Ширмы пока что стояли, пряча площадь от любопытных глаз, но, поскольку открытие планировалось после заката, с подсветкой все было более чем в порядке. Да и Ян в принципе задумывал так, чтобы площадь жила не только днем.
Щелчок небольшого пульта — и под ногами начали медленно разгораться огоньки подсветки. Камень на площади оказался полупрозрачным, что было не особо заметно в утренних сумерках, но сейчас, оттененный маленькими огоньками, он стал похож на ночное море. Горгоне удалось воссоздать флюоресценцию, а шум волн, который был прекрасно слышен, только добавлял полноты погружения.
— Идем. Начало у корабля, — позвал Ян.
Подсветка была не только под ногами, но загоралась с временным интервалом — чтобы отразить именно тот порядок, в котором мастер рассказывал свою историю. Корабль все так же стонал на грани гибели от ударов стихии — но теперь к нему добавились скалы вокруг, команда… и дельфины, которые скользили в волнах легко и изящно, подхватывали людей, отталкивали шлюпки от хищно торчащих из «воды» скальных клыков.
Корабль гиб. Но Янису удалось наполнить это совсем другим смыслом. Потому что — всего лишь корабль. Все выжили, встает солнце, и шторм почти утих, а значит, надежда вовсе не призрачна… только веселого щелканья самих дельфинов и не хватало.
Дельфины были и дальше — веселые, играющие, выпрыгивающие в воздух. С последним Яну пришлось здорово повозиться, высчитывая прочность и эффект преломления так, чтобы статуи дельфинов держались на будто бы плеснувшей вслед их стремительному движению волне или кончике хвоста и казались парящими в воздухе. Постепенно их становилось все больше, пока в какой-то момент полупрозрачная «вода» площади не оказывалась заполнена до предела. А чуть дальше в глубине наливалось красками тревожно багровое сияние… и расходились круги от спрыгнувших в воду людей.
Ян остался верен себе, не придавая своим статуям прямого сходства с моделями, но те, кому адресовалось послание, легко узнали бы их по мелким деталям, ничего не говорящим постороннему глазу.
Кипящее дельфинами море, нырок и две смутные фигуры под водой. А несколько шагов спустя — эти же двое, уже стремящиеся к поверхности, уводящие дельфинов от опасно-багровой пульсации.
Спасающие их так же, как были спасена команда корабля в начале.
Сцена с окончательно вынырнувшей Ксантией и Ронолом в обнимку с огромным дельфином оказалась ровно напротив корабля, как раз у начала улицы, которая спускалась к морю. История взаимодействия людей с дельфинами огибала площадь полукругом, вмещая в себя и веселые игры, и более серьезные моменты.
А вторая половина площади оказалась безраздельно отдана огромному Змею.
Большая часть его тела скрывалась под водой, но благодаря тому, что Ян использовал полупрозрачный, а местами и совсем прозрачный камень, просматривалась даже чешуя. Змей плавно всплывал к поверхности, где-то показываясь из волн блестящим боком, где-то вспарывая воду ярким гребнем. Извивы Змея и неровности волн создавали почти что лабиринт — но лабиринт уютный, наполненный шумом волн, мягкими отблесками и чувством невероятной защищенности. В это Ян вложил буквально всю душу, стараясь передать то, как здорово может быть чувствовать себя рядом с таким сильным и мудрым созданием.
Что это вовсе не страшно.
Что никто не причинит вреда и не обидит.
Где-то в закоулках притаились укромные лавочки, оформленные как выступы чешуи. В других местах по этим же самым выступам можно было забраться на спину Змею и полюбоваться на площадь с относительной высоты или погреться на солнце, а может, полюбоваться звездами.
В лабиринт Рил все же не пошел, только коснулся теплой рельефной чешуи. Неизвестно, какой именно камень выбрал горгона, но он чуть ли не ласкал пальцы. Ян улыбнулся, повел его дальше, выключая подсветку. Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы его лучи упали поверх ширм, и в мягком рассветном золоте особо трогательно смотрелась огромная морда, бережно поддерживающая человеческую фигурку у себя на носу. За нос же его благодарно обнимал серпентер, прижимаясь щекой к чешуе, и как-то понятно было, что вот сейчас он тоже заберется, обнимая уже первого спасенного.
А чуть в стороне трепетал флагами пузатый кораблик-трудяга, под который оформили один из домов, окружающих площадь. На его палубе стояли смутные фигуры, такие же абстрактные и одновременно узнаваемые — по числу участников приключения. Ян постарался сделать его максимально похожим на тот, которым пользовалась спасательная группа, отдавая дань уважения простым честным людям и простым честным механизмам. Показывая, что именно они обычно находят настоящую сказку и совершают чудеса.
У корабля они и остановились, у самого борта, как тогда стояли у дельфинария, где приводнилось вернувшееся домой судно. И так же молчали, держась за руки, только теперь смотрели не на море, а на раскинувшуюся перед ними площадь. Специально или нет, но от корабля открывался вид на все, будто говоря, что надо лишь обернуться, открыть глаза — и вот оно, чудо.
Площадь была чудом, многослойным, полным до краев, совсем не похожим на прежние работы Яниса.
Да, бывало, он там рассказывал историю — стоит вспомнить те парные статуи у светлых и темных эльфов или те проекты, которые горгона реализовал, украшая городской парк. Но… Ни одна из них не была настолько всеобъемлющей. Они казались краткими рассказами, зарисовками, тогда как площадь тянула на полновесную повесть.
Одна история, другая, каждая со своим смыслом и посылом — и все это в одном, плавно перетекающее друг в друга и дополняющее, раскрываясь еще полнее.
Рилонар молчал долго. Солнце уже успело подняться, где-то неподалеку зашумели, кто-то прошел за ширмой в ближайшем переулке, скоро должны были явиться рабочие — а он все молчал.
— Шьяра и мне подарила воспоминание, — наконец сказал он.
— Какое? — Ян тихо улыбнулся, прижимаясь плечом к плечу.
— О том, как ты впервые перелинял.
Рилонар знал, о чем говорил: первая линька у нагов была символом взросления, понимания, что все, детство позади, впереди — серьезные дела, а все, что было до — так, шалости.
Янис удивился было, — он-то считал первой линькой ту, после которой приобрел хвост и змеиную ипостась, — но почти сразу понял, что Рил прав. Он и сам это чувствовал. Возможно, повлияла встреча со Змеем, возможно, просто время пришло…
— Взрослеть, оказывается, странно. Непривычно так, — поделился горгона.
— Знаю…
За этим коротким словом, как всегда с Рилом, таилась такая бездна, чуть-чуть приоткрывшаяся благодаря камню союза, что Янис невольно поежился. Потом плеснуло теплом, жутковатая смесь эмоций ушла, как не было.
— Идем? — позвал Рилонар. — Нужно привести тебя в порядок перед вечером.
— И Ксантии с Ронолом и Рашшесом приглашения отправить, — улыбнулся горгона. — И рулевому их.
— Уже.
Ну да, это же Рил — чтобы он и о таком не вспомнил?
***
Как выяснилось, о «приводить в порядок» Рилонар не шутил ни капли, и к вечеру Янис был готов уже хоть куда — хоть в море, хоть на площадь, хоть репортерам в пасть — лишь бы спастись от сумасшедшего эльфа, решившего привести в этот самый порядок, кажется, каждую чешуйку. Являться на презентацию стоило в хвостатом варианте, но никогда раньше хвост не казался мучением. Ну и что с того, что за работой-делами-отдыхом забыл о внешности? Ну и что, что после этого открытия его изображения будут вообще везде, где только можно? Ну и что?!
Подобные вопли и попытки уползти не спасли. Рилонар был неумолим и оставил в покое только перед самым выходом, чтобы и собой заняться. Ян только и успел, что перевести дух да успокоить змеек, укладывая их подобием замысловатой косы, как Рил вернулся. Горгона, привыкший к тому, что на презентации Рилонар является во всем блеске эльфийского пафоса, молча уронил челюсть. Да и попытки уложить змеек пошли насмарку — те удивленно встопорщились.
Нагская рубаха Рилу, конечно, шла, да и парадные вариации, стараниями змеиной родни, у эльфа тоже были, но на публичное мероприятие, и в национальной змеиной одежде? Раньше Рилонар надевал что-то подобное только среди своих.
— А… почему так? — Ян только и смог изобразить руками что-то неопределенное. К тому, что Рил надевает «на выход» украшения его работы, горгона давно привык и этим фактом немало гордился, но рубашка?
— Шьяра официально уже почти передана твоим сородичам, — пояснил Рил, закалывая волосы как раз одной из работ Яна — металлической проволокой-змейкой, хищной и очень такой темной. — Это пока не афишируют, все-таки случай уникальный, но всем все ясно. Меня просто не поймут, если я буду выглядеть как обычно — я ведь не только твой агент, но и супруг.
Ян смущенно потер затылок, осознавая, что в очередной раз под властью вдохновения много чего упустил. А еще внешние мотивы внешними мотивами, но не желай Рил показать это сам — уж придумал бы, как подать. Так что было приятно, очень.
— Спасибо.
Кивнув, Рилонар собрал змеек Яниса в горсть и скрепил у затылка простенькой тканной полоской — вроде и не мешает, а вроде и прическа.
— Все, идем.
Площадь была все еще загорожена ширмами. Но вот солнце окунулось в море, уступая место густым вечерним сумеркам, и несколько телекинетиков слаженно заставили ширмы воспарить, открывая творение Яниса нетерпеливым взглядам.
Мерцала подсветка в глубине камня, превращая его в отражение ночного моря. Разгорались огоньки возле корабля. Выныривали из шторма дельфины, спасая измученную борьбой со стихией команду. Плыла над затихшей толпой мелодия — сначала резкая, тревожная, а потом мягко стекающая в более плавную и радостную. Прорезали музыку дельфиньи крики — пусть тоже в записи, но все равно настоящие.
Янис первым вполз на площадь, направляясь к одному из витков Змея, выбранному как возвышение для презентации. Сейчас его чуть расширили и сделали удобную лесенку-пандус, но было ясно, что это — временное, уберут, как только все закончится, и картины оно не рушило.
Картину вообще сложно было чем-то нарушить, во многом благодаря грамотной организации. Не так уж и много разумных было допущено на открытие — площадь большая, да, но столпотворения никто не хотел. Для всех откроют завтра, а пока — репортеры, важные гости и небольшая горстка везунчиков.
За годы работы Янис неплохо научился говорить речи, а о своих творениях и вовсе мог рассказать как никто — но сейчас он говорил о другом. О легендах серпентеров и прародителях. О Шьяре, которая совершенно особенная даже без них. О дельфинах и теплом море, о том, что многие забывают за повседневными заботами.
— Шьяра — удивительный мир. Она подарила мне волшебные впечатления и очень важные воспоминания. Поэтому я хочу сделать ей ответный подарок, пусть и в камне, — Ян шевельнул хвостом. — Тот, который останется с ней на долгие годы. И я надеюсь, что вам этот подарок тоже придется по душе.
Аплодировали тихо — мало народу и большая площадь, — но от души. К вспышкам фотоаппаратов Янис уже привык, поэтому улыбался, глядя вниз и выхватывая не их, а знакомые лица.
Мечтательную улыбку Рашшеса, ноги которого обвила хвостом его нагайночка. Оба в этих своих свитерах, оба, кажется, сейчас пойдут в лабиринт хвоста змея, сидеть рядом и просто впитывать идущее от камня тепло.
Растерянного рулевого, чьего имени они так и не узнали. Он, кажется, не понимал, что тут вообще делает — или был так пришиблен площадью, что только изумленно оглядывался по сторонам, хлопая глазами, будто со сна.
Смущенно алеющие уши Ронола и дерзко-решительный взгляд Ксантии. Рилонар шепнул перед самым началом, что лесовик решил остаться на Шьяре после стажировки, и, кажется, у этих двоих наконец-то завязались отношения.
Внимательный взгляд золотых глаз Аверхнерниса…
Янис заморгал, соображая, откуда тут феникс — а тот уже шел через расступающуюся толпу, будто не замечая её. Горгона только и успел, что соскользнуть с бока Змея, чтобы поприветствовать Аверха не с возвышения, но даже и рта раскрыть не успел. Феникс заговорил первым — приветствия ему не требовались, не за этим пришел.
— Я рад, что увидел это, прежде чем ушел к солнцу, — неторопливо роняя слова, сказал он. — И рад буду увидеть это после, мастер.
Короткий кивок — куда там до поклона, нет, ни в коем случае, но — несомненно уважение. И протянутое пламенеющее перо.
Ян поклонился, принял его на сомкнутые лодочкой ладони, не боясь обжечься. И порадовался, что от него никто не ждет ответных речей — вряд ли бы он смог сейчас сказать что-то внятное. Только стараться держать лицо, чтобы не выглядеть совсем уж глупо.
Обожгло внезапно не ладони, а бок — прикосновением узкой ладони. Рилонар стоял рядом, обнимая горгону за талию, глядя вслед уходящему фениксу и щурясь от вспышек камер.
Так они потом и появились во многих статьях об этом событии.
========== Эпилог ==========
Великие Змеи жили в мире, их народ процветал, и казалось, никто и ничто не сможет навредить им — что сумеет противостоять тем, кто властен над мировыми потоками? Но беда все-таки пришла. Горы, которые до этого росли мирно, стало трясти. Проснулись вулканы, пропускающие через себя жар сердца мира. Они не вредили потомкам Великой Змеелы, потому что те жили в долинах и успевали уйти от гнева земли — но облака пепла становились все гуще.
Сначала они создавали легкую дымку, потом стали плотными, как грозовые тучи, а потом и вовсе заполонили собой все небо, не пропуская солнечное тепло и свет. Растения стали болеть и гибнуть, но самое страшное — стали гибнуть дети, потому что для них холод был гораздо мучительнее, чем для взрослых.
Великие Змеи пытались исправить это, но их магия оказалась не властна над пеплом, а вызванные ветра приносили лишь новые тучи вместо развеянных. И тогда они решили, что их народ не должен погибнуть. Три дня и три ночи все Великие Змеи плели переход.
Тогда еще не умели правильно рассчитывать порталы и привязывать их к камням силы, поэтому переход держали наживую. Даже координат никаких не было, наводились по подобию.
Не хотели наги уходить, оставляя своих родителей в гибнущем мире, но не могли обесценить их усилия и не хотели причинять боль своей гибелью — ведь нет ничего страшнее, как видеть смерть ребенка, которого ты не сумел защитить.
Великие Змеи держали переход — все вместе, чтобы никто не погиб в межпортальном пространстве. Но сами уйти так и не смогли — слишком слаб оказался переход, удерживаемый с одной стороны. А наги даже все вместе не могли дать достаточный якорь со второй.
Но самое страшное — когда переход закрылся, они даже не знали, где искать свой родной мир. Потому что, окутанный тучами пепла, не был он больше похож на ту ласковую и теплую родину, которую они знали. Долгие годы искали все серпентеры его, но так и не смогли найти. И постепенно потерянная родина стала забытой, а о Великих Змеях остались только легенды…
Но они вовсе не погибли. Когда последний из их народа покинул Шьяру, Великие Змеи создали себе убежища — в глубинах океана, возле вулканов и теплых источников, где их согревал жар сердца мира. Они засыпали, зная, что сами проснуться не смогут, но веря, что их дети найдут их…
— Папа, а что такое сердце мира? Это камень?
— Почти, но он нагрет до такой степени, что уже и не камень вовсе, — ответил за Яниса Рилонар, сдвигая руку, чтобы обвившей её дочке было удобней.
— И если он остывает, можно сказать, что сердце мира остановилось. Такой мир становится пустым, холодным и неуютным, — дополнил горгона.
— А что было дальше?
— Дальше… Один феникс искал мир, в котором сумеет сплести кокон для перерождения. И рассчитал, где может быть такой мир. Он оказался очень теплым и ласковым, так что всем понравился. В водах его морей жили дельфины — удивительно веселые и добрые создания, но их все-таки нельзя было назвать полноценной расой. Люди решили, что этот мир пуст, и начали понемногу его заселять, строить городки и осваивать гавани. А потом один из серпентеров нашел колодец со спящим Змеем, — Янис улыбнулся.