалуй, все. Да и сам Рэми начинал побаиваться. Поговаривали, что в магию «живых стен» запечатаны души людей, которые жизнь положили во имя служения чьему-то роду. Шептались, что шуток защитники замков не понимают: если что, убивают сразу. Оттого и лезть к ним без причины побаивались.
Да и этого недоумка дозорного тут поставили именно из-за этого… по сути охрана возле ворот была не нужна: кто в здравом уме и памяти полезет в охраняемый магией парк? Прорваться туда силой, наверное, не смог бы даже высший маг, а другим даже пытаться не стоит: дух замка убьет всех, кто только подумает о том, чтобы навредить владельцу. Но, наверное, любую защиту можно как-то обойти…
А пока Рэми, не поднимая взгляда, легко пробрался через слабые щиты архана и осторожно подсказал: «Убьет дух замка дурака-рожанина, тебе какое дело? Это даже забавно. Будет что бабам в таверне рассказать...»
Архан, наверное, бы сдался. Даже начинал сдаваться. Но помешал раздавшийся в морозной тишине стук копыт и отряд, появившийся на дороге к замку.
Помянув недобрым словом так некстати подъехавших дозорных, Рэми вновь поспешно отвел Ариса к обочине. Лишь оказавшись в безопасном пятачке у сугроба, осмелился перевести взгляд на приезжих и едва сумел удержать предательскую дрожь: во главе отряда гордо ступал огромный конь. Блестел на черной шкуре огонь, ласковыми прядями вплетался в длинную гриву, горел в дивных, темно-карих глазах, и шел Огнистый так, будто был хозяином и этого замка и всего вокруг. Только один человек в столице осмеливался оседлать это гордое порождение магии. И этого человека Рэми видеть совсем сейчас не хотел: старшого столичного дозора, Армана.
Арман же окинул склонившегося в глубоком поклоне дозорного равнодушным взглядом, а на Рэми и Ариса даже не взглянул, твердой рукой направляя коня к открывающимся воротам.
Не узнал, выдохнул Рэми, хорошо морок работает. И тотчас, спохватившись, поклонился, как и положено, опуская взгляд с лица архана на бока Огнистого, крытые полой белоснежного плаща.
Только где там успокоиться? По отделанной золотистым мехом ткани пробежалась вышивка… черточка в черточку повторяя узор на амулете.
Совпадение? Не бывает таких совпадений. Не в мире арханов, где каждый знак, а что-то значит… И к Арману несет Рэми амулет, у него должен просить милости для Гаарса. И его должен избегать. Так рискнуть? Или уйти? Рэми или Гаарс?
Все тот же вопрос, все то же сомнение, и решение было тем же. Может, морок все же спасет, ведь хоть Арман и силен как воин, да вот только как маг — не очень. Однако умен, как зараза, это плохо. Но Рэми вновь рискнул. Смело шагнул вперед, вслед за Огнистым, уже почти въехавшим в парк.
— Архан, прошу вас!
Голос предательски дрожал и хрипел. И в глубине души Рэми на миг трусливо понадеялся, что Арман не услышит. Не услышал. И раньше, чем Рэми успел сообразить, что делает, он в пару шагов догнал Огнистого и порывисто схватил полу плаща Армана, повторив тихую мольбу.
Дозорный у ворот ахнул, наверняка, уже похоронив дерзкого рожанина и себя вместе с ним, под горячую руку. Дозорные в отряде усмехнулись недобро, и Рэми краем глаза успел заметить, как пара из них бесшумно обнажили клинки. И стоит только захотеть навредить их старшому… неизвестно, кто поспеет первым — дух замка или они.
Да кто ж ему вредить-то хочет? Но по спине все же пробежал холодок, когда Рэми вдруг понял, что сделал. И съежился под ледяным взглядом оглянувшегося Армана. Ведь по слухам старшой не любит, когда его беспокоят по пустякам. Может, он и жизнь Гаарса считает пустяком?
— Я тебя уже где-то видел? — холодно спросил Арман. — Не помню лица, но голос кажется подозрительно знакомым…
И Рэми враз озяб на зимнем ветру. Показалось ему, что все вокруг потемнело и остались в этом мире только он и человек на магическом коне… Сам того не замечая, он сжал сильнее пальцы, сминая дорогой плащ Армана, и осекся, когда Огнистый внезапно ткнул его мордой в плечо, пробуждая от внезапного ступора.
Тише… Арман так и не понял, кто перед ним. Еще нет. Огнистый узнал, но на то он и магическое создание. И вдруг некстати вспомнилось, как Рэми мчался на Искре по столичным улицам, как магический огонь жег вцепившиеся в гриву пальцы, как отбивали дробь по мостовой тяжелые копыта…
Наткнувшись на холодный взгляд Армана, Рэми выпустил, наконец, его плащ, и, уставившись в огромное копыто Искры, тихо прошептал:
— Я был бы счастлив… такой как вы… люди говорят, что вы милостивы, мой архан… но до сих пор как же я мог осмелиться…
Боги, пусть он поверит!
Где-то застрекотала сорока, предупреждая, и Искра недовольно повел ушами, а за спиной Рэми начали терять терпение дозорные. Но, на счастье, боги услышали, и Арман кивнул, бросив:
— Чего ты хочешь? И почему сейчас осмеливаешься? Не понимаешь, что тратишь мое время? Не боишься, что опробуешь кнута за свою дерзость, если тратишь это время зря?
— Простите, я только хотел спросить… — пробормотал Рэми.
Знал он, что высокорожденные любят, когда перед ними извиняются. Настолько любят, что, возможно, не заметят не слишком почтительного и странного вопроса:
— Эти знаки на вашем плаще… — Рэми провел ладонью над кажущейся живой вышивкой, — что они значат?
Некоторое время Арман молчал. Рассматривал Рэми, и тот усердно таращился в побитый копытами снег, стараясь казаться испуганным до смерти и глуповатым рожанином. Только бы не испугаться настолько, чтобы упустить морок, только бы не раскрыть душу перед чуть полыхающими синим глазами архана, не показать, как он боится, и в то же время не выпустить слишком много магии, чтобы Арман ее смог почуять… как много только бы… как опасно… ведь второй раз Арман не помилует. Такие, как он, и в первый раз милуют редко.
И вновь удалось. Взгляд Армана утратил синий блеск, рука в белоснежной перчатке сжала поводья, Огнистый переступил копытами, косясь на Рэми бордовым с яркими искорками взглядом. Ухнула рядом разбуженная чем-то сова, солнечный свет, на время забытый, ударил по глазам, и Рэми вдруг понял, что вновь может дышать…
— Твой вопрос мне не нравится, — начал Арман, отпуская Рэми взглядом, — но я отвечу. Это знаки рода моего отца. Мой отец был уроженцем Ларии, из клана снежного барса, потому его тотем и вышит на всех моих одеждах. Надеюсь, твое любопытство я утолил? А теперь ты утолишь мое. Или ты всех арханов так дерзко останавливаешь? Не верю… иначе бы уже не жил.
Лариец, значит. Рэми вспомнил своего друга Бранше и чуть не скривился. Лариец, который гордится своей кровью, всем ее демонстрирует — оборотень. Не диво, что Арман дружит с Миром… И тотчас же вспомнилась вдруг тихая песнь нечисти, залитая лунным светом поляна в глухом лесу и стоящий посреди поляны лев в окружении пляшущих комочков шерсти… карри… Как давно и как недавно это было, первая встреча с Миром… Мир ведь тоже оборотень. Но Арман… Арман, может и нет.
— Я жду ответа, — прервал его размышления холодный голос.
— Мой друг… просил передать духу замка это… — прошептал Рэми, открывая ладони и показывая амулет. Проклятый амулет, переплетение железных нитей, в точности повторявшее рисунок на плаще Армана. Значит, к Арману Рэми шел… боги так странно шутят.
Амулета Арман, как ни странно, не взял. Прошелся все тем же холодным взглядом по раскрытым ладоням Рэми, потом посмотрел в глаза и спросил:
— Чего ты хочешь?
Вновь стало зябко от этого вопроса. Рэми ошибся? Арман ошибок не прощает.
— Я думал… это вам… дух замка…
— Неправильно думал. Не мне дух замка должен был передать эту игрушку, — резко оборвал его Арман. — Ты увидишь хозяина амулета, но прежде… порядки ты знаешь, не маленький.
Рэми порядки знал. Молясь всем богам о чуде, сдерживая рвущуюся наружу силу, он закатал слегка рукава, шагнул смело к Огнистому и протянул Арману обнаженные запястья. А где-то за спиной тихо и грустно засмеялся Аши. Почему ты смеешься, коварный? Почему затих и даже не думаешь помочь? Будто ждешь чего-то… того же чуда? Ведь ты так боишься встретиться снова с Миром, а сам…
Арман не спешил. Медленно снял белые как только выпавший снег, перчатки, положил их на луку седла и привычным жестом провел пальцами по татуировкам на запястьях Рэми.
Осмотр был быстрым и на диво безболезненным, и даже не успев испугаться, Рэми понял, что свободен. Судя по столь же холодному и равнодушному взгляду, морок все так же обманул Армана. И вновь засмеялся за спиной Аши, вновь по душе разлилась горечь. Рэми не любил обманывать. Не понимал, что плохого он сделал, что должен вот так прятаться, как вор, что не мог выйти к Арману открыто, посмотреть в глаза и сказать, что ему нужно.
Не мог… Урий предупредил, что Арман вновь ищет. Тщательно ищет. И что лишь аккуратно наведенный Урием морок позволяет Рэми прятаться… так что же тебе надо, Арман? Ты же, сволочь, отпустил! И ничего с тех пор не изменилось! Может, Рэми спросит… потом… когда Гаарса выпустят.
— Конь у тебя дивный, — заметил Арман, с тягучей медлительностью натягивая перчатки. — Не сказал бы, что уродливо-дивный, но странный, никогда таких не видел.
Рэми не ответил, но архан в ответе и не нуждался. Посмотрев на спящий в тумане магический парк, он вдруг сказал:
— Слушай внимательно, юноша. Из-за тебя я опаздываю на важную встречу, так что медлить больше не советую. Когда въедем в парк, не отставай, для своего же блага. Но если ищешь приятной и легкой смерти, не слушай зануду-архана, плакать по тебе все равно никто не будет.
Выполнить приказ оказалось нелегко. Не успел Рэми вскочить на пегаса, как отряд уже мчался по парку, да так, что белоснежные плащи развивались за их спинами. И когда Арису удалось нагнать быстроногих коней дозорных, аллея вдруг закончилась, оборвавшись на небольшой площадке перед входом в замок. И Рэми уже некогда было прислушиваться ни к шепоту чужой магии внутри, ни к голосу духа замка, который становился все громче. Может Армана и удалось обмануть, а вот охранявшую замок магию — нет! Замок требовал ответов на вопросы, и Рэми пришлось ответить.
«Я никому не желаю зла», — подумал Рэми, стараясь вложить в короткую фразу как можно больше искренности, и дух замка, наверное, поверил, а магия, пронизывающая все вокруг, вдыхаемая вместе с воздухом, уже не казалась столь тяжелой. Но все равно ярилась внутри собственная сила, просилась наружу, и сдерживаться, притворяться, было с каждым биением сердца тяжелее.
Рэми спешился. Дождавшись, пока молодой прислужник принял Ариса, он поднялся вслед за людьми Армана по белоснежным ступеням. И не мог избавиться от ощущения, что обледеневшие статуи, стоящие по обе стороны лестницы, провожают его взглядами. Что сидящая у основания ступенек мраморная русалка приветственно улыбается, каменный пегас, раскинувший крылья над входом, косится в его сторону, а лев вверху площадки напоминает Мира… в его перевоплощении.
Мир… Мир тоже может быть где-то в этом замке. И вот уж кого Рэми встретить не хотелось, так его.
— Я ждать не буду!
Рэми вздрогнул и с ужасом понял, что безнадежно отстал, а весь отряд, помимо Армана, уже скрылся внутри замка. Сам архан стоял наверху ступенек и смотрел с холодным интересом, от которого вновь пробил ледяной озноб и задрожали неприятно колени.
Дивно это. Никого, ни Эдлая, ни Мира, не боится Рэми так, как этого человека. Ничьего уважения не хотел бы добиться, как только уважения Армана… гордого и грозного старшого городского дозора. И каждый его презрительный взгляд почему-то колет сердце едкой болью, и хочется подойти, сказать что-то резкое, стереть эту надменность с лица.
Потому что знал откуда-то Рэми другую его улыбку: мягкую и спокойную. Знал тонкий запах жасмина, исходящий от его одежд. Знал как это стоять с ним плечо к плечу и чувствовать его безмолвную поддержку, точные советы, помогающих направить к цели учебную стрелу и мягкий смех, когда попасть все же не удавалось…
Знал, и не мог знать.
— Я повторять не привык! — еще раз сказал Арман, и Рэми взбежал по ступенькам, поймав на себе холодный взгляд дозорного. — Ты слишком беспечен, юноша. То, что ты оказал нам неоценимую услугу, не оправдывает твоей медлительности.
Рэми вновь поклонился, извинился едва слышно и вошел в распахнутые двери замка. Внутри оказалось многолюдно, жарко и душно. Вмиг взмокнув, Рэми хотел было сбросить плащ на руки подбежавшего слуги, но вновь встретил недовольный взгляд Армана.
— Ты ведь не собираешься тут оставаться надолго, друг мой?
Рэми сжался. И, будто заметив его невольный страх, Арман улыбнулся по-другому, с легкой грустью, и жестом подозвал стоявшего неподалеку слугу. Откуда эта грусть? Дивный этот Арман, право дело. Обычно арханы любят, когда их боятся. А этот, хоть и строг до ужаса, вроде, страху Рэми был не рад.
Но все равно пока Арман и слуга тихо перешептывались, Рэми не осмеливался оторвать взгляда от мозаики на полу. Руны, руны выложенными мелкими камушками, отполированными до блеска. Магия, пронизывающая замок, впитавшаяся в завешенными гобеленами стены, в тонкие, теряющиеся наверху в полумраке, колонны, в мягкий свет светильников… на улице было так ясно, а тут… склеп какой-то… сколько лжи, гадостей, притворства.
От сладковатого запаха курений закружилась голова, стало жарко, душно, теплый плащ давил на плечи, и Рэми почувствовал, что слабеет:
— Вам плохо?
Плохо? Рэми медленно поднял взгляд на говорившего и неосознанно отступил назад, похолодев от ужаса. Кто-то за спиной выругался, когда Рэми отдавил ему ногу, но сам Рэми лишь глупо стоял, сжимая до хруста ладони в кулаки. Почему-то так страшно-то? Не должно быть так страшно… Это же всего лишь виссавиец, виссавийцы никогда и никому не причиняли зла ничем… кроме своего равнодушия.
И аромат силы у него другой, чем у иных виссавийцев, более острый, жесткий. И одет этот виссавиец не в зеленное, как встречаемые ранее целители, а в темно-синее. Только у одного виссавийца видел Рэми такой же цвет одеяний — у Идэлана, жениха Аланны.
Да вот Идэлана Рэми видел только в плаще, а этот плащ скинул и остался в просторной, до пят, синей тунике, перевязанной на талии того же цвета поясом в три пальца. Виссавиец казался несколько женственным, так как только женщины носили в Кассии такие длинные туники, только женщины могли похвастаться столь длинными, до бедер волосами, собранными в тугую, хотя и жидкую косу. А этот еще и закрывал нижнюю половину лица густой вуалью, оставив открытыми высокий лоб и большие глаза, с густыми, как у девушки ресницами.