На кухне вскрывает ножом конверт. Феликс пишет часто, порой и не дожидаясь ответа. Я ходатайствовал насчет стипендии, читает она, и получил согласие. Теперь он продолжит изучение языков в университете города М.
Паула никогда всерьез не думала, что будет встречать его на вокзале. И вот — срочное письмо. В субботнем гороскопе она вычитала, что для Девы важнее всего нежность. Ночью ей снился стадион: поле представляло собой подобие шахматной доски, по которой сновали белые и черные игроки, погибая за королей.
Надеюсь, сказал священник (Паула между тем старательно макала клецки в охотничий соус), вы не будете шокированы. Отдавайте кесарю кесарево, мелькнуло у Паулы в мозгу.
Утром, когда она проснулась, мысли не двигались. Пустоты в голове. Пустая фабрика. Раз, два — и все разбежались.
Конечно, говорил на пляже Феликс (дул ветер и без устали бросал в спину пригоршни песка), можно проснуться утром и начисто забыть все слова. Раз, два — и онемел, будто язык упорхнул из памяти.
И родной язык тоже? — спрашивает Паула. Она примостилась у самой воды, положив голые ноги на влажный песок.
Родной язык забыть нельзя, уверяет Феликс, как нельзя разучиться есть ножом и вилкой.
Выходит, ты не боишься забыть родной язык, хотя изо дня в день пользуешься чужим?
Феликс стоит на своем: проснуться утром и начисто забыть все слова — такое возможно лишь с иностранным языком.
Паула читала, что Лансароте — самый своеобразный из Канарских островов. Странно.
Up up and away. Сверху все выглядит совершенно по-другому. Сесть в самолет, подняться в небо, улететь. Но прежде паспортный контроль.
Проверяют, нет ли Паулы в списках разыскиваемых лиц, записывают ее данные — на всякий случай и на случай необычного поведения, — а может, и не записывают, потому что люди, едущие по паушальным путевкам, обыкновенно следуют в общем порядке, не нарушая правил организованного массового туризма. Сверху так приятно увидеть землю в разрывах облаков, увидеть картину, не похожую на иллюстрации из каталогов.
Перед отлетом на поле — вооруженные солдаты для охраны самолета с немецкими туристами; таможенники роются в багаже. В зале аэропорта легко отличить уезжающих от вновь прибывших по цвету кожи.
Загорелые гордятся своим загаром.
У одного из туристов отбирают кухонный нож, найденный в ручной клади. Ведь им можно не только чистить картошку.
Две недели «Куба либре», говорит Феликс, и ни разу не заглянуть в словарь.
Послушаешь тебя, отзывается Паула, и поневоле решишь, будто ты фантазер.
Феликс не отрицает, что ночами предается фантазиям… Паула идет купаться, а он сидит на песке, ветер дует ему в спину, неподалеку все так же копает ямы овчарка; Паула знает: стоит только позвать, и он немедля бросится к ней.
Паула долго гуляет с матерью: ведет ее через деревню в поля до самой опушки леса.
Как у нас дома, говорит Паула. Мать не соглашается. Взбираясь на холм, она дышит учащенно, с трудом. Надо бы помочь ей, поддержать, но Паула не вынимает рук из карманов, ей страшно ощутить материнское тело совсем рядом, и обе все так же шагают по проселку, каждая по своей колее, разделенные полосой травы.
Твой брат прислал письмо, слышит она голос матери и спрашивает, как у него дела, спрашивает, скорее, машинально, стараясь выказать надлежащее внимание.
В воскресенье они с матерью катаются на машине по окрестностям. Неподалеку есть озерцо, уцелевшее после прокладки шоссе. Чтобы удить рыбу, нужна лицензия. Весной и осенью воду из озера спускают и чистят дно. Чего там только не увидишь — из ила торчат обрезки труб, жестяные банки, горлышки бутылок.
Вода здесь потому такая бурая, говорит Паула, что идет из болота.
Островки пены у берегов едва ли как-то связаны с загрязнением среды.
У воды им попадается снулая рыба. Паула говорит, что рыболовы уходят отсюда с порядочной добычей. Она знает: мать умеет готовить свежую рыбу — и голову отрежет, и почистит, и выпотрошит, — да не только рыбу, но, скажем, и зайца (брат однажды привозил зайца после ночной поездки).
Гляди, говорит Паула, с гармонией в природе полный порядок. И кивает на стрекозиную парочку. Водомерки скользят по озеру, туча комаров примеривается напасть на женщин. Когда станет по-настоящему тепло, вечером после работы буду ездить сюда купаться.
Водоем совершенно безопасный, но мать не верит.
Лишь бы тебе здесь нравилось, говорит она, намекая, что Пауле пора бы бросить кочевую жизнь и где-нибудь осесть. В твои годы человек уже должен понимать, где его место.
Сами увидите, как к этому отнесутся читатели, сказал он, беря с полки репортажи Вальрафа. Боюсь, со временем вам придется несколько умерить свои запросы. Но я убежден: мы не ошиблись в вас.
Садитесь, сказал он при первой встрече, рядом на столе лежали документы Паулы. Она села, мельком взглянула на развешанные по стенам виды окрестностей, поинтересовалась, каковы будут ее обязанности.
Не бойтесь, сказал он. Доверие за доверие. Думаю, мы полюбовно договоримся обо всем. И начал толковать о новых способах организации досуга в большом динамично развивающемся районном городе, о целине, какой является городская библиотека, о растущих запросах населения и информационном голоде. В Д. две гимназии, реальное училище и профессиональная школа, к тому же неподалеку расположен крупный город, а стало быть, есть студенты и преподаватели; не раз упомянул он и среднее сословие.
Паула согласилась. Муниципалитет — вот кто дал ей работу. Она говорила о подборе, освоении и плане использования книжных фондов; поле ее деятельности было четко размечено — по образцу других городских библиотек, с которыми ознакомилась комиссия муниципалитета и районного управления.
Никакого диктата сверху не будет, заверил советник по культуре. В пределах вашего ведомства можете поступать по своему усмотрению.
Наша новая библиотека, сказал он на открытии, должна стать для всех друзей книги родным домом.
Так что причин для недовольства нет. Она правильно решила переехать в Д. Тут вполне можно жить.
С Фельсманшей общаться трудновато, сказала Паула матери, но, наверное, со временем все уладится. Во-первых, мы работаем вместе без году неделю, а во-вторых, я пришла со стороны, как говорится, перебежала ей дорогу. Иного я и не ожидала.
Тебе здесь нравится? — спросила мать.
Работа — вот что мне нравится, ответила Паула.
Видите ли, говорит советник по культуре, ставит Вальрафа обратно на полку и, хотя ростом он меньше Паулы, заботливо, по-отечески, кладет руку ей на плечо, я не очень разбираюсь в вашем деле, но, честно говоря, как читатель, я бы не стал искать книгу репортажей в разделе беллетристики. Смешок он подавил, только улыбнулся и руку с плеча Паулы убрал.
Ну как, привыкаете понемножку? — любопытствует он уходя.
Паула признается, что видела пока мало — из-за нехватки времени. Но работа мне очень нравится, добавляет она.
Насчет комнаты в М. Феликс не писал ни слова. Паула готовится к его приезду. Стадион ей больше не снится. Теперь она видит эротические сны.
Феликс приехал мадридским поездом. Шагая ему навстречу по платформе, Паула чувствует, что он рад ей.
Ей хотелось снять эту сценку. На фоне черных силуэтов вулканических скал верхом на осле едет мужчина, впереди себя он усадил маленькую девочку — когда она вырастет, то будет идти следом, пешком. На шее и крупе животного — толстые вязанки бамбука.
Паула берется за аппарат, но Феликс ее останавливает. От изумления она даже не упирается. Надо же, что он себе позволяет — кто дал ему такое право?
Ты бы оскорбила его достоинство, объясняет Феликс.
Пятая утренняя беседа с Паулой
Нет уж, извини, синдром Ромео и Джульетты тут ни при чем, протестует Паула. На первых порах Феликс был для меня принадлежностью отдыха, и не больше.
Попросту ублажал тебя?
Паула хитрит и вместо ответа спрашивает, отчего я не посажу вдоль забора вечнозеленые вьющиеся розы.
Сегодня ночью меня напугал сигнальный фонарь. Мне почудилось, будто луна горит огнем.
Паула смотрит в окно, провожает взглядом соседа, который идет из дому в сарай.
Значит, мой Феликс тебе не по нраву? — спрашиваю я. Что ж ты не выкинула его из головы? Он ведь всего-навсего принадлежность отпуска.
Паула предлагает устроить огромную живую изгородь из роз.
А ты, отвечает она вопросом на вопрос, ты выкидываешь из головы приятные воспоминания?
Я уверена, что давным-давно ее раскусила. Это страх, говорю я.
Страх?
Тебе страшно сознаться в своих чувствах. Боишься потерять себя?
Паула молчит.
Жаль, говорит она немного погодя, кухня у тебя в первом этаже и соседский дом слишком близко. Со второго этажа вид был бы лучше.
Я уже готова поверить, что Паулу можно чему-то научить.
Тебя страх задавил, говорю. И давно ты живешь с этим страхом?
Она все еще прикидывается безучастной.
Наверно, ты сама себе кажешься быстрозамороженной и упакованной в целлофан.
Очень уж сурово судишь, отвечает она, глядя мимо меня на холодильник. Терпеть не могу фанатиков. Кроткие святые всегда были мне симпатичнее.
Я упрекаю ее в романтичности, и вообще, она, мол, рассуждает о фанатизме и кротких святых таким тоном, будто должна выбирать между сахаром и сахарином.
При мысли о сахарине к горлу подкатывает тошнота. Да, сурово говорю я, но я хотя бы надеюсь, что есть еще сила, достаточная, чтобы спастись от вечного холода.
Теперь она смотрит на меня в упор.
Как же ты намерена бороться с зимой? — любопытствует она. Только не говори, что будешь топить.
Насмешка?
Затопить, говорю я, натопить, сжечь.
Сахар, отвечает Паула.
Она меня раздражает.
Что делать, каждому охота, чтобы повествование продвигалось вперед так же быстро, как его собственная жизнь, говорит она.
Я протестую: Ты ведь тоже не сидишь при-горюнясь у камина — живот в тепле, спина в холоде, руки на коленях, — как твоя мать. В конце концов ты извлекла для себя урок!
Сугубо личный, замечает Паула.
Раньше, объясняю я этой Пауле, которую ничему не научишь, в поисках безопасности бежали в монастырь. Не умея совладать с одной половиной мира, искали убежища в другой. Ты это имеешь в виду?
Или покупали билет на корабль и отправлялись в эмиграцию за океан, отвечает она.
Стало быть, только безрассудная надежда? Я почему-то ору.
Назад в скорлупку!
Самовлюбленная эгоистка, отгородилась стеной от внешнего мира? Что ты там делаешь, в своем коконе? Вяжешь накидочку на душу?
Я давно уже не в коконе, говорит Паула, словно я вовсе и не орала. Я теперь снаружи.
Часть III. Лето
1
В принципе возражений нет. Напротив. Он даже приветствует ее начинание.
Она заблаговременно предупредила советника, что хочет к нему зайти, договорилась, когда это можно сделать, и в назначенное время поднялась этажом выше — разумеется, отнюдь не мимоходом, не случайно, ведь ей не по чину устраивать проверки.
Когда она появилась в дверях, он, явно нервничая, скрестил руки на груди. Паула села на стул для посетителей.
Где-то она читала, что есть такая болезнь, которая судорогой сводит мышцы, корежит суставы и в конце концов обрекает человека на полную неподвижность. Климат в Д., как говорила Пауле мать, очень сырой, часто бывают туманы.
На кашель Фельсманши следовало бы обратить внимание пораньше.
Я помню, говорит он, вы упоминали об этом еще несколько недель назад.
Кабинет не похож на прежний, мебель тоже новая. Лишь пейзажи в рамках перекочевали сюда из старой ратуши.
Тот, кто родился и вырос не здесь, мигом начинает хворать. Все-таки есть на земле места, таящие опасность для здоровья.
Итак, ваш план обрел конкретную форму?
Паула навела справки. Задуманная ею передвижная библиотека могла бы обслуживать три дома престарелых в городе и еще два за городом.
На этот раз в кабинете жарко потому, что жарко на улице. Мебель дорогая. С годами у Паулы вошло в привычку замечать ценные вещи.
Если закрыть окно, говорит она, в кабинете станет прохладнее.
Взял бы да попросил вентилятор. Еще с утра Паула засучила рукава блузки, а под низ надела майку, чтобы впитывала пот.
Одна только фройляйн Фельсман высказалась скептически: Не знаю, но, по-моему, едва ли старики встретят вас с распростертыми объятиями. Они не любят новых лиц.
Паула достает из кармана бумажную салфетку и промокает шею и лоб. Ей необходима поддержка муниципалитета. Вряд ли будет легко убедить руководство домов престарелых в пользе чтения.
Придется, скорее всего, повоевать, говорит она, ведь любое новшество встречают с недоверием.
Советник даже не думает закрывать окно.
Так странно, в эту пору — и жара, говорит он и, конечно же, обещает Пауле поддержку. Социальная благотворительность — вот как я представлю ваш план, когда буду знакомить с ним руководство.
Он больше не спрашивает, хорошо ли ей в Д. Здесь ее место. Нет, «прижилась» не то слово. Так теперь не говорят. Она влилась, интегрировалась, вот.
Он с удовольствием обсудит ее план с обер-бургомистром и ландратом. Им часто приходится выступать на всяких мероприятиях и торжествах, произносить поздравительные речи — с девяностолетием, с бриллиантовой годовщиной, со служебным юбилеем, по случаю вручения Баварского ордена за заслуги, — пусть и заинтересуют влиятельные круги библиотекой-передвижкой.
Как говорится, сделаем почин. От воодушевления советник ерзает на стуле, наконец-то расцепляет руки. Ладони потные. А под пиджаком он, наверное, мокрый как мышь. Этак и простыть недолго.
У Паулы першит в горле. С детских лет она склонна к простудным заболеваниям.
Блестящая идея. С этими словами советник достает из кармана тщательно отутюженный носовой платок и вытирает руки. Превосходная.
Ходить по путям запрещено. Да, впрочем, и невозможно — из-за высоких платформ. Пассажирские поезда идут строго по расписанию.
Очень может быть, что Паула воображала, будто Феликс из тех, кто двинется прямо по путям, не обращая внимания на запрещающие знаки.
Но он вместе с другими идет по перрону, а она между тем еще всматривается в незнакомые лица и фигуры — чужие люди встречаются после разлуки — и все не может решить, как с ним поздороваться.
И вот он уже перед нею — в одной руке светлый чемодан, в другой парусиновый рюкзак. Только теперь Паула спохватывается, что не достает ему и до плеча. Возможно, она целует его. Наспех, при всем честном народе.
Первый раз Паула целовалась с мальчиком за углом, через две улицы от школы. В ту минуту она была похожа на птичку, пьющую нектар. Мне почему-то казалось, что от нее непременно должно пахнуть корицей.
От Феликса пахнет потом и пластиковой обивкой железнодорожного купе. Усталый, небритый, грязный с дороги, он выглядит старше своих лет.
На Лансароте он был ей как-то ближе и родней. Здесь, в незнакомой обстановке, Феликс робеет. Паула целует его, а он стесняется на людях ответить ей тем же. По перрону шагает осторожно. Ей пришлось стать на цыпочки, обнять его за шею и пригнуть к себе — иначе бы она нипочем не дотянулась до его щеки.
Ты смотри, как тебе удобнее, в случае чего я могу снять комнату в М., писал он.
О любви ни слова. Паула везет его к себе, и он принимает это как должное.
Дома она молчит, не предлагает ему распаковать вещи: чемодан и парусиновый рюкзак остаются пока в передней. Вид на кладбище Феликса ничуть не смущает, он хвалит квартиру, расспрашивает о церкви и византийском куполе, слушает ее объяснения. А Паула, мечтая поскорее очутиться в его объятиях, ведет его в ванную, дает ему стакан для зубной щетки и полотенце.