— Нет.
— Разве вы приехали в Италию не для того, чтобы играть?
— Мне придется играть, но я приехал не ради этого.
— Ах, вам придется играть. Да, да. Без хлеба насущного не проживешь. У вас, кажется, есть семья в Англии, не правда ли?
— Совершенно верно. У меня есть семья, которую я содержу.
— В таком случае вам необходимо играть, необходимо. А теперь не присоединиться ли нам к дамам? Сейчас, верно, подадут кофе.
— Может быть, вы обопретесь на мою руку, сэр? — сказал упитанный Артур.
— Нет, благодарю вас, благодарю вас. — И старик отстранил его руку.
Они поднялись наверх, в библиотеку, где все три женщины сидели у камина, вяло перебрасываясь словами. Появление сэра Уильяма сразу внесло оживление. Молодая женщина в белом платье с крупным носом стала увиваться вокруг него. Она была женой Артура. Дама в голубом удобно устроилась на софе. Эта оказалась женой майора. Полковник упорно суетился возле леди Фрэнкс и столика с ликером.
Внесли кофе, и сэр Уильям стал разливать из глиняной бутылки мятный ликер. Разговор не клеился. Маленькое общество казалось Аарону банальным и скучным. Один только сэр Уильям, своими руками создавший себе состояние и положение, был достоин внимания, да еще, может быть, молодой майор со своей английской застенчивостью и своим единственным, задумчивым глазом, словно ожидавшим возможности приняться за какое-нибудь дело.
Аарон с тоской подумал, что ему предстояли часы, заполненные скучными разговорами скучных людей, которым нечего было сказать друг другу. Впрочем для хозяина дома Аарон делал в этом смысле исключение. Сэр Уильям сидел на своем стуле очень прямо, с тою подтянутостью, какая бывает у людей, старающихся удержаться на уровне молодежи. Аарон сидел в низком кресле и курил; на его лице светилось то присущее ему привлекательное выражение, которое делало его столь обаятельным. В сущности он наблюдал всю сцену совсем со стороны, точно находясь по другую сторону какого-то забора. Сэр Уильям обратился к нему:
— Итак, мистер Сиссон, вы приехали в Италию без определенной цели?
— Да, — ответил Аарон, — моей единственной целью было — встретиться с Лилли.
— А что вы думали делать после того, как встретите его?
— Ничего особенного. Просто пробыть некоторое время в этой стране, если бы мне удалось здесь прокормиться.
— Так вы надеетесь здесь зарабатывать? А смею спросить, каким образом?
— Игрой на флейте.
— Италия бедная страна.
— Мне немного надо.
— Но у вас есть семья, которую вы должны содержать.
— Моя семья обеспечена на несколько лет.
— Ах, вот как! Неужели?
Старик заставил Аарона подробно рассказать ему о своих денежных обстоятельствах и о том, что он оставил в Англии довольно крупную сумму денег, которые должны были регулярно выплачиваться его жене, а себе оставил лишь очень скромную цифру.
— Я вижу, что вы, как Лилли рассчитываете на провидение, — сказал сэр Уильям.
— Хотите — называйте это провидением, хотите — судьбой, — ответил Аарон.
— Лилли называет это провидением, — сказал сэр Уильям. — Что касается меня, то я всегда советую, помимо провидения, иметь еще текущий счет в банке. Я крепко верю в провидение плюс текущий счет, но провидение без текущего счета, по моим наблюдениям, — очень неверная штука. Мы с Лилли много спорили на эту тему. Надейтесь на провидение, когда вы предварительно обеспечили свое существование, но я считал бы просто губительным надеяться на него прежде, чем это достигнуто. На провидение никогда нельзя положиться с уверенностью!
— А на что в мире можно положиться с уверенностью? — спросил Аарон.
— При некоторой скромности человек может считать, что с него достаточно небольшой, но определенной суммы, которую он может заработать. Надо только, чтобы человек имел уверенность, что у него хватит способностей на это.
— Может быть, и у Лилли есть эта уверенность в своих способностях?
— Нет. Это совсем не то, потому что он никогда не станет работать непосредственно ради денег. Он работает, — и говорят очень недурно, но лишь постольку, поскольку им движет творческий импульс и никогда не оглядываясь на рынок. Я же называю это — искушать провидение. Допустим, что его творческий дух поведет его в сторону противоположную, — что тогда останется от Лилли? Я говорил ему все это, и не раз.
— Его дух ведет его обычно именно в противоположную сторону, но он кое-как лавирует.
— Но ведь это значит — всегда находиться в опасности, всегда рисковать, — сказал старик. — Все существование его и его жены зиждется на чрезвычайно шатком основании. В молодости мой темперамент часто побуждал меня делать вещи, которые легко могли бы привести нас с женой к голодной смерти. Но я вовремя спохватился, взял свой темперамент в руки и заставил его идти по тому пути, по которому идет человечество. Я взнуздал его и принудил к производительному труду. Теперь я пожинаю плоды.
— Да, — сказал Аарон, — но у каждого человека свое особое призвание.
— Я никак не могу понять, — продолжал сэр Уильям, — как может человек надеяться на провидение, если он сам не прилагает своих усилий к добыванию себе хлеба насущного и не откладывает денег на будущее. Вот что такое для меня провидение, которому можно верить: кругленькая сумма, прикопленная на черный день для себя и своей семьи. Вы же с Лилли утверждаете, что верите в провидение, которое избавляет вас от всего этого. Признаюсь, я этого не в состоянии понять, и Лилли ни разу не удалось убедить меня в своей правоте.
— Я вовсе не верю в великодушное провидение, — сказал Аарон, — и не думаю, чтобы и Лилли верил в него. Но я верю в счастливый случай. Я верю, что, если я буду идти своим путем, не придерживаясь никакой определенной службы, случай будет достаточно щедр, и я смогу просуществовать на то, что он мне бросит.
— Но на чем вы строите такую необоснованную надежду?
— Я просто так чувствую.
— А если на вашу долю никогда не выпадет успеха и некуда будет податься?
— Я примусь за какую-нибудь работу.
— А если вы, например, заболеете?
— Лягу в больницу или умру.
— Избави Бог! Во всяком случае вы, мой дорогой, последовательнее и логичнее, чем Лилли. Он, как будто, убежден, что некая незримая сила — назовем ее, если хотите, провидением — всегда на его стороне, никогда его не покинет и не даст ему упасть, даже если он не будет работать. В сущности, я не совсем понимаю, в чем заключается его работа. Он, несомненно, принадлежит к людям, которые в большей мере расточают на ветер свои силы и свой талант. Но он почему-то называет это подлинной, живой деятельностью и с презрением относится к той конкретной работе, при помощи которой люди обеспечивают будущее своих семей. В конце концов ему придется прибегнуть к благотворительности. Когда я ему это говорю, он отвергает это и утверждает, что, наоборот, — кончится тем, что мы, деловые люди, люди, обладающие сбережениями, принуждены будем прибегнуть к нему. Все, что я могу на это сказать, это то, что, судя по тому, как дело обстоит сейчас, гораздо больше вероятно, что ему придется обратиться за помощью ко мне, чем мне к нему!
Старик откинулся на своем стуле и засмеялся коротким, торжествующим смехом. Однако, смех этот прозвучал в ушах Аарона почти демонически, и в первый раз в своей жизни он понял, что бывают случаи, когда необходимо определенно стать на чью-нибудь сторону.
— Я не думаю, чтобы Лилли очутился когда-нибудь в большой нужде, — сказал он.
— Погодите! Он пока еще молод. Вы оба еще молоды и проматываете свою юность, а я — старик и ясно вижу, чем это кончится.
— Чем же, сэр Уильям?
— Милостыней, нищетой и какой-нибудь, далеко не соответствующей вашим способностям, работой из-за куска хлеба. Нет, нет! Я бы не доверился ни провидению, ни случаю. Впрочем, я признаю, что ваш случай надежнее и прочнее провидения Лилли. Вы спекулируете своей жизнью и талантом. Я люблю натуры прирожденных спекулянтов. В конце концов, вы с вашей флейтой так же спекулируете на пристрастии людей к роскоши, как другие дельцы спекулируют на том же, строя театры или рестораны. Вы — спекулянт. Я никак не могу уловить, в чем его сердцевина, что впрочем, не мешает мне восхищаться его умом.
Во время этого разговора старик пришел в сильное возбуждение, тогда как все остальные замолчали. Леди Фрэнкс было, видимо, не по себе. Она одна знала, как хрупок и невынослив был ее муж, — гораздо более хрупок и дряхл, чем полагалось бы в его годы. Она одна знала, как его мучил страх старости, страх смерти, страх перед небытием. Старость была для него агонией, хуже, чем агонией, — ужасом. Он жаждал быть молодым, чтобы жить, жить, а он был стар, и силы его убывали. Полная сил молодость Аарона и смелость Лилли очаровывали его, и вместе с тем оба они одним своим видом как бы разрушали ценность добытого им благосостояния и почета.
Леди Фрэнсис старалась ввести разговор в русло обыденной болтовни. Она видела, как ужасно скучал полковник и дамы. Артур был безразличен. Один только майор был заинтересован, благодаря философскому складу своего ума.
— Чего я не понимаю, — сказал он, — так это того места, какое занимают в вашей теории другие люди.
— Это не теория, — сказал Аарон.
— Все равно, в вашей манере жить. Разве это не крайне эгоистично — жениться на женщине и заставить ее жить на маленькие и неверные средства на том единственном основании, что вы верите в провидение или в случай, что по-моему, еще хуже… Вот я и не понимаю: почему же должны страдать другие? Что было бы, если бы все люди стали на эту точку зрения?
— Пусть каждый поступает так, как ему нравится, — сказал Аарон.
— Это невозможно. Допустим, ваша жена или жена Лилли захочет быть обеспеченной, — ведь она, несомненно, имеет на это право.
— Если я не имею на это права, — а я не имею, если этого не хочу, — то какие же права может иметь она?
— Все права. Тем более, раз вы присвоили себе право непредусмотрительности.
— В таком случае она сама должна осуществлять свои права. С какой стати сваливать это на меня?
— Разве это не чистейший эгоизм?
— Называйте, как хотите. Я буду посылать своей жене деньги до тех пор, пока у меня будет, что посылать.
— А допустим, что у вас денег не станет?
— Тогда мне нечего будет посылать, и ей придется самой о себе позаботиться.
— Я считаю это преступным эгоизмом.
— Ничего не имею против такой терминологии.
На этом разговор с молодым майором прервался.
— Во всяком случае, для общества это хорошо, что такие люди, как вы и Лилли, попадаются довольно редко! — сказал посмеиваясь сэр Уильям.
— Встречаются все чаще с каждым днем! — вмешался вдруг полковник.
— Это, пожалуй, верно. А теперь разрешите задать вам другой вопрос, мистер Сиссон. Надеюсь, вы ничего не имеете против нашего допроса? — опять вступил в беседу сэр Уильям.
— Нет. Так же, как против вашего будущего приговора, — ответил Аарон с улыбкой.
— В таком случае скажите нам: на каких основаниях вы покинули вашу семью? Я знаю, что это — деликатная тема, но Лилли говорил нам об этом и, насколько я могу понять…
— Оснований не было никаких, — сказал Аарон, — да, да, никаких. Просто я их покинул.
— Простой каприз?
— Если быть зачатым — каприз, родиться — каприз и умереть — тоже каприз, то это было капризом, потому что это явление того же порядка.
— Того же порядка, что рождение или смерть? Не понимаю.
— Это случилось со мной точно так же, как в свое время мне случилось родиться и когда-нибудь случится умереть. Это тоже было своего рода смертью или, если хотите, своего рода рождением. Во всяком случае столь же безусловным и непредотвратимым, как рождение и смерть. И без больших разумных оснований, чем рождение и смерть.
Старик и Аарон пристально взглянули друг на друга.
— Явление природы?
— Явление природы.
— А не то, что вы полюбили какую-нибудь другую женщину?
— Упаси меня Бог!..
— Вы просто разлюбили?
— Даже не то. Попросту — я бежал.
— От чего?
— От всего вместе.
— Но главным образом от женщины?
— О да, это несомненно!
— И вы не могли бы вернуться?
Аарон покачал головой.
— И все же не можете указать причин?
— Тут не было причин, которые бы что-нибудь объяснили. Дело было вовсе не в причинах. Дело было в ней, во мне и в том, что должно было случиться. Какие причины заставляют ребенка появиться на свет из утробы матери, невзирая на страдания и муки обоих? Я не знаю.
— Но ведь это — естественный процесс.
— И это — тоже естественный процесс.
— Нет, — вмешался майор, — это неверно: рождение — явление всеобщее, а ваш случай специфичен и индивидуален.
— Индивидуален он или нет, — он случился. Я даже не переставал ее любить, насколько могу в этом разобраться. Я покинул ее так, как покину землю, когда умру — только потому, что это неизбежно.
— Знаете, что я думаю, мистер Сиссон, — сказала леди Фрэнкс. — Я думаю, что вы находитесь в болезненном состоянии духа, так же, как мистер Лилли. И вы должны быть очень осторожны, иначе с вами случится большое несчастье.
— Пусть, — сказал Аарон.
— И случится, помяните мое слово — случится.
— Вы как будто почти желаете этого, в виде достойной кары мне, — улыбнулся Аарон.
— О, нет. Я была бы очень огорчена. Но я чувствую, что, если только вы не будете очень осторожны, — случится несчастье.
— Вы меня пугаете, миледи.
— Я хотела бы вас напугать настолько, чтобы вы смиренно вернулись к вашей жене и детям.
— О, для этого я действительно должен быть сильно напуган!
— Ах, вы совершенно бессердечны. Это меня сердит. — И она с раздражением отвернулась от него.
— Ну, что ж, ну, что ж! Жизнь идет! Молодые люди — совсем новая вещь для меня, — сказал сэр Уильям, качая головой. — Так, так! Ну, а что вы скажете о виски с содовой, полковник? Не попробовать ли нам его?
— С наслаждением, сэр Уильям, — сказал полковник, вскакивая.
Аарон сидел и думал. Он знал, что нравится сэру Уильяму и не нравится его жене. В один прекрасный день, может быть, придется обратиться за помощью к сэру Уильяму, — на этот случай лучше уж предварительно умилостивить миледи.
Вызвав на своем лице тонкую, чуть насмешливую улыбку и пустив в ход все свое обаяние, он обратился к хозяйке дома:
— Вы ничего бы не возразили, леди Фрэнкс, если бы я рассказал вам какие-нибудь гадости про мою жену и предъявил ей целую кучу обвинений. Вас сердит именно то, что я сознаю, что в нашем расхождении она виновата ничуть не более, чем я. Что поделаешь! Я хочу быть правдивым.
— Да, да. Я осуждаю в основном вашу точку зрения. Она кажется мне холодной, недостойной мужчины и бесчеловечной. В моей жизни я, слава Богу, встретилась с мужчиной другого склада.
— Нельзя, чтобы все мы были одинаковы, не правда ли? И если я при вас не позволю себе плакать, то это еще не значит, что я никогда не переживал тяжелых минут. В моей жизни таких минут было много, ах, как много.
— Почему же вы так неправильно, так чудовищно неправильно поступаете?
— Вероятно, во мне есть определенный заряд, который должен разрядиться. После этого я, может быть, и переменюсь.
— Лучшее, что вы можете сделать, это — сейчас же вернуться в Англию к жене.
— А не лучше ли сначала справиться, захочет ли она меня принять? — сказал он с горечью.
— Да, пожалуй, вам следует это сделать, — и леди Фрэнкс почувствовала высокое удовлетворение от того, что ей удалось довести до конца дело исправления Аарона и, кроме того, вернуть женщине ее царственное место. — Лучше не слишком торопиться.
— Вы уезжаете завтра, мистер Сиссон? — спросила она немного спустя.
— Нельзя ли мне остаться до утра понедельника? — попросил Аарон. Разговор происходил в субботу вечером.
— Разумеется. Вам принесут утренний завтрак в вашу комнату, — у нас так заведено. В котором часу вам удобно? Ничего не имеете против половины девятого?
— Очень вам благодарен.
— Итак, в половине девятого лакей принесет вам кофе. Покойной ночи.
Очутившись опять в своей голубой шелковой спальне, Аарон остановился посреди комнаты и не смог удержать гримасы отвращения. Увещания леди Фрэнкс действовали на него, как скрежет ножа по тарелке. Он высунулся в окно. Сквозь густые деревья ему были видны там, внизу, городские огни. Италия! В воздухе веяло холодом. Он вернулся в свою уютную и теплую постель.