— Лекция по половому воспитанию номер один, — насмешливо объявил Змей, чуть отрываясь. — Пестики и тычинки. Человек — гиперсексуальный вид, может заниматься этим в любое время года, в любое время дня и ночи, а так же с любым живым или неживым существом, имеющим подходящую дырку или продолговатую форму нужного размера.
Саске даже не сразу понял, о чем это Орочимару. Зато когда в мозгах прояснилось достаточно, чтобы улавливать смысл — желание покусать санина стало прямо-таки непреодолимым. Нашел время для теории! Учитывая, что со Змея бы стало еще потом и опрос устроить, проверяя, насколько усвоен материал, сдерживаться Учиха не стал, от души цапнув Орочимару за плечо прямо сквозь ткань.
Змей засмеялся, зарылся рукой в волосы.
— Гомосексуализм и контрацепция являются видовой адаптацией человека. Человеческих детёнышей очень тяжело и долго выращивать, а трахаться, тем не менее, хочется всегда. При увеличении количества детей ухудшается качество жизни каждого индивидуума…
Саске тихо зарычал, дергая канат на поясе у Орочимару. Если знать как, эту гадость было довольно просто развязать, но Учиха давно подозревал, что Змей использует хенге, таская вместо толстой веревки что-то более полезное. Канат, на удивление, рукам легко поддался и так же легко улетел в угол комнаты, а Саске решительно запустил руки под рубашку.
— Какой жадный и нетерпеливый… — восхитился Орочимару. — И, как обычно, не в силах делать два дела одновременно… Прикладную теорию тоже не хочешь слушать?
Змей приник к его шее, втягивая в рот немного нежной белой кожи и поигрывая с ней языком. Получилось аккурат зеркально джуину. С губ Учихи невольно сорвался вздох — он помнил адскую боль после укуса, наградившего его проклятой печатью, и это будоражило, заставляло чувствовать острее. Хотя эмоции и ощущения и так мешались в тугой клубок, окончательно путая мысли. Не хотелось никакой теории — хотелось прикосновений, жарких искорок удовольствия и, ксо, даже ползающего по телу языка.
— Это называется засос, — сообщил Орочимару, ставя рядом второй. — А вот это — нормальный укус, когда сжимаешь крепко и чувствуешь бьющуюся под языком кровь, но недостаточно крепко, чтобы причинить реальный вред.
И с наслаждением впился клычками. Пульс под языком ускорился, руки Учихи поползли по спине — медленно, но без следа неуверенности. Наглый засранец. Неопытный, но достаточно наглый, чтобы примериться и ответить тем же. Саске вообще очень нравилась мысль наставить Змею засосов в отместку за джуин. Иронично так. И побольше, побольше!
— А это глубокий поцелуй, — ухмыльнулся Орочимару. — И нет, прикол не в том, чтобы выпихнуть из себя язык партнёра.
Он подался вперед, а ладони широко огладили от ключиц до живота и ниже. Браться руками за жезл создания новых Учих Змей не стал, всё-таки их сила и подвижность слишком ограничены, на дрочку не хватит. Только прижался и по-змеиному извился всем телом. Саске пробрало — резко выдохнул в рот, сжал губы, втягивая и облизывая чужой язык, слегка прикусил. Прогнулся в пояснице, притираясь ближе, буквально перетек на колени. Целоваться ему явно нравилось.
Змей позволил себе насладиться процессом обучения и энтузиазмом юного Учихи и отстранился, начав вылизывать на груди и животе узоры удлинившимся языком. А потом, да, обхватил им вставший член по спирали, скользнув дальше, вглубь.
— Я тебя трахну, — дружелюбно сообщил Змей ему на ухо.
Учиха прикрыл глаза, снова прислушиваясь к собственным ощущениям. Выдохнул, почти простонал, шире развел колени, открывая доступ. Смущаться своего тела или своих желаний он, похоже, попросту не умел.
— Языком? — и поерзал, жмурясь и облизываясь в предвкушении.
— И им тоже, — согласился Змей, пробираясь между ягодицами.
Такой юный, восторженный, открытый… Орочимару полагал, что это будет битва засранства с ехидством, но нет, Учиха, похоже, твёрдо вознамерился получить удовольствие и не хотел допускать, чтобы чей-то гадкий характер ему всё обломал. Язык толкнулся внутрь, проникая, извиваясь, смазывая. Особо и не развернёшься, проход узкий, нетронутый. Саске вскинулся, зашипел-застонал, сжал коленями бедра. Наклонил голову, проходясь своим языком по высунутому языку Орочимару, облизывая, прихватывая губами. Пробежался по нему же кончиками пальцев, словно играя на флейте. И потянул шаловливые лапки дальше, к пока еще держащим позиции штанам Змея. Тому такой расклад не понравился, и он двинулся иначе, глубже, спиралью, чуть даже приподнимая его над собой. Учиха ахнул, почти даже восхищенно — язык Орочимару в бою ему видеть как-то не довелось, а в такой ситуации сила этой необычной конечности воспринималась немного… по-другому. К тому же несмотря на напористость, действовал Змей аккуратно — то ли будущее тело берег, то ли просто ему так больше нравилось… а может по неискоренимой привычке собирался преподать урок как можно более качественно.
Незаметное движение, Учиха оказывается прижатым к кровати весом Змея, а тот вытащил язык и толкнулся сам. Член был чуть толще языка, что было даже приятно. И мелкие резкие толчки, задевающие что-то глубоко внутри… Саске плавится и почти течет под руками — такое чувство, что до этого Учиха и не дрочил ни разу, так что жадно ловит каждый кусочек ощущений. Ловит, смакует, впитывает. В его исполнении секс не вызывает мыслей о голой физиологии — разве что о чистом удовольствии. Бесстыдство Учихи не вызывает ощущения наигранности, разве что легкую зависть — сам Орочимару давно разучился так откровенно наслаждаться простыми вещами.
«Попал ты, змеюка старая», — с некоторой грустью заключил Орочимару, но мысль эта долго не продержалась: по спине пробежали мурашки удовольствия, следуя за вздохом Учихи. Змей приподнялся на локте, чтобы взглянуть в его лицо. Раскрасневшиеся губы, затуманенные глаза…
Движения стали резче и сильнее, буквально вбивая Учиху в матрас, язык вокруг члена завертелся активнее, потягивая туда-сюда… По телу парня прокатилась очередная волна дрожи, с губ сорвался стон. Голова запрокинулась, открывая шею в восхитительно-беззащитном жесте. На светлой коже уже начали проступать следы засосов, и мимолетно подумалось, что любимый фасон Учих с широким воротом будто создан для того, чтобы эти засосы демонстрировать тому, кто рискнет подойти ближе. Вдох, выдох, язык снова скользит по пересохшим губам. Толчок, упор основанием ладони в кровать — и Учиха прокручивается прямо не слезая с члена, прогибается в спине, снова вскидывает голову. Тянет за пойманный язык, сжимает пальцы, будто его… лаская? Требовательно толкается навстречу, выдыхает — мышцы пульсируют, обжимая возбужденную плоть жаркой перчаткой, и сам Саске пышет жаром, словно хорошая печь. Жаром, бесстыдством и искренним, незамутненным ничем удовольствием.
Привстать, жадно глотая ртом горячий влажный воздух. Толкнуться медленнее, давая передохнуть и привыкнуть к новому углу. Толчок. Толчок. Волна жара, от живота и выше. Вздохи, перекатывающиеся под кожей мышцы. На секунду Змей позволил себе расслабиться и погрузиться в это безумие полностью.
Из горла вырвался стон.
Учиха отозвался своим — хриплым, протяжным. Прогнулся сильнее, почти роняя голову на плечо Орочимару, прижался спиной к груди. Запрокинул руку за голову, вцепляясь пальцами в волосы Змея.
— Больше, — выдохом. — Еще…
Как такому отказать?
Орочимару ускорил темп. Отдохнувшее и застывшее в нетерпении тело заполнилось волнами наслаждения. Раз… Другой… Третий… Толчки сильные и каждый сотрясает тело, захватывая в процесс целиком и полностью.
В какой-то момент Учиха согнулся, застонал протяжно, хрипло… Это было спусковым крючком, от которого разлетелись остатки крыши Змея. Он дёрнулся, крепко засаживая, и взорвался там, внутри, со стоном и хриплым вздохом.
Чтобы успокоить дыхание и вернуть ясность мысли потребовалось несколько минут. Саске за это время тоже успел отдышаться, улегся поудобнее и теперь с отстраненным любопытством рассматривал испачканные в сперме пальцы. Повертел их перед собой, обнюхал, лизнул. Хмыкнул. Потянулся — от души, с удовольствием.
— Интересный урок. Мне понравилось.
— В душ, — скомандовал Змей. — Потом отоспишься. У тебя ещё завтра долгий день, наполненный попытками пройти эту полосу препятствий.
***
Полосу препятствий Учиха прошел с первой же попытки. Даже жалобы организма на боль в непривычном месте не помешали.
А всего-то и надо было не полыхать чакрой во все стороны.
Орочимару тонко улыбнулся. Вообще-то никто не запрещал Саске задавать вопросы, как именно пройти злосчастную полосу, и сподобься он спросить — даже получил бы откровенный ответ. Но у кого-то клановая гордость в заднице играла… так что информацию об этом стоит придержать до следующего раза, когда понадобится сбить с Учихи спесь.
Даже интересно, что в итоге получится.
========== Лечение ==========
Саске лежал и пытался понять, что вообще происходит, как реагировать и что ему делать.
Он не постеснялся потребовать у Змея ещё уроков по теме полового воспитания, упирая на практическую часть, хотя от теоретической отпинаться не всегда получалось. И всё было прекрасно, Орочимару с немалым удовольствием преподавал ему эту тему, затрахивая до состояния тряпочки, легко мешая боль и негу, синяки и засосы с щекочущими внутри мурашками и пробегающими по телу волнами удовольствия. У стены, на столе, на полигоне, жёстко согнув в неудобном положении, не давая и толики контроля… Или, наоборот, позволяя молодости и наглости взять своё, но только немного, без перебарщивания…
Но сейчас происходило что-то странное. На очередную просьбу, подкреплённую нахальным вторжением в личное пространство, Орочимару мягко улыбнулся. Улыбнулся! Не ухмыльнулся, не растянул губы в снисходительной усмешке, а улыбнулся. Улыбнулся, сказал: «Конечно», — и мягко прижался губами ко лбу. Потом к щекам. К подбородку. Поцеловал в губы — нежно-нежно, небрежно гася любые попытки напора. Опустил на кровать — свою собственную кровать! — и начал выцеловывать шею, опаляя горячим дыханием и даже не используя язык.
Вообще не используя.
Впору было запаниковать — если Змей так себя ведет, что-то точно произошло. Вырваться, уйти, вынести полигон или вытащить того же Кабуто на спарринг… Даже получилось бы — Орочимару не держал. Останавливало Учиху не то, что сам пришел и сам напросился. Просто…
Обладать им хотели многие, начиная от мелких куноичи из фанклуба и заканчивая самим Орочимару. Даже упрямый до безумия Наруто не хотел делиться «лучшим другом» с кем-нибудь ещё. Но чтобы так… нежно, почти трепетно… точно раньше не было.
И — страшно. Страшнее, чем было проснуться ночью с закованными руками и языком на теле.
Совершенно непонятно, что делать.
А тело реагировало, покрывалось мурашками, пробегались по нему горячие молнии. Волосы Змея скользили по коже так же нежно, ластясь. Губы уже опустились к животу. Орочимару — ох! — потёрся щекой о живот, заглянул в лицо. Спокойно, без насмешки…
…тепло?
Учиху пробило натуральной дрожью. Не было у него подобного с семи лет, и дважды странно было бы искать заботу у Змея… Да он и уверен был, что не нужны ему подобные глупости. На пути мести брату уж точно не помогут. И отсекал, отталкивал, доказывал себе, что выше всего этого, что всё — только ради удовольствия, эмоции? Какие эмоции? Сам поверил.
А теперь колотит, стоило получить хоть немного нежности.
И ведь были предпосылки — даже после самого жёсткого секса ничего не болело, не было травм, кроме сладко ноющих укусов… Не было ни одной насмешки в адрес не умеющего контролировать себя подростка. Орочимару… заботился.
Змей приподнялся, заглянул в лицо, отвёл тыльной стороной ладони чёлку с лица.
— Нет настроения? — спросил он, чуть наклонив голову набок, от чего волосы щекоткой прошлись по плечу.
Саске глубоко вдохнул, выдохнул.
— Не было бы — не просил бы, — буркнул он. — Просто… сбивает с толку.
— Не нравится… так? — тихий вопрос, кончики чуть подрагивающих пальцев по шее. Едва заметно.
Мурашками по всему телу.
— Непривычно, — Учиха мелко сглатывает. — Странно.
— Хочешь, чтобы я прекратил? — серьёзный взгляд.
Саске задумался. И потому, что сам не был уверен в ответе, и потому, что Орочимару успешно выбивал из всех своих змеёнышей привычку гонориться ради гонора. Если задан вопрос — требуется ответить максимально чётко и ясно, а не выделываться. Это доносилось до всех.
Ну, по крайней мере, до тех, кто перерос уровень смазки для кунаев.
— Нет. Хочу, чтобы ты объяснил, — взгляд не менее серьёзный, но с искорками вызова.
Орочимару хмыкнул, склонился, целуя. Обволакивающе, тепло, мягко и уверенно.
— Объяснил что? — спросил он, оторвавшись и прижимаясь лбом ко лбу.
— Почему… чувствуется сильнее.
— Ласка?
— Ласка? — Саске недоуменно нахмурился. — То есть?
— Уточняю, что чувствуется сильнее… — провести по виску, расслабляя напряжённую мышцу. Прижаться губами к щеке. — М-м-м, губ не оторвать…
Учиха поёрзал.
— Наверное. Я… не уверен, что дело именно в ней.
— Возможно, потому что тебе этого не хватает?
— Не хватает? — Саске, наконец, расслабился.
Расслабился, растёкся по кровати, напряжённо о чем-то думая. Прикусил нижнюю губу. Оттолкнулся ладонями, перекатываясь и подминая Орочимару под себя.
— А тебе… сенсей?
— Тоже, — грустная улыбка, протянутая к щеке рука.
Учиха снова сглотнул. Признание, такое лёгкое и откровенное, выбило из груди все дыхание. Это было ещё более странно и неожиданно, чем бездна нежности от Орочимару.
Саске чуть повернул голову, коснулся пальцев губами.
Значит, тоже, сенсей?
Они ласково прошлись по губе. Почему-то вспомнилось, что Орочимару достаточно охотно отдавал инициативу, по второму требованию, если не по первому. И сам никогда первым не начинал… Только смотрел иногда так, что воспоминания о бурных «лекциях» сами собой всплывали в памяти.
Пальцы скользнули по подбородку, прошлись по шее, скользнули по животу. Рука упала почти бессильно. Опять играет или действительно устал?.. Впрочем, у него же руки…
Саске наклонился, трогая ласковым поцелуем подбородок — ну, он надеялся, что достаточно ласковым. Подбородок, скулу, уголок губ… Чуть отстраниться, заглядывая в глаза — так? Правильно?
Орочимару едва заметно кивнул, чуть прикрыл глаза… Потянулся к губам, но остановился за миллиметр, лишь смешивая дыхание, щекоча, но не целуя… Учиха наклонился сам, целуя благодарно, крепко, но стараясь не срываться на привычную уже кусачую страстность.
За то, что к нему не относились только как к будущему телу.
За понимание.
За оставленный выбор, чему и как учиться.
Саске прикрыл глаза и скользнул ладонями по бокам — медленно, без сильного нажима. Пробуя действительно ласкать. И чувствовать, как под рукой, под тёплой кожей, перекатываются мышцы, чуть подрагивают, отвечая на это мимолётное прикосновение.
Змей приподнял подбородок, открывая доступ к шее. Дыхание сбилось, и почему-то правильным казалось коснуться кожи только губами. Потереться носом. Осторожно лизнуть. Поцеловать, осторожно, ласково.
Сладкий вздох был ему наградой за старание. Бледная рука приподнялась, зарылась в короткие волосы на затылке, массируя. Змея била лёгкая дрожь — точно такая же, какая владела Саске ещё минуту назад.
— Хочешь, я… покажу? — тихий вопрос Орочимару, который плавился от нежных прикосновений, но всё же чувствовал, насколько они неуверенные. Не от робости, от непонимания, что нужно делать.
А ведь Змей тоже… Может, «тоже» относилось и к человеческому отношению?
— Да, — повернуть голову, целуя предплечье. Прижмуриться, потереться щекой.
Не мог же Орочимару считать, что его оттолкнут, нет?
Лёгкий толчок в плечо, побуждающий лечь. Змей не стал нависать сверху, это слишком большая нагрузка на руки, которую он старался по возможности избегать. Прикосновения кончиками пальцев. Губами. К щеке, к мочке уха, к плечу. К руке, к ладони — дыханием залечивая мелкую ссадинку. В дело пошёл язык, осторожно, почти робко, на мгновение он высовывался изо рта, когда губы прижимались к коже. Осторожно, почти невинно… Пробуя на вкус.