— Да иди-ка ты! — вопит Гусь.
— Не мешайте, пожалуйста, — говорит Региша.
— Слышали? Слышали?! — Чуть качнувшись, он встает. — Тост!.. Налей, Стивчик!.. Что в жизни главное?
— Что в жизни главное?
— Успех — вот что в жизни главное! Верно я говорю?
— Верно! Верно!
— За Регишин успех! И… престиж!
— Ого! Вот это да!
— Ну что? Ну что? Связал два слова?
— О чем речь?! — орет Стив. — Ты молоток, Гусище! Вперед, детишки! Форведс! Аванти! Па-а-ехали!
Я наливаю пепси. Я гляжу Регише в глаза. Чуть заметно она улыбается. Или мне показалось.
Звон бокалов!
— Главное что? — говорит Стив. — Она вообще, дурочка, отказывалась справлять день рождения. Когда родители дома — все путем. А тут говорит — мне все равно.
— А танцы, а? Когда? — говорит Галя-Ляля.
— Рано, дамы, рано, — говорит Феликс Корш.
— А я хочу!
— Танцуйте, конечно, какие разговоры. — Это Региша.
— Никуда они не денутся, твои танцы, Галочка.
Снова Региша:
— И, если можно, без тостов… Ладно? По крайней мере, за меня — не обязательно. Лучше — за гостей.
— Тост за Гуся — это же курам на смех! — хохочет Брызжухин. — Хочешь, Веня, тост за твои успехи в учебе?
Общий хохот. Без участия Региши и моего, конечно.
— А что, мальчики, — спрашивает Ира, — разве наш Венечка плохо успевает по школьным дисциплинам?
— Откуда же ты, Веня, возьмешь свой успех и тем более престиж, если так плохо учишься, а, Веня? — спрашивает Феликс Корш.
— Силой! — орет Венечка. — Обаянием.
Региша громко сказала:
— Танцуйте! Танцуйте! Веня, включи магнитофон.
Гусь потянулся к магнитофону, и в этот момент раздался звонок в дверь. Региша вышла (заиграла музыка) и вернулась с каким-то блондином.
Корш с Брызжухиным сдвинули стол в угол комнаты, Региша усадила там блондина, мигом принесла ему чистую тарелку… Мы все стояли. Кто-то положил сзади руки мне на плечи. Я слегка повернул голову…
— Приглашаю, — сказала Ирочка.
Я еле двигался в танце — такой был скованный, хотя, скажу, не хвастаясь, танцевать я мастер, многие в классе так просто завидуют. Я чувствовал, как жар бродит по моему лицу, и правда, с чего бы это: танцую я не в первый раз в жизни, давно отсмущался, к тому же танцевали мы не вальс, не танго, и мне не надо было держать Ирочку за талию. Да и что говорить — танцевал я как бы не именно с ней, а со всеми: Брызжухин втянул в круг Галю-Лялю, а Корш вежливо, за локоток, привел Регишу.
Ирочка танцевала просто изумительно, очень легко, свободно, как теперь говорят — пластично. Ну, пластично так пластично. Мы тоже не в лесу родились, не в берлоге. Вдруг я почувствовал себя посвободнее. Так мы и танцевали вшестером. Я сделал несколько сложных па из моего репертуара, с вращениями, и Ира, со счастливым, раскрасневшимся лицом, сказала мне едва слышно:
— Слушай, а ты потрясающе танцуешь. Высший класс!
— Спасибо, — выдохнул я.
Вдруг музыка резко кончилась, кончилась кассета, прямо на середине одной популярной роковой темы. Все вроде бы даже обрадовались, устали, как черти: все-таки современные танцы требуют физической спецподготовки; кто в физкультуре, даже в спорте — слабак, тому лучше и не соваться в современные танцы, дыхание подведет, да и ноги тоже. Точно.
— Тебе нравится Региша? — спросила вдруг у меня Ирочка; мы сидели на тахте рядом.
— Да, — сказал я тихо. Без всякой охоты, просто почувствовал, что задумываться после такого вопроса вроде бы неприлично. Но Ира тут же подсыпала еще:
— А я? — спросила она, — я? Нравлюсь?
Нет, подумал я, она очень славная… вовсе не все они в этой компании…
И вдруг, словно обухом по голове!
— Региша — очень оригинальная девочка. Феля Корш в нее влюблен.
И тут же запела, захохотала резким таким смехом, вскочила, ушла…
Как, как это «влюблен»? Буквально? Не просто нравится? Сильно? Неужели же и…? Да нет, конечно, только он. А она — нет. Ну, она-то точно нет. Это же видно, ведь так? Да и никогда бы не привела она меня к себе, если бы и ей он очень нравился!
Я даже зажмурился и тряхнул головой, чтобы скинуть с себя какие-то противные дрожащие волночки, которые забегали по моему телу, и внезапно там, за прикрытыми веками, на темном экране моего зрения возник голубой (вовсе не темный) фон (море? небо?) н на нем, крупно, — огромный бермудский парус, и он трепетал на ветру, трепетал, переливался… И тут же, одновременно почти, как бы всплыла и зазвучала совершенно мне непонятная фраза: «Хороша ли для вас эта песня без слов?»… Что? Откуда?
— Что с тобой? Что ты трясешь головой?
Я ахнул про себя, резко открыл глаза: Региша сидела рядом.
— Не знаю… Задумался… Я… хочу с тобой потанцевать. Можно?
— Конечно. — Она встала.
Мы танцевали с Регишей вдвоем, больше никто. Несколько вещей подряд были медленными, и с Регишей танцевать так было гораздо лучше: с ней мне совершенно не хотелось скакать. Танцевала она очень хорошо — ровно, мягко и как-то, что ли, печально. Мы танцевали молча.
Промелькнула в голове и исчезла занятная мысль. Я вдруг сравнил мою компанию, с Нинулей, Ванечкой Пирожком, другими ребятами (пока из-за отъездов, обменов и ссор она не распалась), и компанию Стива. В чем была главная разница? Конечно, не в смысле, какая лучше. Та, моя компания, жила как бы урывками: встретимся — разойдемся. Каждый из нас был прежде всего папимамин. Было такое ощущение, что папы и мамы как бы разрешают нам повидаться: так полагается, нельзя же запретить нам дружить, ведь так? Конечно, у всех Стивовых были свои папы-мамы, но они (я имею в виду — Стивовы ребята и девочки) куда больше принадлежали сами себе, компании, их жизнь протекала гораздо больше именно что в компании, а не дома, они были куда независимей нас, вот что я хочу сказать. И это, честно говоря, было здорово. В каком-то смысле я им просто завидовал. Не знаю, сколько времени они проводили вместе, ругали их дома или нет, если они долго отсутствовали, но если и ругали, то они, похоже, железно гнули свою линию и были куда свободнее нас, это уж точно. Конечно, важно было, что за люди входили в Стивов кружок, но, если вдуматься, то, может, вовсе не такие уж и плохие, кроме него, конечно.
— Ты что-то сказал? — спросила Региша.
— Н-нет… Вроде бы нет.
— Показалось. Попозже мы поедем кататься на машине. Поедешь?
— Да, — сказал я, — поеду.
Я сказал это сразу, твердо, не задумываясь. Я даже не знал, сколько сейчас времени и сколько будет продолжаться поездка. Мне не хотелось расставаться с Регишей — это я знал твердо.
— Где Славочка Брызжухин, а? — громко сказал Стив.
— Они с Галочкой ушли по-английски, не прощаясь, — сказала Ира.
— Что за номера? Он мне нужен. Феля, тогда ты мне понадобишься.
— Мимо. Я занят.
— Мы с ним уходим, — сказал Венька Гусь.
— Это куда же?
— Секрет, — сказал Венька. — Свидание. Ди-ла-во-е.
— Корш, может передумаешь, а?
— Нет, — сказал Корш.
— А не пожалеешь?
— Стив, ну не могу я, войди в положение.
Такой спокойный, Корш вдруг залебезил перед Стивом.
— Ну, тогда выкатывайтесь, — сказал Стив. Его закачало, когда он встал.
— Да, пора, — сказал Гусь. — Валим, Феля.
— Кто хочет чаю? — спросила Региша.
Никто не хотел чаю. Внезапно день рождения распался. Но ни на капельку не было похоже, что Региша огорчена концом праздника. Непонятным образом мне все-таки казалось, что она вообще здесь ни при чем и смотрит на все со стороны.
На улице, когда мы вышли, стоял легкий туман, дождя не было. «Отлично, что туман, — механически отметил я. — Меня никто не увидит». Блондинчик открыл дверцу «Запорожца», мы забрались в машину и тут же тронулись. Я был доволен, что Стив сел впереди, рядом с блондинчиком, которого, оказалось, звали Артур. «Королевское имя», — подумал я. Сзади были Региша, Ирочка и я посередине. «Будь, что будет», — подумал я вяло и тут же, внезапно, как бы что-то взорвалось во мне, возле площади Труда сказал:
— Артур, останови-ка на минуточку.
— Ну вот еще, — сказал Стив.
— Ладно, — сказал я как-то резко.
Будка была рядом, я набрал номер…
— Да. Алло.
— Мам… Это я.
— Слышу. Что случилось?
— Абсолютно ничего.
— Ты так думаешь? А ты знаешь, сколько времени?
— Не так уж и много.
— Разумеется. Но поздновато для занятий рисованием!
— Мам, я попал на день рождения…
— Что это еще такое?! Ты что, не мог заранее предупредить? Немедленно домой.
— Не мог. Я не знал.
— Немедленно домой.
— Я еще чуть-чуть задержусь, ладно?
— Ладно. И сразу же, немедленно домой.
— Не такой уж ты маленький, малыш, если поздно вечером делаешь какие-то важные звонки, — сказал Стив.
Нева, мост Лейтенанта Шмидта — все было в тумане.
— Меня зовут Егор, — сказал я Стиву. — Егор, а не малыш. Разве ты не знаешь? Запомни.
— Действительно, — сказала Ирочка. — Стивчик, Егор с меня ростом, даже выше.
— Куда мы едем? — спросила Региша.
— Попозже узнаешь, — сказал Стив.
— Не просто кататься? — сказала Ирочка. — Как загадочно!
— Ты по доверенности на этой тачке ездишь? — спросил Стив у Артура.
— По ней. Пора свою заводить. Все напрягаюсь, ломаю головушку, как деньжата достать. Копить?.. Ха! К старости накопишь.
— Ты «жигуль» хочешь?
— А когда я стану кинозвездой, — сказала Ира, — я куплю себе складной велосипед «Кама», как у тебя, Регишечка, и вообще буду жить скромно.
Нет, она была славной девчонкой, с юмором. Неожиданно я весь сжался: она обняла меня за шею.
— Как, Егорчик, пойдет мне «Кама»? Она такая маленькая-маленькая, а я такая большая-большая. Платье с двумя длиннющими разрезами — скромно еду на съемки.
— Отлично, — сказал я, немного вертя шеей. Неловко мне было — ужас.
— Ну не буду, не буду, — сказала она ласково.
От неловкости я резко наклонился к Регише и спросил:
— Разве у тебя есть «Кама»? Никогда не видел…
— Есть, — сказала Региша. — Я редко езжу.
— Если с ней будет что-нибудь не в порядке, ты скажи, я починю.
— Спасибо, — сказала она.
«Так я ничего и не подарил Регише», — подумал я. Артур вел машину не очень быстро, и было видно, как сменяются одна другой полосы тумана — то более густая, то более слабая. Куда мы едем? Где-то сейчас Нинуля, Пирожок, думал я. Я даже по ним соскучился. Да нет, точно соскучился. И все-таки вряд ли бы я променял встречу с ними на эту поездку в тумане, неизвестно куда: рядом со мной сидела Региша. Плечом я касался ее плеча, и мне было хорошо. Да, Нинуля, мой друг Ванечка Пирожок со своей мастерской игрой на гитаре, но старая наша компания распалась.
Вдруг город кончился, здесь не было высоких белых домов, район был застроен давно, но и он кончился — какие-то группки тополей в тумане, какие-то заросли тростника…
Артур остановил машину. «Это тут», — сказал он. Стив открыл дверцу, и один за другим мы вылезли в туман. Артур захлопнул дверцу, потом снова открыл ее, пошарил в машине, снова захлопнул дверцу — в руках у него был фонарик.
— Запасливый, — сказал Стив.
Мы пошли по какой-то тропинке, по песку, среди камышей. Вскоре блеснула вода, Невки или самого залива — было не рассмотреть из-за тумана. Влево и вправо от того места, где мы вышли к воде, я увидел при свете фонарика стоящие на берегу лодки. Мы пошли медленно налево. Лодки, лодки, лодки… Закричала какая-то птица, не чайка, нет, но и не маленькая, не лесная, само собой.
— Скоро найдем, — сказал Артур. — Я здесь не раз побывал. Просто очень солидная стоянка, здесь их тыщи, лодок. Найдем свою.
Я вздрогнул и сжался от волнения — Региша взяла меня под руку.
— Здесь хорошо, — шепнула она.
— Да, очень, — прошептал я. — Я вообще люблю залив, море.
Песок скрипел под ногами; бродил по лодкам, по воде и по камышу свет фонарика. На секунду у меня возникло ощущение, что это не стоянка лодок, а их кладбище, сотни брошенных лодок; правда, это была никакая, конечно, не свалка: лодки стояли строгой цепочкой, в каком-то правильном порядке, с равными расстояниями между ними. Региша держала меня под руку: пожалуй, это единственное, что я остро чувствовал, остальное в сотую долю силы, тоже, как в тумане.
— Вот она, — сказал Артур, останавливаясь. Мы тоже остановились. Медленно Артур обвел лучом фонарика всю лодку. Она стояла на песке, но очень ровно, строго, подпертая под высокие борта в шести точках крепенькими бревнышками по полметра каждое. Как и многие, она была с каютой. Корпус был темно-зеленый, каюта — белая; белой же краской на правой скуле лодки было и ее имя, которое мне сразу понравилось, — «Муравей»; мне вообще нравились эти умные насекомые, наверное, поэтому я никогда не обижался на них, когда они меня кусали: мне всегда казалось, что уж они-то, в отличие от комаров, кусали за дело.
— «Муравей», — сказала Ира. — Симпатяга.
— Видишь, какая посудина, — сказал Артур, обращаясь явно к Стиву, — это, в сущности, морской ял, ну, не новенький, конечно, но хозяин и хочет за него сущие гроши — четыреста рублей.
— Ну да, для него-то гроши, а для нас… А чего он так дешево?
— Да он другую штуку покупает, вот и торопится.
— Все-таки четыреста. А сколько же в этого «Муравья», по-твоему, народу влезет?
— Не знаю. Человек семь-восемь влезет, я думаю.
— Мотор стационарный? А в каком состоянии?
— Сказал, что в хорошем. Проверить можно, не вслепую же брать.
Дальше произошло неожиданное, Стив сделал шаг в мою сторону, положил мне руку на плечо и непонятным голосом, то ли ехидным каким-то, то ли заискивающе-дружеским, спросил:
— Ну как, Егор, будешь входить в долю?
Я молчал. Честно говоря, я не очень-то понял, о чем он спрашивает. Вероятно, до него это дошло.
— Если мы будем брать эту лодку, то в складчину: каждый внесет часть денег, усек? Саму суть?
Суть-то я усек, разве что не понял: при чем здесь я, сколько человек будут вносить деньги, по скольку и откуда они, собственно, эти деньги, у меня возьмутся.
— С тебя — пятьдесят рублей. Потом объясню почему. Будешь вносить?
— Да, он будет вносить, — сказала Региша.
Мы шли к машине, Региша снова взяла меня под руку, а туман все густел, густел, густел…
5
Дома я был без пяти одиннадцать. Вполне могу предположить, явись я в тот вечер в пять минут двенадцатого — была бы гроза, шторм, дикий напряг. Может, маме самой хотелось считать, что ничего ужасного не произошло, может, ей, перед ее предполагаемым отъездом, хотелось думать, что дома, в общем-то, все в порядке, и, конечно, слова «одиннадцать часов вечера» и «двенадцатый час ночи» она могла воспринимать по-разному. Только эти десять минут и спасли меня — она встретила меня строго, но спокойно.
— Как прикажете это понимать? — спросила она сухо, но без порывов ветра, без молний и раскатов грома. — Есть будешь?
— Нет, я сыт, спасибо. Кормили, раз уж день рождения.
— Так как вас понимать, юноша? Без спросу. Неожиданно. А?
— Ну день рождения же. Внезапный. Я сам не знал.
— Может, я чего-то не понимаю, — сказала она задумчиво. — Может, ты вмиг вырос, а я этого не вижу и лялькаюсь с тобой. Ты же жутко длинный, почти взрослый.
— Да нет, вряд ли. Хотя нагрузки давно появились.
— Догадался же позвонить, что задерживаешься. — Она сама пользовалась теми доводами в мою пользу, которыми бы обязательно воспользовался я, если бы мне пришлось защищаться. — Да, позвонил… Признак взросления, понимания, вникания… Будем думать, что так. Хотя, с другой стороны…
— Все хорошо, мам! Никаких других сторон!
— Вот я наблюдаю за моей гордостью, за Митькой… Кончит десятилетку, потом вуз… У него есть стержень, есть нутро, а у тебя?..