Он ожидал, что Дэмис сейчас запротестует, вскочит с кресла или решительно отстранит его от себя, но некромант даже не пошевелился и не открыл глаз, словно уснул. И Дэми осмелел: он осторожно заскользил губами вдоль его шеи к манящей ямочке у ее основания, едва касаясь легкими поцелуями разлета обманчиво хрупких ключиц, и тем же временем расстегивал несколько верхних пуговиц его рубашки, постепенно возбуждаясь все больше от такой очевидной покорности Дэмиса. Ведь он не возражал… И сердце ускоряло свой ритм, дыхание сбивалось, руки начинали дрожать, рот наполнялся слюной от близости ароматной кожи, биение пульса в ушах оглушало… Дэмиэн старался не торопиться, но ничего не мог с собой поделать, и третья пуговица, которую он лихорадочно пытался вытащить из петли, застряла там. Но когда она уже начала поддаваться, Дэмис резко перехватил его за запястье, но не повернул головы и так и не открыл глаз.
— Если ты сейчас продолжишь, то можешь пожалеть, — предостерегающим тоном тихо прошептал он, глядя сквозь совсем чуть-чуть приподнятые ресницы на потрескивающее пламя, что плясало в камине, жадно облизывая поленья.
— Я никогда не пожалею, — возразил Дэми, соскальзывая с подлокотника на его колени, и решительно взял лицо некроманта в свои ладони.
— Ты не понимаешь, чего хочешь, — Дэмис приподнял ресницы, все еще не глядя на него, и приложил свою ладонь поверх его, поглаживая тонкие теплые пальцы.
— Я хочу тебя согреть, — настойчиво произнес юноша, проводя кончиками пальцев по его губам. — Ты такой холодный.
— Дэми, у меня нет сил, — устало произнес вампир, открывая глаза. И наконец-то Дэми увидел, что в них тьма смешивается с кровью: зрачок и радужка налились насыщенно алым, все остальное же оставалось черным. Жгучий цвет бургунди растворялся в бархатной ночи — голод сливался с желанием.
Дэмиэн задохнулся от восторга, волнения и страха, сердце застучало где-то в горле, и он понял, что наступил тот самый момент, которого он так долго ждал, и если он сейчас упустит свой шанс, то никогда уже не получит другого.
— Я хочу тебя сейчас, Дэмис, — сказал он чуть хрипло. — И потом. И вечно. Подари мне свой поцелуй крови.
— Сначала ты должен кое-что узнать.
— Узнать что? — спросил Дэмиэн, наклоняясь к нему близко-близко и ощущая на своих губах его холодное дыхание.
Дэмис не ответил, впившись взглядом в его глаза, и он вдруг ощутил, что его гипнотизируют, и он падает… Падает куда-то во тьму чужих воспоминаний, растворяясь в чужом я.
Вечная глухая злоба, недовольство собой, постоянное равнодушие ко всему и всем, и самое главное, к себе самому и своему будущему вдруг охватили его, завладевая всем его существом. Лишь тогда вдруг освежал черную душу прохладным порывом долгожданного ветра всплеск интереса, когда он чуял след. Азарт погони горячил кровь, выцарапывая из плена вечного холодного безразличия ко всему окружающему, когда он чуял жертву. И как бы ни была уверена в исходе этого противостояния его добыча, он знал, что рано или поздно найдет ее и убьет. Лишь краткий миг единения со смертью, когда он выпьет ее жизненные силы, впиваясь в трепещущее горло своего собрата, приносил ему мимолетную радость в этой длинной и бессмысленной жизни.
Как он докатился до такого? В его душе царила та же самая бездна, отражение которой можно было увидеть в его глазах. Она очаровывала тех, кто осмеливался смотреть ему в глаза, но затягивала и его самого туда, откуда возврата нет. Он знал, что умирать не больно, но уйти в забвение, как делали многие вампиры, он не мог и не хотел, не желая такого жалкого конца. Единственный, но самый могущественный соперник, которого невозможно было победить ни одному вампиру, да и балансиру в общем, — это вечность.
Но он пока не хотел ей сдаваться. И что его держало, он не знал. Может быть, ему было жалко, что за всю его длинную жизнь у него не накопилось даже парочки счастливых воспоминаний. Уже четыре века он служил своему единственному господину — Владыке. Снискал себе уважение и даже восхищение, а еще страх и злобу окружающих — не только вампиров, но и многих других балансиров, которых устранял по приказу Владыки. Но никакого удовлетворения собой не испытывал. Он понимал, что такова его участь. Некроманты — мастера смерти, те, кто являются ее проводниками в этот мир. Дроу ценят и дорожат этой честью, а он не мог, потому что не был дроу. Возможно, поэтому и страдал так. А может, и нет. В любом случае бездна пожирала его изнутри, неудовлетворенность собой снедала его год за годом, бессмысленность его бытия…
Когда это началось? Он не мог уже вспомнить. Наверное, на сорок четвертом году его жизни, когда он убил собственную супругу. А затем и детей. Осознанно ли? Да, осознанно, потому что такие, как он, не заслуживают иной участи. Некроманты редко появлялись среди балансиров. Но если уж угораздило кого-либо родиться таким… то он становился опасным изгоем. Дар смерти неуправляем и требует жертв. Каждую секунду, каждую минуту, каждый час твоей жизни. Не всякий может вынести эту ношу. Сначала его семья. Потом люди. Сотни, тысячи. Он вырезал их, как овец. Да, Каэлин был недалек от истины. И каждая жертва помогала ему оттачивать талант убийства, в котором он давно уже превзошел даже дроу. Мучила ли его совесть? Только после первой сотни. А потом неизбежно настигло ледяное, замораживающее душу безразличие. Предсмертный крик совести он слышал в 1756 году, когда один уничтожил целую семью, в которой было пятеро детей разных возрастов. Не считая родителей, конечно.
Но бездна внутри него продолжала требовать своих жертв. И людей убивать стало неинтересно. Когда новый Владыка начал стягивать под свои знамена кланы, он пришел к нему сам, зная, что грядущий лидер пойдет по кровавым трупам, чтобы достичь невиданных высот, а потом сделает все, чтобы остаться на своем троне. И по приказу Каэлина, во имя Владыки он убивал и убивал с наслаждением. Людей, балансиров… Вампиров. Сначала просто убивал, а потом стал осушать. Единожды попробовав кровь своего собрата и с удивлением обнаружив, что она намного слаще, чем людская, что дольше поддерживает силы, что на больший промежуток времени заставляет утихнуть голос Смерти, он уже не сумел остановиться. Да и не желал.
Он медленно сходил с ума, и в какой-то момент даже решил, что это приятно. В убийстве он нашел свое забвение, ибо был он некромант. И бесчисленные смерти его жертв растворились в омуте его памяти, а бездна внутри, разверстая свою пасть, требовала еще и еще, снова и снова…
Чудовище — даже по меркам вампиров. По любым меркам.
Тяжело дыша и мелко вздрагивая, Дэмиэн очнулся от чужих воспоминаний, мыслей, ощущений. Облизнув пересохшие губы, он отвел взгляд от бездонной пропасти в равнодушных черных глазах и осторожно прижался к груди старшего вампира. Его тело чуть подрагивало, потому что за несколько минут пережить почти пять веков, растворившись в чужой личности, было слишком даже для полукровки. Он чувствовал, что безумие некроманта отчасти по капельке просочилось и в него самого.
Дэмис обнял его за талию. Он молчал, не вчитываясь в хаос мыслей, что творился в голове юного вампира.
— Ты не убьешь меня, — хрипло сказал Дэми. — Никогда. Я не верю.
— Я едва держу себя в руках.
— Если бы это было так, отец никогда бы не приставил тебя ко мне.
— Каэлин никогда не знал, что творится у меня в душе.
— Он доверяет тебе и знает тебя.
— Ты пытаешься убедить меня или себя? — насмешливо спросил Дэмис.
— Тебя! Я пытаюсь убедить тебя, черт возьми! Я верю, что, как бы сильно ты ни хотел убивать, ты никогда этого не сделаешь со мной.
— Я желаю. А мое желание неразделимо с жаждой убийства, — покачал головой он. — В смерти есть своя красота.
— Скажи мне… — Дэми поднял голову, заглядывая ему в глаза. — Ты бы хотел, чтобы мое сердце перестало биться? Чтобы я превратился в бледный труп? А знаешь, я думаю, я не сгорю, как другие вампиры. Я, наверное, буду разлагаться, как люди. Медленно, долго. Плоть будет тлеть на моих костях, гнить, пока не исчезнет совсем. Наверное, это красиво, правда?
— Прекрати!
— Ну почему? Разве ты не находишь это красивым? — парировал Дэми. — Я уверен, это именно то, чего ты хочешь, раз для тебя жажда убийства неразделима с желанием овладеть. Я прекрасно тебя понял. Знаешь, таких личностей среди овец зовут маньяками. Они находят своих жертв, насилуют, а потом убивают. Или убивают и насилуют. Правда, это уже некрофилы, но не суть.
— Дэми…
— Ты бы хотел сделать со мной то же самое? Как бы ты поступил? Ты бы сначала овладел мной, а потом выпил мою кровь, медленно, растягивая наслаждение до последней капли вместе с неторопливыми толчками, заставляя меня мучиться от боли и удовольствия одновременно, от моего собственного и от твоего тоже? Ведь это такая красивая смерть — когда ты умираешь на пике оргазма, осушенный и выпитый буквально?
Дэмис спихнул его со своих коленей, с отвращением ощущая, что начинает возбуждаться от проникновенного шепота юноши, как никогда презирая себя самого в этот момент.
Дэмиэн упал на пол и приподнялся на локтях, продолжая сверлить его взглядом.
— Тебе хочется именно этого? — настойчиво повторил он.
— В перспективе, — процедил Дэмис, отводя глаза.
— И ты не сможешь удержаться?
— Я не хочу удерживать себя от этого.
— Тогда убей.
Некромант вскинул на него взгляд, сжимая подлокотники кресла. Дэми тряхнул головой, рассыпая по плечам волнистые темно-каштановые пряди, и отвел их в сторону, обнажая едва трепещущее горло. Взгляд агатовых глаз убийцы остановился на бьющейся в ожидании жилке, и Дэмис невольно обвел губы языком, зачарованный тем, что видел. Он наклонился вперед, пытаясь побороть в себе растущее возбуждение, его иглы удлинились. Соскользнув с кресла, он навис над ждущим юношей, опрокидывая его на пол, и Дэми покорно запрокинул голову, открывая ему свободный доступ к своей шее. Пламя расцветило каштановую копну волнистых прядей ярко-рыжими бликами, и они ожили, казалось бы, зашевелились, словно змеи. Дэмис пропустил их сквозь пальцы и прижался прохладными губами к светлой коже, услышав тихий вздох своей добровольной жертвы и едва слышное, похожее на шелест ветра: «Укуси меня». Главная артерия пульсировала совсем близко, он почти ощущал сладкий привкус крови на своих губах, кончики раскаленных игл уже коснулись кожи Дэмиэна, но некромант вдруг остановился.
— Почему… ты не боишься? — спросил он хрипло.
— А почему я должен тебя бояться? — в свою очередь спросил Дэми. — Если это доставит тебе удовольствие, то и мне тоже. Ты ведь сделаешь так, чтобы я получил его перед смертью, правда? Я знаю, что ты сделаешь.
— Черт возьми, — процедил Дэмис, резко отстраняясь и садясь на полу перед камином.
— Что не так?
— Не знаю, — он вздохнул и, подтянув к груди колени, спрятал в них лицо. — Все они… боялись перед смертью.
— Страх делает кровь вкуснее, правда?
— Правда, — голос некроманта звучал глухо из-за того, что он обхватил голову руками, спрятав ее между коленями.
— Если я буду бояться, ты меня убьешь?
— Прекрати! Я не хочу больше ничего об этом слышать!
— Тебе неприятно?
Дэмис ничего не ответил. Тогда Дэмиэн опрокинул его на мягкий ковер, на котором они сидели, и оседлал его бедра, с неожиданной силой прижав запястья некроманта к полу.
— Дэмис, тебя еще никто и никогда не пробовал, не так ли? А вдруг ты найдешь в этом такое же удовольствие, как тогда, когда ты пьешь и убиваешь кого-то?
Кажется, он застал его врасплох, потому что старший вампир ничего не ответил, непонимающе глядя на него и не пытаясь сбросить с себя. Усмехнувшись, юноша отрастил когти на правой руке и резко полоснул ими по рубашке некроманта. Пуговицы разлетелись в стороны вместе с каплями рубиновой крови. Когти полукровки прочертили на мраморном теле Дэмиса глубокие борозды, но он даже не вздрогнул, только прикрыл глаза, шумно втянув воздух через нос. Глубокие раны медленно затянулись, но юноша успел прежде провести языком по оставленным им же меткам, и почувствовал, как убыстряет свой темп сердце Дэмиса.
— Боль вместе с удовольствием, вот как ты это любишь. А потом смерть. И так было всегда, — прошептал Дэми. — Давай, мы сегодня немного изменим твой излюбленный сценарий, любовь моя?
Дэмис ничего не ответил. Поцелуи-укусы причиняли ему достаточно боли, чтобы он ощутил еще большее возбуждение, когда Дэми медленно провел языком вдоль его шеи. Он запрокинул голову, замер, напряженный как струна, но Дэми просто поцеловал его в уголок губ, заглянув в глаза.
— Расслабься. Это же я. Давай разделим это удовольствие.
И с этими словами впился в его горло, медленно погружая тонкие иглы в бледную плоть. Один глоток, и Дэмис почувствовал странное головокружение. Он закрыл глаза, тяжело, взволнованно дыша, ощущая, как его ученик большими и жадными глотками осушает его. Как странно, но это тоже доставляло ему удовольствие, такое, какого он никогда не ведал раньше. Мысли растворились в водовороте чувств и ощущений, и Дэмис обмяк на ковре, а пальцы юноши все сильнее сжимались на его запястьях. Он никогда не бывал в роли жертвы, но и сейчас он не ощущал себя жертвой. Как странно — отдавать и брать одновременно…
Он пропустил тот момент, когда Дэми отстранился. Тонкая черная в свете пламени из камина струйка текла по его подбородку вниз, вдоль шеи. Дэми наклонил голову, прижимаясь губами к его губам, настойчиво раздвигая их языком, и некромант почувствовал вкус собственной крови у себя во рту. Больше не в силах сдерживаться, он опрокинул юношу на пол, меняясь с ним местами, завладевая его ртом, целуя жадно и исступленно. Они делили кровь на двоих, и Дэмис впервые осознавал, что такое настоящее удовольствие.
А потом он намотал волосы Дэми на кулак, запрокидывая его голову, и вонзил зубы в его горло, делая несколько больших глотков. Поцелуй крови был почти завершен. Единое целое навсегда, это как клеймо, как оргазм, как печать обладания, как признание… И ощущения ярче, выше, больше, чем при обычном сексе.
У вампиров другой способ признания.
Тяжело дыша, сплетаясь мыслями и чувствами, срывая друг с друга одежду, деля одно удовольствие на двоих. Вот как это было в первый раз для убийцы. Семнадцатая мелодия Моцарта растворилась в водовороте чувств и чужих мыслей, поток которых хлынул в его сознание, заполняя все его существо, и впервые за много десятков лет Дэмис увидел солнце. Солнце, которое принадлежало ему одному, кровавое, багряное, яркое, ослепительное, но его — и ничье больше. Обжигаясь, он держал его в ладонях, дрожал от волнения и наслаждения, чувствуя, как отпускает его Бездна, а пустота и тьма в душе рассеиваются лучами чужой любви. Пусть такой — кровавой, неистовой, жаркой, убийственной, обжигающей, опаляющей, но ведь у вампиров и не бывает по-другому. Чужие чувства, яркие и страстные, завладели им полностью, растворяя в себе, и он наконец обрел удовлетворение и покой, перестав сдерживаться.
И проникновение в тело Дэми было таким идеальным, таким завершающим и правильным, что Дэмис ощутил себя наконец-то законченным, наконец-то… живым.
— Все было не так страшно, правда? — поглаживая по голове умиротворенного вампира, шепотом спросил Дэми, когда все закончилось.
Дэмис поднял голову и засмеялся.
— Нет. Совсем не страшно благодаря тебе.
========== Посвящение ==========
Замечательная Atropa снова преподнесла мне в дар свои чудесные стихи, которыми невозможно не поделиться.
Убей меня своей любовью
Убей меня своей любовью,
Позволив мной себя увлечь,
Пусть я горячей терпкой кровью
По твоим венам буду течь.
Пусть я “птенец”, тобой воспитан,
Не быть ребенком мне всегда,
Своим желаньем я пропитан,
И лишь в тебе моя нужда.
Так широко твое величье,