А потом пришел вдох. Более точное описание горгона подобрать так и не смог — это в самом деле больше всего напоминало вдох какого-то огромного существа, мирно спящего в глубинах земли. Может, даже самого вулкана, недаром же их зовут именно спящими, а не умершими.
Вроде бы и угрозы в нем не было, и не ощущался он как-то другими органами чувств — а змейки дернулись, чуть ли не ставя чешую дыбом.
— Пойдем дальше? — шепотом спросил Ян.
— Идем.
Что случилось, Рилонар не понял, хотя странное беспокойство Яниса ощутил явно, а может, и увидел. Все-таки он был полукровкой, и ему темнота не была такой уж помехой. Но двинулись все равно не сразу: пришлось постоять еще немного, пока глаза привыкали к свету.
После зала с хозяином пещеры тоже было немало потрясающих мест и удивительных красот, но восприятие уже чуть притупилось. Ян даже про свою камеру вспомнил — до этого слишком захвачен восторгом был, так что теперь наверстывал. Впечатлений хватало. Когда они выбрались из пещеры через другой выход, заметно ближе к вершине горы, солнце к закату еще не клонилось, но за полдень перевалило давно.
— Это так… Рил, у меня просто слов нет.
— Тогда и не надо говорить?
Эльф выглядел странно отдохнувшим и довольным: ему подземелья всегда нравились, сказывалась отцовская кровь. А здесь, когда маршрут был не очень сложным — по меркам тех же дроу, — можно было и вовсе почти расслабиться.
— Пойдем поищем место для ночевки? К морю спустимся завтра.
— Через пещеры?
— Нет, уже поверху, тут есть подходящие места. Я хочу показать еще кое-что, но это уже завтра.
Выпытать, что же это «что», из Рила было нереально, если он так предвкушающе улыбался. Сейчас внезапно во всю ширь развернулась его совершенно неэльфийская черта: стремление удивлять и радовать любимого.
— Главное, чтобы у тебя уши опять не сгорели, — не удержался от легкого поддразнивания Ян. — Говорят, горный загар ложится быстро и всегда сильнее.
— Эльфы не загорают! — фыркнул в ответ Рил, и это было истинной правдой.
Правда, никто не говорил о волосах, и Ян тихо посмеивался: вот они как раз таки выгорели, став из бледно-золотых совсем белесыми, но не тусклого, резкого оттенка, как волосы дроу, а мягкого, с едва уловимым теплым отливом. Золото только в корнях и мерцало.
Чуть выше пряталась небольшая долина, заросшая по склонам разлапистым высоким кустарником. Полукруглая, мягких очертаний, с теплым озером в центре, очень уютная и с хорошим видом на море — лучше для ночевки и не придумаешь. Озеро и боковые скалы должны были уберечь от ночной прохлады, это не считая предусмотрительности Рилонара, конечно.
Янис затруднялся сказать, нашел Рил долину заранее или же не знал о ней и просто действовал по ситуации. Но, так или иначе, здесь оказалось просто чудесно, а сидеть на теплых от солнца камнях, перекусывая прихваченным Рилом сухпайком — и как только додумался взять такое, — было до одури здорово, аж чешуя проступала по коже полосками и хотелось жмуриться и улыбаться.
Кроме сухпайка в рюкзаках из ожидаемых, но внезапных вещей притаился еще и надувной двухместный спальник. В сдутом состоянии эта модель была достаточно легкой и компактной, а стоило ее надуть, как получался толстый и теплый матрас со вторым «матрасом» чуть тоньше, закрепленным сверху. Самое то для уединенной ночевки в горах, особенно с учетом сверхпрочной материи. Лежишь, обнимаешься, смотришь на звезды — незнакомые, но такие яркие.
В общем, спальник точно не был виноват в том, что Янис никак не мог улечься, ворочаясь с боку на бок. Сначала горгона списал это на обилие впечатлений, потом заподозрил, что умудрился как-то обгореть на солнце: легкий зуд был довольно-таки характерным признаком.
А потом до Яна все-таки дошло.
— Ри-и-ил, — виноватым шепотом. — Не спишь?
Тот завозился сразу, сел, в темноте блеснули глаза — странным зеленовато-красноватым отблеском.
— Что случилось?
— Ничего так чтобы страшного, но я кое-что упустил. У нас же есть аптечка?
*
Тихо шелестела вспарываемая тонким лезвием шкура. Заточенное до нереальной остроты, оно легко прорезало даже толстые участки, отделяя и оставляя ровный край.
Руки двигались умело, точно: поддеть край чешуйки, чуть надавить, подсунуть лезвие под нужным углом, потянуть, чтобы она с тихим треском отошла, давая подцепить следующую. На груди и животе было много таких широких пластинок, так что работа шла медленно.
Но лезвие поблескивало, двигаясь, — и вот уже целые пласты шкуры оказывались на земле, белесые и почти прозрачные. Освободившаяся из-под них чешуя казалась отполированной, бликуя даже под неярким светом луны. Ян тихонько сопел, стараясь не шевелиться и не осложнять тем самым задачу. Только зрачки шевелились, отслеживая каждое движение лезвия.
Закончив с хвостом, где было больше всего работы, Рил перешел к самому сложному: к голове и рукам. Что-то, похоже, пошло не так: в прошлый раз старая шкура стягивалась с Яниса легко, с рук и вовсе соскользнула, как перчатки. Сейчас же она плотно обтягивала пальцы — и Рил нежно погладил их, прежде чем поднести лезвие, проводя по ладони самым кончиком ножа.
Едва ощутимое прикосновение — но старая шкура лопалась, оставляя все расширяющуюся темную полоску. Горгона тихонько вздохнул, все так же стараясь не шевелиться, хотя очень хотелось поймать ладонь Рила в ответном пожатии.
В сложившейся ситуации была немалая доля его собственной вины: замотался и упустил все признаки скорой линьки. «Вдох» в пещерах, поставивший чешую дыбом, вообще свидетельствовал о ее начале, так что не понять, что происходит, можно было бы в первый раз, но никак не во второй. А он все списал на впечатления. Если бы вовремя сообразил, специальные мази сделали бы старую шкуру эластичной, позволяя снимать ее большими лоскутами, да и горела бы она потом гораздо охотнее… Но чего нет, того нет. Ян как раз пытался понять: это кажущееся, или его и впрямь стиснуло так, будто старая шкура мала размера на два? Все-таки слишком сильно даже для линьки.
— Не шевелись, — отвлек от размышлений шепот Рила.
Он, конечно, и так не шевелился, но это явно было сказано специально, таким тоном, что Янис против воли залип, вглядываясь в почти незнакомое, чуть хищное выражение лица эльфа, пока лезвие мелькало в опасной близости от глаз.
Было в этом что-то… будоражащее. И в чуть заострившихся чертах лица Рилонара, и в блеске лезвия.
И в том, как бережно, почти ласкающе это лезвие подцепило чешуйки на шее. Янис с трудом удержался от того, чтобы сглотнуть, заставляя дернуться кадык, но губы все же непроизвольно облизнул. И даже дышать забыл, когда к ним неожиданно прикоснулись обветренные губы Рила.
Целоваться с почти змеиной мордой было сложно, но они как-то умудрялись: Янис замер, чуть приоткрыв рот, и только язык метался из стороны в сторону, то и дело прихватываемый чужими губами. А лезвие все скользило по шее и скользило, поддевая чешую, стянувшую горло, словно ошейник.
Ян с удовольствием вдохнул полной грудью, уже освобожденной от старой чешуи, качнулся навстречу Рилу.
— Ты сейчас такой…
— Занятый, — хрипло рассмеялся тот. — Ян, змейки…
— Их вообще сдавило, — пожаловался горгона. — Как будто в тесный мешок засунуло.
Причины этого стали понятны, стоило содрать старую шкуру с первой же змейки. Те по непонятной причине вытянулись чуть ли не в полтора раза, резко удлинившись, и, чтобы поместиться в старую шкуру, им приходилось напрягаться изо всех сил. А порвать ее самостоятельно отчего-то не получалось.
Задачу усложняло еще и то, что змеек у Яна было много, а перекинуться он не мог, пока не завершится хотя бы основная часть линьки. Когда Рил закончил со змейками, ночь давно перевалила за середину, так что они, не сговариваясь, завалились спать. Все-таки день выдался напряженным, да и ночь ему не уступала.
На следующее утро Янис проснулся первым. Это было довольно необычно, так что он тихонько выполз из спальника, чтобы не тревожить Рила. Огляделся, собрал все кусочки своей шкуры в аккуратный сверток, упрятал в рюкзак и пошел купаться, благо вода в озере была достаточно теплой даже с утра.
Наплескался он поэтому вдосталь, смывая последние клочки старой шкуры, оттирая новую чешую до шелковистого блеска и просто приходя в себя и приноравливаясь. Почему-то не отпускало ощущение, что подросли не только змейки, но и он сам, вот только проверить это пока не получалось — не с чем было сравнить.
Когда Янис закончил плескаться и направился к берегу, Рилонар уже проснулся. Сидел на камне, щурясь от утреннего солнца, и глядел на выползающего из воды Яниса так, что того в жар кинуло — такой откровенно оценивающий и восторженный был этот взгляд.
— Ну… вот, — Ян слегка смущенно шевельнул змейками, которые, расслабившись, доставали теперь аж до колена в двуногой ипостаси и почти до земли — в хвостатой. — Как-то резко оно все.
— Тебе идет, — хрипотцы в голосе Рила со вчерашнего вечера, кажется, только прибавилось. Поднявшись, он шагнул ближе, медленно, будто растягивая удовольствие, — и зарылся руками в самую гущу взволнованно задвигавшихся змеек.
Руки тут же оплело до самых плеч. Ян запрокинул голову, мимолетно отметил, что рост, кажется, тоже чуть изменился, — и скользнул языком по губам.
— Мне понравилось, каким ты был ночью.
Глаза эльфа опасно блеснули, но только на мгновение. Потом они вовсе закрылись, и Рил тихо сказал:
— А мне — какой ты сейчас. Хочу тебя так.
Что-то было в этом голосе и этом тоне, что пробрало Яниса до вставшей дыбом чешуи. Как когда-то, когда услышал такое же тихое и обманчиво спокойное: «Я же знаю, что ты меня раскаменишь, если что».
Это было даже больше, чем доверие. Доверие бывает слепым, бездумным, а Рил… Рил знал: довериться можно. Осознанно, понимая все — и оттого еще более безгранично и отчаянно. И Янис отвечал на это доверие.
Чуть приподняться на хвосте, оттянуть трансформу, возвращая человеческие черты лица. Коснуться губами плеча, шеи, подбородка. Оплести Рилонара змейками — ласково, но крепко, пробуя сероватую кожу на вкус крохотными язычками. Как будто не только Ян изменился — словно и для Рила пещеры не прошли бесследно.
Остался едва уловимый запах, ощущение чего-то… странного, непонятного. Или это воздух вокруг был такой странный? Задумываться Янис не стал, не было сил, когда Рил тихо застонал от одного только прикосновения губ к уху. Они будто поменялись ролями: теперь эльф стоял не шевелясь, запрокинув голову и подставляясь под прикосновения. Легкие, изучающие; ласковые и трепетные; все более страстные. Невозможно было удержать восхищенный вздох; невозможно было не касаться, не ласкать, не любить.
— Мое сокровище…
— Твое…
Послышалось или нет?
К еще не убранному спальнику потянул именно Рил, не давая осмыслить едва слышный выдох. И раздеваться принялся сам, почти красуясь, но все-таки не переступая какую-то грань. Голову у Яниса повело потом, когда он увидел, как Рил медленно опускается на колени, так и не открывая глаз, не видя, кто за спиной. Воспитанный дроу, он даже в моменты близости всегда старался оказаться лицом к лицу, все эти годы. И вот теперь…
Горгону пробрало невольной дрожью — не из опасения не оправдать, нет. От чувства запредельной, невероятной близости. Когда так — навредить не получится просто физически. Можно лишь нежить, ласкать, оплетая собой, давая почувствовать надежность, принося уверенность, что спина защищена. Оглаживать бока, скользить кончиками пальцев по ребрам, а удлинившимися змейками — по внутренней стороне бедра.
Любить.
— В… — едва слышно начал Рил.
— Кармане?
— Рюкзаке, — тихий смешок. — В наружном кармане.
Еще один поцелуй в плечо, подтянуть рюкзак кончиком хвоста, обшарить с помощью змеек все внешние карманы. Обвести кончиком языка лопатки, огладить бедра. Коснуться губами поясницы, потереться щекой, не в силах выразить распирающие изнутри чувства. И — ласкать, ласкать, ласкать, изнутри и снаружи, пальцами, ладонями и змейками, всем телом и полосками чешуи на руках. Замереть на мгновение, соображая, как лучше, — и послушаться опять едва слышного шепота: «Верхним». Толкнуться внутрь — медленно, на вдохе. Замереть.
И выдохнуть, шумно, почти вскрикнув.
Доверившись обнимающим его рукам и змейкам, Рил перестал опираться сам, чуть выпрямился — и обхватил ладонью их обоих, сжав и больше не двигаясь. Но и этого хватило, двойственное ощущение оказалось странно ярким.
И почему они раньше так не делали?
Наверное, потому, что такое — для особых случаев. Потому что невозможно представить обыденное сейчас, когда из глаз мало что искры не сыплются, а змейки сами свиваются, притягивая послушно обмякшего Рила. Такого странно тихого, расслабленного, только ладонь медленно сжимается и разжимается в такт движениям. Даже стоны — едва слышные, совсем на него не похожие.
Если сначала Янис все-таки немного опасался — выросли не только змейки, — то, видя такую реакцию, вообще забыл обо всем. Невозможно было думать, когда так отдавались, так принимали, полностью, без остатка, абсолютно и до конца.
И под самый конец, когда Рил снова уперся свободной рукой, подаваясь назад, нельзя было сдержаться, услышав вместо последнего стона:
— Твой!
— Мой!.. — шепотом, стоном, согласием, обещанием. — Люблю…
И медленно стечь рядом, не в силах разжать руки, отстраниться, снова дышать отдельно. Только так, одним дыханием на двоих, одним ритмом сердца.
Одним бесконечным, абсолютным доверием.
========== Глава 4 ==========
Странное ощущение отрешенности от мира не покидало целый день. И с утра, когда лежали, тесно обнявшись, не желая отпускать друг друга, и потом, когда сидели, все так же бок о бок, передавая флягу с водой и приходя в себя. А когда солнце начало припекать и Рилонар затащил спальник под высокие ветви кустов, чувство достигло апогея. Как будто мира не было, а был только их маленький зеленый лоскуток, бегущие по небу облака среди широких листьев и назойливый стрекот какого-то насекомого, спрятавшегося в ветвях.
— Здесь хорошо, — наконец подал голос Янис. До этого они и не говорили совсем, предпочитая молча впитывать окружающую тишину. — С тобой всегда хорошо…
Укутанный кольцами хвоста, змейками и руками Яниса, Рил чуть шевельнулся, кивнув, и затих снова. Потом все-таки сказал совсем охрипшим голосом:
— С тобой тоже. С самого начала…
Ян немного помолчал, впитывая в себя эти слова, как недавнюю тишину. Попытался прижаться еще плотнее, хотя, казалось бы, куда уж.
— Рил… А что именно произошло сейчас? Такое важное?
Он терпеливо ждал: видел, что Рил не просто молчит, а думает, мучительно пытается подобрать слова для того, что словами-то выразить почти нереально. Куда проще лежать так, прижиматься щекой к чужой ладони самым простым и доверчивым жестом, не скрывать эмоции, не натягивать масок, позволяя лицу отразить и усталость, и покой, и тихую радость.
Но это был Рилонар — и он все-таки справился.
— Когда мы в прошлый раз, когда я обгорел… Ты был такой уставший, но медленно оживающий. Как будто завязь на почему-то сбросившей листву ветке, уголек, разгорающийся в пепле. Ян, тебя хотелось оберегать и любить. Любоваться этим возрождением, чего бы оно мне ни стоило. Это… чудо.
Горгона помолчал немного, тоже подбирая слова.
— Да… я помню. Ты таким был в Айравате. Мне так хотелось сделать все, что только возможно… Но у тебя получается лучше.
— Просто больше опыта, — короткий смешок. — Но это не все. Вчера… ты был такой доверчивый… Ян, ты не представляешь, как это выглядело. Я сумеречный. Не светлый, во мне слишком много темного. И в этот момент…
Зажмурившись, Рил помотал головой.