— Итачи… Помнишь наш разговор, когда мы только стали напарниками? — Кисаме нахмурился.
Поведение напарника ему не нравилось, и чем дальше, тем больше. Хочется Учихе щекотать себе нервы, оставив рядом ученика Орочимару, повернутого на носителях шарингана — его право. Не боится пить лекарства, хотя ирьёнин чего угодно может намешать — тоже. Но вот так полностью доверить себя в руки им обоим… Без чакры даже шаринган не активировать. Конечно, Итачи и просто в тайдзюцу неплох — но всё же не мастер, особенно без использования додзюцу.
Кисаме категорически не привык, чтобы ему так доверяли. Прикрывать спину в бою, штопать друг другу раны и, матерясь сквозь зубы, тащить напарника на себе — другое. Добровольно стать полностью беззащитным, полагаясь лишь на что-то эфемерное вроде доверия… Мало похоже на Учиху и вообще не свойственно нукенинам. Шиноби скрытых селений ещё могут позволить себе роскошь безоглядно доверять кому-то — и то слишком часто получают кунай под ребра во благо интересов деревни. Нукенины… Нукенины полагаются только на себя.
Давний разговор, про акул, пожирающих братьев и сестёр ещё в утробе матери, был как раз к месту. Хотя за все время напарничества с Итачи Кисаме об этом не вспоминал. Но и Учиха подобных номеров раньше не откалывал.
— Про особенности размножения акул? — Итачи усмехнулся. — Помню. Но, думаю, и ты помнишь, что я тебе ответил.
«Мы не рыбы, люди».
Кисаме ещё несколько секунд сверлил Учиху непроницаемым «рыбьим» взглядом. Откровенно глупо, поперек инстинктов… Но, возможно, в чём-то он и прав.
Хошигаке медленно кивнул — не признавая правоту, но обещая сделать то, что от него требуется. Итачи ответил благодарным взглядом и устало вздохнул.
Болеть он и в самом деле категорически не умел.
========== Часть 11 ==========
Кабуто дорвался.
Иначе это назвать просто не получалось. Он пихал в Итачи микстурки, поил горячими супами, регулярно ставил уколы, гладил по спине, пока тот кашлял… В общем, был самой образцово-показательной наседкой в мире.
Следователи, разыскивающие пропажу, к ним таки заходили… И были нещадно морально изнасилованы шипящей наседкой. «Господин болеет, а вы со своими дурацкими вопросами?!! Да как вы смеете, бесчувственные скотины?!! Ах, не верите?!! Не верите МНЕ?! Не верите благородному слову самого?..» В итоге самый шустрый следователь, из шиноби, всё-таки прорвался, чтобы увидеть несчастного, сопливого Итачи, которому держать морду кирпичиком мешал периодический кашель.
Кабуто ещё раз всех морально отпинал за нарушение режима и всё-таки милостиво отпустил восвояси.
А Итачи страдал. Даже не на публику. Он и в самом деле никогда не болел, если не считать слабости после чрезмерного применения шарингана. Но там был честный и понятный перенапряг, почти боевая травма… А тут тело подкидывало неприятные сюрпризы один за другим — то образовывалась совершенно непонятная протечка в носу, мешающая нормально дышать, то бросало в жар. То било в приступах кашля — сначала сухого, царапающего горло, а потом и вовсе отдающегося влажным бульканьем в груди, словно при поврежденных лёгких. Самым отвратительным было даже не отсутствие чакры, а общая паршивость состояния, когда силы шевельнуться вроде бы есть, а вот желания хотя бы проглотить ложку супа — нет.
— Долго ещё? — Итачи сам себя чувствовал капризным ребенком, и ощущение ему не слишком нравилось.
— Если простуду не лечить, она длится семь дней, — глубокомысленно заявил Кабуто. — А если лечить — неделю.
Учиха одарил медика таким печальным взглядом, что прониклась, кажется, даже Самехада. После чего замотался в кокон из одеяла, отгораживаясь от этого несправедливого мира.
Рикудо-санина стоило считать святым только за то, что он избавил шиноби от этой пакости. Постоянно так болеть, брр!
Кабуто вздохнул и не стал спрашивать: «Зюзя обиделась? Зюзя покапризничать?», хотя очень хотелось. Некоторые вещи не простят даже самым близким людям, а он из Итачи и так верёвки вьёт с поразительной лёгкостью.
— И техниками тут не особо поможешь, — вздохнул Якуши. — Если использовать медчакру, то вероятность вылечить вирус гораздо больше, чем вероятность помочь организму. Есть, конечно, специализированные техники… Но они на основе ядовитой чакры, и я ими не владею настолько, чтобы применять их на тебе. Хочешь чаю? Книжку почитать? Обнимашек? Танцовщиц?
Итачи высунул из-под одеяла нос. Хотелось чего-то непонятного и уж точно не рационального. То ли сладкого, то ли кислого, то ли просто покапризничать… Проблема была в том, что капризничать Учиха как раз таки и не умел совершенно.
— Хочу шоколада, — решил он. Почему захотелось именно это странное лакомство, а не любимые данго, Итачи не знал. — И мяса. Копчёного, с чесноком.
— Сию секунду! — отозвался Кабуто, чмокнул кончик заложенного носа и побежал доставать персонал гостиницы. Сам он бегать по столице не собирался, а то мало ли что на него подумает Кисаме. Тот и так на него косился много и подозрительно…
Однако проводить полноценную атаку по налаживанию доверия Кабуто не стал. Здоровая паранойя никому ещё не мешала — а у мечника она была именно такая — достаточно просто не совершать подозрительных телодвижений и не подводить доверие.
Якуши прибежал минуты через две, присел на колени рядом с кроватью Итачи и просительно заглянул в глаза:
— В кратчайшие сроки всё принесут. Хочешь ножки попарить? А массаж с разогревающей мазью? А тишины и покоя?
Итачи чихнул. Подумал. Приподнял край одеяла. Озвучить, что хочется просто посопеть в макушку, слов как-то не хватило, и он понадеялся, что Кабуто поймет и так.
Тот шустро скользнул под одеяло, быстренько поднимая температуру тела, чтобы не рушить микроклимат своей по-здоровому прохладной тушкой. Обнял, прижался крепко-крепко. Прикрыл глаза. Необычайный восторг захватил его от ощущения, что можно кого-то так просто обнимать… Что можно прижиматься. Заботиться. Выполнять капризы.
Итачи же чувствовал себя довольно неловко. Он не привык, что о нём заботятся. Да, Саске в детстве всегда был рад старшему брату и всячески старался привлечь внимание — но он был слишком мал, чтобы полноценно заботиться в ответ… Да Итачи и не стал бы принимать заботу от Саске. Он был младшим, и это Итачи полагалось защищать и заботиться.
Итачи и защитил — как сумел.
Но чтобы вокруг него вот так носились, таская вкусности, полезности, бросаясь развлекать и радовать… Родители воспитывали шиноби, а шиноби обычно не подносят тёплый супчик, если он сподобится чихнуть. Презрение к боли, небрежное отношение к удобствам, умение довольствоваться малым.
На фоне всего этого поведение Кабуто удивляло до замирания. Он ведь тоже шиноби, значит, должен был получить те же уроки. И на потерю памяти или влияние кеккей генкая уже не спишешь.
Но при всём при этом Итачи не мог сказать, что волчонок слаб или уязвим. Скорее уж, наоборот.
Выводы из всего этого получались странные и противоречащие привычной картине мира. Но Итачи заснул раньше, чем решил, что с этим делать.
*
Кабуто в расстроенных чувствах сидел перед своей маленькой лабораторией и в задумчивости грыз большой палец руки. Итачи мирно посапывал, не требуя внимания, Кисаме сурово ворковал со своим мечом, а исследование… Не складывалось. Да, поначалу, когда он только-только разобрал профиль ДНК Итачи, он насмешливо усмехнулся: «Знакомые все аллели*!», – профиль ожидаемо почти полностью совпадал с профилем Саске. Тот, конечно, анализы сдавать добровольно не спешил, но мало ли способов незаметно добыть ген-материал?
Аллели — часть ДНК, различные формы одного и того же гена, расположенные в одинаковых участках.
Но в том-то и дело, что Кабуто фотографической памятью не обладал и не мог с уверенностью сказать, влияет ли как-то наличие Мангекю на геном или нет. А обнаруженная разница с бóльшей вероятностью списывалась на братские различия и на провалы собственной памяти, чем на воздействие додзюцу.
Да и материала для экспериментов уже не оставалось… Кабуто задумчиво повертел в руках волосок. Свой ресурс он уже отработал — генетический материал содержится не в самом волосе, это всего лишь верёвочка из мёртвого кератина, а в луковичке. В крайнем случае, в остатках сального масла и чешуйках кожи можно было что-то найти.
Ксо, Орочимару-сама точно что-нибудь придумал бы…
Кабуто вздохнул, упираясь мыслью в собственную никчёмность и недостаток ресурсов. У него всего лишь лаборатория в шкафу, два кератиновых стержня и чувство собственной ничтожности. Что с этим можно сделать?..
Хм.
А ведь волосы — не просто чистый кератин, там остаётся много других элементов… А так как внешняя часть, по сути, мёртвая часть, нарастающая по мере жизни, волос может служить своеобразной хронологической картой организма, отражая его состояние. Конечно, образец очень короткий, а волосы растут примерно по сантиметру в месяц… Но можно узнать, не происходило ли каких-то значительных изменений в последние семь месяцев.
Приободрившись, Кабуто бросился исследовать… Чтобы часа через два снова впасть в уныние, да поглубже. Было несколько изменений состава волоса, но что именно они означают? Не хватало референтного образца. У Итачи, конечно, длинные волосы, но с тринадцати до двадцати одного года у него должно было отрасти девяносто шесть сантиметров волос, и вряд ли тот самый момент остался запечатлён где-то на кончиках.
Бесполезно.
Кабуто взмахнул рукой, раскатывая свиток, сложил печать… И вся лаборатория целиком оказалась запечатана в бумаге. Кабуто ещё раз вздохнул и пошёл унывать к Кисаме.
— Что, Итачи выгнал из-под одеяла? — чувствовалось, что это добродушная подначка, а не попытка поязвить. Мечник вообще пребывал в отличном настроении, не иначе, как Самехадой навеянном. Видимо, Учиха пришёлся мечу вполне по вкусу.
— У меня ващет задание было, — вздохнул Кабуто и почесал щеку. — А я не справляюсь. И тупой слишком, и ресурсов не хватает. Чай есть?
— И даже с бутербродами, — отозвался мечник. — Что за хрень у тебя на щеке? Раньше не было.
— Хрень? — удивился Кабуто. — А-а-а, это… Да так. Очередное напоминание о том, что техника безопасности кровью написана. Что-то типа простейшей печати, протофуин, только она ничего не делает, просто расцветает, питаясь определённым спектром чакры. Боль, самоугрызения, депрессняк, страх… Ещё легко отделался, да. Подозреваю, что, подпитываясь, она может становиться больше и причинять здоровью существенный вред, но что поделать, снять её не в человеческих силах.
— Сенсей наградил, что ли?
— Не, ну что ты, Орочимару-сама сделал бы всё гораздо аккуратнее, — от воспоминаний о любимом саме щёку заломило сильнее. — И полезнее. И производительнее. У него знаешь какие фуин? Произведения искусства! А это… Шинигами полапал, ага.
Кисаме окинул парня изучающим взглядом. Сколько он таких видел, искренне восхищающихся учителями и старшими товарищами, готовых если не на всё, то на многое ради внимания и одобрения своего кумира. И не то чтобы ему было какое-то дело… Но волчонок уже считался условно своим. Не настолько, чтобы доверять ему, как Учихе, но достаточно, чтобы обращать на него внимание. Хошигаке вздохнул:
— Иди сюда.
— А? — удивился Кабуто. Шиноби с таким вздохом не убивают, значит, тут что-то другое, и можно подойти…
Кисаме совершенно спокойно обнял его, пригребая к боку. Кабуто был поупитаннее Учихи, но рядом с Хошигаке казался максимум подростком. А ещё мечник оказался почти горячим — не болезненным лихорадочным жаром, а ровной мощной уверенностью здорового и сильного человека.
— А теперь забей на всю ту хрень, которую навыдумывал, и просто пожри, — посоветовал Кисаме, подталкивая к Якуши тарелку с бутербродами. — А то сам рядом с Итачи ляжешь, и нихрена не греть.
— Спасибо, — кивнул он, действительно слегка успокаиваясь. На голодный желудок точно ничего хорошего он не придумает.
Обнимашки были ходом не сказать, что неожиданным… Но весьма необычным. Однако это именно то, что ему сейчас было нужно. Простой, суровый, мощный антизаебин.
— Кстати, можем попробовать твою хрень на щеке скормить Самехаде. Ей не принципиально, какую чакру жрать.
— М-м-м… Всё-таки чакра шинигами, — Кабуто потёр щёку. — Ядовитая для всего живого. А вдруг ей вкус не понравится?
— Ну, биджу ей вполне по вкусу, хотя тоже ядовитые, — пожал плечами Кисаме.
— Хм… — Кабуто прикинул относительную ядовитость чакры. Выходило, что у биджу она всё-таки ядрёнее. — Ладно, давай попробуем.
Хошигаке подхватил Самехаду левой рукой, задумчиво посмотрел на рукоять. Качнул головой каким-то своим мыслям, развернул, стягивая бинт с кончика. Дотронулся синей чешуей к щеке, на которой всё ещё был отлично виден странный узор. Самехада тихонько заворчала, узнавая чакру — в прошлый раз, когда она пробовала Кабуто «на вкус», волчонок ей понравился больше. Незнакомая примесь портила такую вкусную и легкую чакру, поэтому и была без всяких сомнений схрумкана.
— Ну вот и всё, — хмыкнул Кисаме, сжимая и разжимая ладонь, которую Самехада слегка уколола, выражая свое недовольство.
— Круто… — протянул Кабуто. Он не был уверен, что метка не вернётся позже — крепилась она каким-то мозговыносящим способом и прошлые попытки её снять с успехом обошла. — Спасибо тебе. И Самехаде тоже. Она просто красавица.
Меч польщено заворчал и вроде бы шевельнулся.
— Ты ей понравился, — хмыкнул Кисаме. — Особенно этот твой волчий покров.
— Вкусный? — предположил Кабуто и потёр висок. Его посетило навязчивое желание посюсюкать с мечом.
— Ага. Настолько, что она не хочет съесть его полностью, а предпочитает оставить на развод.
Кабуто засмеялся и окутал руки дымной чакрой.
— Самехада хочет вкусняшку?
— Ну ты наглый, — восхитился Кисаме. — Мало того, что Учиху закормил, теперь и на Самехаду покушаешься?
Меч поддержал его довольным урчанием, облизывая чакру мягким розовым языком.
— Все любят вкусно покушать, — возразил Кабуто, умилённо наблюдая за трапезой.
Самехада действовала аккуратно, тянула потихоньку — он помнил, как она его чуть ли не до дна опустошила одним прикосновением — и с явным наслаждением. Как тут не покормить-то?
Кисаме посмотрел на это безобразие, тяжко вздохнул, но разводить по разным углам никого не стал. Самехада обидится, а Кабуто вообще полезно выложиться — авось спать завалится вместо того, чтобы исторгать мрачность в атмосферу.
— Ну, всё-всё, хватит… — попросил Кабуто. — Мне тоже немножечко оставь. Покушать ещё надо, а не сразу в обморок падать. У-у-у, какая же ты красавица!
Кисаме с весёлым недоумением осознал, что Самехада реагирует на комплименты, как самая обычная женщина. Он, конечно, восхищался мечом, но именно как оружием. А тут… Самехада только что не закокетничала, хотя благосклонное покачивание рукоятки Кабуто досталось.
Кабуто с трудом отошёл от разомлевшей женщины, пусть она и меч. И вернулся к бутербродикам, надеясь добрать чакры до следующего захода по загадкам и тайнам геномов. А то Кисаме спокойный, конечно, но слишком уж лезть к его оружию не стоит. Особенно такому живому.
Кстати, об этом.
Кабуто задумчиво посмотрел на Самехаду. Перевёл взгляд на шкаф. Снова на Самехаду. Снова на шкаф.
— Хм… Слушай, а ведь тогда, в начале, я сразу понял, что Самехада живая?
— Ага. Спросил, как зовут вторую рыбку. А что?
— Хм…
Якуши задумался. Кажется, Итачи говорил, что его кеккей генкай эмпатически-ментального свойства. Это объясняло, почему он так легко нашёл подход к Учихе, который дружелюбием отнюдь не славился. И почему неподвижная Самехада упорно кажется ему гораздо более живой, чем шкаф.
Загвоздка в том, что он этим направлением техник никогда не интересовался, и как с ними обращаться, представлял слабо. Точнее, вообще никак. А что получалось у него самого — выходило почти на инстинктах.
Но…
Перед Кабуто замаячила надежда на выполнение задания. Итачи ведь так же упоминал о том, что ему кажется, будто его шаринганы живые — что, теоретически, вполне может быть правдой, — значит… Если ему удастся определить степень живости Мангекю, он может попытаться сравнить свои ощущения с тем, что чувствовал тогда… И может… Возможно… У него получится!