Он думал об этом, глядя по телевизору репортаж о заказном убийстве в одной из бывших советских республик, где пулей снайпера был застрелен силач-президент. Убитый был здоровяком, каких мало, так что невольно закрадывалась мысль, а человек ли он? Чтобы прикончить такого, наверняка понадобилось особое оружие. Морли пытался вникнуть в тамошнюю политику и никак не мог решить, хороший то был президент или плохой, а это навело его на мысль, что пуля, которую он передал (если, конечно, это была пуля), не могла быть использована в его убийстве, поскольку оно было совершено способом отнюдь не героическим. Хотя, конечно, не ему об этом судить: может быть, убийство и зло, но то добро, которое станет его результатом, вполне может сделать его злом необходимым.
Морли знал, куда его приведут эти мысли. Он уже не раз ходил этим путем, когда пытался взбунтоваться против невидимых командиров. Он знал, о чем он подумает дальше, и, хотя он не хотел об этом думать, считал, что давно уже разобрался с самим собой и не желал вновь возобновлять этот внутренний спор, остановиться он уже не мог.
Он спрашивал себя: а что, если своими действиями он помогает тем, чьих целей он отнюдь не разделяет, злонамеренным людям?
Взрыв на нефтяной вышке; атаки на курдские деревни; изнасилования в Мехико. Какой-то жокей сдал положительные пробы на допинг, где-то произошел бескровный политический переворот и кровавая интервенция. Крохотная пуля — или предмет в форме пули, или инструкция, многократно сложенная и упрятанная в чехол, похожий на пулю, — представлялась Морли лежащей то на ладони жокея, то доктора, который взял дискредитировавшую того пробу, то в кармане африканского генерала, который получил власть, обещая мир, а то и в пулеметной ленте наемника, чьи войска захватили столицу.
А еще он знал, что и эта пуля, и другие предметы, которые он получал до нее, сейчас, скорее всего, там, где он никогда их не увидит. Их могли спрятать вместе с приказами, которые были скрыты в них и предназначались для тех, кто знал больше его.
«Может быть, я это сделал?» — думал Морли, наблюдая на экране телевизора удачную стыковку «шаттла» с «Миром». «Или вот это?» Разоблачение банды похитителей детей. «Или это?» Пытки и убийство антирасиста в России. Необычайный успех какой-то компании. Конец одного конфликта и начало другого.
И Морли ложился спать, чувствуя себя безымянным героем, а среди ночи вскакивал, ужасаясь своей беспримерной, преступной глупости. Так он и метался — то герой, то пешка в чужой игре, а то и просто пустое место.
На работе Морли думал о тех мужчинах и женщинах, которые посылали ему настоящие задания, сидя то ли в комнате с белыми стенами, то ли в пещере. Об их спутнике, летающем где-то в космосе.
— Знаешь про фигню в Чечне? — спросил его кто-то в пабе, и он вздрогнул. Да, он знал, видел в новостях, а теперь думал об эскадронах смерти и бойцах сопротивления.
Тот, кто задал ему вопрос, добавил что-то вроде того, что «они там все друг друга стоят», и Морли с рассеянной благодарностью услышал, как в разговор вмешались другие, заспорили, каждый отстаивал свое, но он их не слушал. Он надеялся, что, когда в следующий раз ему пришлют инструкцию, она будет касаться чечнянцев. Или Южного Судана.
— Если бы от нас что-то зависело… — начала одна девушка, но Морли ее опередил. «От меня зависит», — подумал он.
Каждый раз, покупая что-нибудь, он чувствовал, как у него опускается все в животе, до того он боялся новой инструкции, и в то же время почти жаждал. Он опасался, как бы его энтузиазм или тревогу не поставили ему в вину. И старался ничем не выдавать своих чувств. Брал с магазинных полок продукты уверенно, не дрогнувшей рукой.
Разумеется, ничего не приходило. Ничего не приходило много дней, и он часто думал о своем долге и о том, что ему очень хочется исполнить его. В Северном море потерялся танкер. В Мексике вампир обескровливал домашний скот, ему ничего не приходило, на полях появлялись загадочные круги, болезни уносили тысячи жизней, коррупция доводила банки до банкротства, а ему ничего не приходило.
Когда инструкция, наконец, пришла, она оказалась объемнее всех предыдущих. Подозрение охватило его сразу, еще до того, как он разорвал упаковку. Взвесил содержимое на руке. «Овощной пир в сотейнике» — прочел он и снова недоверчиво взглянул на толстушку.
Внутри оказался диск, толщиной почти в целый дюйм, диаметром с небольшую фрисби, плюс слой запеченного теста с сыром. Цвет как у всех предыдущих вложений, серый, может быть, чуть темнее или светлее. Морли потряс диск — внутри ничего не гремело. Сбоку по всему периметру шла едва заметная линия — видимо, по ней он разнимался на две половины.
ПЕРЕПРАВИТЬ, прочел он на боку, и код почтового отделения. КМС, привычно стояло рядом. «Они хотят, чтобы я послал это по почте? — изумился Морли и снова перечитал инструкцию. — Но ведь они никогда…» И тут же споткнулся о следующую, последнюю, строчку: СПАСИБО ЗА СОТРУДНИЧЕСТВО. ВАША РАБОТА ЗАКОНЧЕНА.
С вами свяжутся.
С вами сравняются, с вами советуются, спит ваша совесть: нет, нет, конечно же, нет. С вами спишутся; созвонятся; соберутся; сбегутся; составят; сопоставят. Ну, конечно же, нет. С вами именно свяжутся. Морли давно уже разгадал значение таинственных букв СВС на каждом послании, которое попадало к нему в руки до сегодняшнего дня.
Он положил диск на стол и стал на него смотреть. Много минут прошло, прежде чем Морли разобрался, наконец, в своих чувствах: им владели ужас и ощущение утраты.
Вообще-то он должен был радоваться. В послании не было и намека на недовольство им. Похоже, для завершения его службы специально выбрали крупную задачу. Работа закончена. Не в том смысле, что его работа закончена, а в том, что работа, которая делалась с его участием, подошла к концу, что ничего уже не изменишь. Оставалось только надеяться, что с его помощью мир стал чуточку лучше.
Однако, заворачивая диск и возвращая его в коробку, он вдруг подумал: «Меня сместили», — и ощутил прилив такого бешенства, что со стуком опустил коробку на стол. «Почему именно меня? Что я не так сделал?»
На почте, стоя в длиннющей очереди, он не мог оторвать глаз от женщины, которая стояла на три человека впереди него.
К ее груди был прижат большой пухлый конверт. Вдруг она перехватила его одной рукой и опустила так, что конверт повис на уровне ее колена, а сама завертела головой, оглядывая всех, кто был на почте. Потом ее рука стала медленно подниматься, и пакет точно пополз вверх, к ее груди, она сделала попытку опустить его снова, но тут окошечко впереди освободилось, и она с облегчением шагнула туда.
Морли замер. В очереди начинали проявлять нетерпение, но он не двигался с места. Позади него пожилой растафарианец обеими руками сжимал тубус с плакатом. Молодая мать суетилась над картонной коробкой, которая стояла на полу, возле коляски с младенцем. Какой-то подросток, сильно, как ему показалось, нервничая, ковырял упаковку большого футляра, который держал в руках.
— Извини, парень, может, ты… — начал кто-то, но Морли, не обращая внимания, продолжал смотреть на пакеты в очереди.
«Это мои коллеги, — подумал он и тут же добавил: — Это мои враги».
Его окружали люди из его собственной организации, или осколки этой организации, ренегаты, а то и противники, поставившие себе целью уничтожить его, добить Чечню, погубить экономику, то есть те, кого он должен остановить. «Они ничего не знают», — мелькнула у него мысль. Он единственный понимал, что прямо здесь, на этой вот почте, где они стоят в очереди, притворяясь, будто не замечают друг друга, поглядывают на часы, прислушиваются к бормотанию плейера и переминаются с ноги на ногу, между ними идет война. Но среди них наверняка есть и гражданские, и они тоже в опасности. Могут пострадать невинные люди.
Надо действовать осторожно.
«Осторожно». Морли сглотнул. Закрыл глаза. «Я его теряю».
— Парень, извини, очередь двигается…
— Проходи, парень…
«Что я делаю?»
Вдруг словно завеса спала с его глаз, и он увидел все ясно, как днем. Глядя на окружавших его тайных врагов, или друзей, или просто случайных попутчиков, Морли не мог взять в толк, как они его обманули, почему он купился на очевидную ложь неведомых соглядатаев, этих грязных мерзавцев, втянувших его в свои якобы добрые дела. У него перехватило дыхание. Он думал о том, сколько лет он работал на них, сколько сообщений, предметов, орудий или компьютерных кодов прошли через его руки за эти годы. Злость и отвращение к себе за то, что он свалял такого дурака, усиливались, но тут же им вдогон стало расти желание поскорее исправить то зло, которое он причинил. Конечно, он толком не представлял, во что ввязался, но решение принято, и назад он не повернет. Мухи сидят на трупах, спады уничтожают целые экономики, толпы людей бессильно беснуются на улицах.
— Парень…
Но Морли уже бежал к выходу, проталкиваясь через толпу, прижимая к себе свой ужасный пакет так, словно хотел собой заслонить от него всех.
«Нет, — думал он. — Нет».
Он держал диск над водой канала, над контейнером, полным бытовых отходов, над костром, разведенным на чьем-то участке, но, наконец, все же пришел с ним домой и положил его посреди стола, точно какое-то украшение.
«Больше я в этом не участвую, — думал Морли. — К черту», — думал он, не сводя глаз с контейнера. Поставил на него цветок. Пробовал одомашнить.
В ту ночь, когда зазвонил телефон, Морли испугался, но нисколько не удивился, услышав короткое сообщение, произнесенное таким сдавленным голосом, что он не разобрал ни возраста, ни пола говорившего.
— Это… — начал голос, прервался, сдерживая звук, и сказал: — Ты напрашиваешься на неприятности, — после чего раздался смех и гудки.
Несколько дней Морли не выходил из дома. Он хватался за нож всякий раз, когда звонили по телефону или в дверь, но все, похоже, кончилось тем звонком. «Так я и знал, — думал он и сам почти верил своим мыслям. — Они не стали бы угрожать мне, если бы были… на моей, на нашей стороне».
Ничего больше не приходило. Он поглядывал на диск. Тот пролежал под фарфоровым кашпо всю зиму.
Началась весна, Морли заботливо поливал цветок. В магазинах он еще долго вздрагивал, беря с полок продукты, но потом перестал. В них ничего не было. Он следил за событиями в мире и чувствовал, что ни в чем не виноват. Его уверенность в правильности своего поступка крепла.
К марту он почти успокоился. И когда однажды, вернувшись домой, он увидел выбитое окно, выброшенные из шкафов вещи и книги и пустоту там, где раньше стояли видео и музыкальный центр, то на миг даже решил, что это просто кража со взломом. Но посмотрел на следы и понял, что грабители метались из комнаты в комнату, словно ища чего-то.
Похоже, их спугнули, так что в кухне они пробыли совсем недолго. Диск был не тронут, листья разросшегося за зиму цветка надежно скрывали его от чужих взглядов. Да и вряд ли они ожидали найти его там. Морли почувствовал себя так, будто снова получил инструкцию, и сел на пол.
Полицейские отнеслись к нему сочувственно. Но дали понять, чтобы он ни на что особо не рассчитывал.
«Я ничего и не жду, — думал он. — Таких, как они, вам все равно не поймать. Да и пользы мне от вас никакой. Им я нужен».
— Это ограбление… оно… это… такое же, как все? — не удержался он от вопроса, и дежурный офицер кивнул и посмотрел на него внимательно.
— Да. Это… — Он пожевал губами. — Иногда люди из-за таких вещей очень расстраиваются. Хотите, я… Дам вам контакт человека, с кем можно поговорить. Психолога… — Морли чуть не расхохотался ему в лицо, до того неуместной в его случае показалась ему эта доброта.
«Ничем ты мне не поможешь, — думал он. — И никто не поможет». И гадал, что теперь будет, какова окажется плата за отступничество. «Я ни о чем не жалею, — свирепо твердил он про себя. — Я сделал бы это снова. Им больше не превратить меня в курьера, что бы они со мной ни делали».
Когда несколько дней спустя ему позвонил тот полицейский, Морли не сразу разобрал его слова, настолько неожиданным был их смысл.
— Мы его взяли.
Морли не мог взять в толк, как они так оплошали. Что это было: небрежность, спешка, некомпетентность нового агента? Он не понимал.
— Их что, поймали на перепродаже? — повторял он.
— Ага, — отвечал офицер. Они сидели в полицейской столовой. — С наркоманами всегда так — они знают, что работать надо под прикрытием и все такое, но… — И он вскинул брови, словно показывая, что трудно думать о деле, когда ты под кайфом.
Морли захотелось увидеть его, этого так называемого наркомана, которого они поймали, но ему не дали взглянуть на него даже через решетку в двери камеры. Сердце комом застряло у него в горле. Человек в комнатенке с зарешеченной дверью не шел у него из головы. Сидит себе на нарах — спокойный, незаметный, неброско одетый. И ждет, пока полиция получит распоряжение от какого-нибудь немыслимого адвоката или правительственного чиновника, министра, и его отпустят; или когда его без всяких запросов освободит полночный визитер, штурмом взяв участок. Почему-то Морли представлял задержанного мужчиной крупным, но не совсем здоровяком, медлительным типом, с лицом, которое не выдает ни его чувств, ни намерений. Морли не знал, смог бы он встретиться лицом к лицу с тем, кому было предписано его наказать, или нет.
«Зачем же ты попался?»
Узнать имя предполагаемого задержанного оказалось совсем не трудно. Одно слово офицерам, которые вели его дело, и он узнал, что подозреваемого скоро выпустят, — но потом, конечно, снова арестуют, заверили его, как только найдут его ДНК или пальчики (полиция придет еще раз, повторно снять отпечатки). Так что пусть мистер Морли не беспокоится, уговаривали они его.
Морли сам до конца не верил в то, что собирался сделать. Но жить так он больше не мог. Он ждал, когда настанет время, и с каждым днем пугался все сильнее. Он не хотел облекать свою мысль в слова, но знал, что, может быть, идет навстречу своей смерти.
«Как я его узнаю? — думал он и вспоминал фотографию, которую показал ему дежурный в участке. — Эти снимки всегда такие непохожие. Он там как я не знаю кто…»
И он стал размышлять, какая у того окажется походка: небрежная, легкая, забываемая и все же исполненная силы. «Надо быть очень осторожным…» — снова подумал Морли.
«Я вот-вот увижу одного из них, — думал он. — С минуты на минуту». Его чуть не вырвало.
Когда тот тип вышел из участка, Морли показалось, что ему нечем дышать.
Было поздно. Он незаметно дошел за тем типом до обширного района кажущихся пустыми домов. Мужик маскировался виртуозно: вороватые ухватки, даже чуть заметная тревожная судорога — не подкопаешься. Морли старался держаться подальше, но, когда его жертва остановилась у лестничного пролета в тени каких-то баков, закурить сигарету, он не выдержал. Он считал, что идет сюда только следить и наблюдать, но теперь гнев и страх буквально гнали его вперед, и он бежал, удивляясь сам себе. Нападая, Морли плакал. Он знал, что нельзя дать жертве опомниться.
— Кто ты? — зашипел он сквозь шарф, закрывавший нижнюю половину его лица. — Оставь меня в покое. — Он захлебнулся, с шумом втянул в себя воздух, схватил мужичка за горло и повалил. Его руки тряслись. — Кто ты такой, дьявол?
Тот скулил, как побитый мальчишка. Морли тыкал его лицом в асфальт.
— Заткнись, заткнись, никого ты не обманешь, понял? — Короткий удар. — Говори, говори, слышишь, что тебе от меня нужно? — И он резко вытянул руки, стараясь сохранить дистанцию между собой и жертвой.
Взломщик плакал. В отчаянии, Морли дал ему пинка.