– Я думал, если я смогу найти его сон, то спрошу, где он сейчас… или как-то дам понять, где найти меня. Вы такое когда-нибудь делали? Находили кого-то?
– Только с мертвыми.
Генри не донес вилку до рта.
– Вы видите мертвых?
– Во сне – да. Иногда людям бывает нужно поговорить с кем-то из покойных родственников. Если взять какую-то их вещь, мне иногда удается их найти.
– И как долго вы уже это умеете?
– Начала год назад.
– А я – почти три, – сказал Генри. – Но в последние несколько месяцев все стало как-то сильнее.
– И у меня то же самое.
– Я научился ставить будильник, чтобы вовремя просыпаться. Выяснил, что если хожу дольше часа, то потом заболеваю. А вы?
Лин пожала плечами.
– Я могу дольше часа, – сказала она, и Генри уловил нотку гордости в этих словах.
Судя по всему, Лин Чань не любила ни в чем быть второй.
– Вы все еще не сказали, зачем пришли.
Генри повозил лапшу по тарелке.
– Прошлой ночью я впервые приблизился к тому, чтобы действительно найти во сне моего друга, Луи – как раз когда мы стояли перед тем старым домом. Я услыхал его скрипку ровно после того, как схватил вас за руку. Это была его любимая песенка – и сыгранная именно так, как он ее играл, – Генри наклонился к ней через стол. – Я хочу снова пойти туда сегодня ночью и поглядеть, сработает ли оно еще раз. Давайте попробуем встретиться в мире снов.
Лин усмехнулась.
– Вы же знаете, как работают сны. Они неустойчивы, их нельзя контролировать – мы там всего лишь зрители. Пассажиры.
– Да, так всегда было, но что, если это можно изменить? – спросил Генри. – Вы, по крайней мере, не против попытаться? Вы сказали, что можете отыскивать людей. Может, если я дам вам что-нибудь мое, вы сумеете меня найти в мире снов. Если это сработает, мы попытаемся вернуться в то место, где я услышал скрипку Луи.
– А я, возможно, стану королевой Румынии, – подхватила Лин. – Нет никаких гарантий, что мы найдем друг друга или что сможем вернуться в тот самый сон. Сны – как река, вечно текут и меняются.
– Прошу вас! – взмолился Генри. – Неужели вы мне не поможете?
Лин смотрела на него мучительно долго. Ей совсем не хотелось связываться с этим сновидцем. Но чего греха таить, она была любопытна… когда их энергии вчера соединились, там и правда проскочило что-то интересное. А вдруг они смогут сделать еще больше – вместе?
– Ну, хорошо. Но не бесплатно. Я беру деньги за свои услуги.
– Отлично. Какова ваша цена?
– Десять долларов, – ляпнула Лин.
Ни слова не говоря, Генри выудил из бумажника хрустящую десятку и положил между ними на стол. Лин постаралась ничем не выказать изумления. Этот сновидец оказался первым, кто не стал препираться из-за денег… но говорить ему об этом она, конечно, не обязана. Кто бы там ни был этот его потерянный друг – наверняка он важная птица.
– Мне понадобится какая-то ваша вещь, – сказала она, быстро убирая деньги в карман. – Чтобы найти вас во сне.
Генри протянул Лин свою шляпу.
– Это подойдет?
Она кивнула.
– Во сколько ночью?
– Придется поздно. В полночь я играю для «Ревю на крыше», это над Зиглером.
Лин видела рекламу «Ревю на крыше» в газете. Девушки там не слишком обременяли себя одеждой.
– Все надеюсь привлечь к своим песням какое-никакое внимание, – пояснил Генри пугливо. – Я, видите ли, композитор.
– Я знаю какие-нибудь ваши вещи? – в лоб спросила Лин.
– «Горлица моя, ку-ку»? «Сентябрьская луна»?
– Никогда о них не слыхала.
Генри почувствовал себя смутно оскорбленным.
– Вот такой у нас суровый бизнес…
– Может, не в бизнесе дело. Может, это песни у вас недостаточно хорошие.
Генри встал.
– К трем я, надеюсь, буду дома, – холодно сказал он, кладя на стол деньги по счету. – Итак, мы договорились?
– Да, в три – отлично.
– Тогда мы в деле, – он протянул ей руку.
Лин руку не взяла, зато поглядела ему прямо в глаза.
– Это очень смело с вашей стороны вот так прийти сюда. Большинство боится подцепить сонную болезнь.
– Я не большинство, – сказал он, но руку не убрал.
Лин коротко пожала ее – никаких искр на сей раз не случилось.
– Увидимся во сне, Лин Чань.
– Надеюсь, песни у вас не такие тупые, как шутки, – ответила она.
Генри устремился обратно, в холодный город, думая про себя, что Лин Чань, возможно, самая вредная особа, какую он в жизни встречал. Но она собиралась помочь ему найти Луи – первая ниточка надежды за очень долгое время… Эта надежда подогревала ему настроение, пока он петлял по узким, извилистым улочкам Чайнатауна. Над головой белье танцевало на натянутых между окон веревках, будто флаги на «Стадионе Янки», где по весне король бейсбола, Бэби Рут, надеялся застолбить себе местечко в книге рекордов. Вскоре он вышел к широким тротуарам и ободранным зимою деревьям Коламбус-парка, где какой-то человек толкал речь со ступенек павильона под остроконечной крышей.
– Китаец въезжает к нам со всеми своими китайскими привычками – c азартными играми, войнами тонгов и опиумными курильнями. Он скрытный, он себе на уме. Он не может круглые сутки быть американцем. И вот теперь он подарил нам свою болезнь. Я говорю вам: сохраним Америку для американцев! Выгоним китайца обратно в Китай! Отошлем его домой на следующем же корабле!
– Чертов фанатик, – проворчал Генри и двинулся дальше.
Но по дороге через парк ему вдруг безо всякой внятной причины стало холодно, нахлынул непонятный страх.
– С тобой все в порядке, сынок? – спросил его человек в твидовом костюме, смахивающий не то на судью, не то на священника.
– Аг-га… То есть да. Все отлично, спасибо, – ответил Генри, но холод никуда не делся.
– Вот, возьми-ка это, – сказал тот, суя ему в руки листовку: АМЕРИКА ДЛЯ БЕЛЫХ – ЭТО БЕЗОПАСНАЯ АМЕРИКА. РЫЦАРЯМ КУ-КЛУКС-КЛАНА НУЖЕН ТЫ!
Генри швырнул листок в урну, даже не дочитав, и вытер руки о пальто.
Генри стоял на платформе станции «Сити-холл» и ждал поезда, все еще пытаясь стряхнуть странный, липкий ужас, напавший на него в Коламбус-парке. В голове вертелись десятки мыслей – все то, что он хотел сказать Луи, когда видел его в последний раз. Какой-то молодой человек почти скатился по ступенькам: костюм его был в беспорядке, кругом плавал крепкий аромат спиртного. Он что-то бормотал себе под нос, словно вел приватную беседу со слышными только ему голосами; ждавшая поезда публика бросала на него озабоченные взгляды.
– Где этот ваш чертов поезд? – требовательно осведомился новоприбывший. – Мне нужен поезд!
– Скоро подойдет, – осадил его какой-то бизнесмен. – Охолони там!
Молодой человек заметался по платформе; люди отодвигались от него на безопасное расстояние.
– Там было так красиво! Мне нужно обратно! Но я не могу найти… Не могу найти…
Генри глянул в тоннель и с облегчением увидал приближающиеся огни состава. Несчастный пьяница меж тем качался в опасной близости от края платформы.
– Берегись! – Генри прыгнул вперед и сдернул его назад ровно в тот миг, как поезд с визгом ворвался на станцию.
Юноша рухнул наземь, всхлипывая и закрывая лицо руками.
– Я просто хочу спать! Мне нужно туда, назад! Я хочу назад…
Толпа разомкнулась, пропуская полицию. Офицер поставил, кажется, совсем уже обезумевшего парня на ноги.
– А ну-ка, давай, малыш. Мы тебе сейчас найдем хорошенькую кроватку, хоть всю ее выспи.
– Смотри мои сны! – почти зарыдал в ответ тот.
И пока полицейские уводили его, он все бормотал и бормотал эту фразу.
Достань кролика из шляпы
Эви с лучшей подругой, Мэйбл Роуз, сидели в викторианской столовой «Беннингтона» под неисправной и оттого мигающей люстрой и потягивали горячий шоколад, стараясь прогнать зимнюю стужу. Уже два месяца нога Эви не ступала под своды ее бывшего дома, но Мэйбл настаивала и на удивление мастерски взяла ее измором. Теперь, оказавшись тут, Эви не могла не заметить, каким унылым, каким обшарпанным было это место – особенно в сравнении с фешенебельными отелями, где она обитала в последнее время. На мгновение ей показалось, что она видит Джерико, и сердце пропустило один удар… но нет, это был не он, и Эви испытала прилив облегчения пополам с разочарованием.
Мэйбл побарабанила пальчиками по гимбельсовской коробке, перевязанной голубой лентой.
– Поверить не могу, что ты купила мне платье. Это же ужасно дорого, – снова сказала она. – Рабочие-забастовщики могли бы неделю питаться на эти деньги.
Эви вздохнула.
– Ох, Мордочка, я тебя умоляю. Меня что, ждет еще одна трагическая речь об опасностях капитализма? Должна тебе сказать, из капитализма получаются недурные платьица. К тому же это мои деньги, а не твои.
– Оно правда такое милое, – согласилась Мэйбл.
– Совсем как ты, – кидая через ее плечо взгляд в сторону крутящихся дверей «Беннингтона».
– Ты чего там выглядываешь? Только этим и занимаешься с тех самых пор, как мы вышли из «Гимбельса».
– Ну, я просто хочу убедиться, что в округе не рыщет дядя Уилл, – соврала Эви. – Не хотелось бы внезапно на него наткнуться. Ну, ты понимаешь.
Мэйбл кивнула и заулыбалась.
– Да уж, это было шикарно. Мы с тобой вдвоем, совсем как в прежние времена.
Они и правда вволю накатались на коньках в Центральном парке, потом завалились на шопинг в «Гимбельс». Мэйбл чуть не лопнула со смеху, когда Эви принялась играть лифтера, вопя:
– Четвертый этаж: дамские чепчики и клистирные кружки. Леди, спешите: «Гимбельс» отделает вас с головы до ног!
Но все это было так быстро, так мимолетно… Мэйбл смертельно скучала по Эви – они не виделись уже целую вечность – и боялась, что новые шикарные друзья затмят, а там, глядишь, и совсем вытеснят ее. Мэйбл сама не пила и, честно говоря, нашла ту единственную вечеринку, где оказалась на пару с Эви, скучной и бессмысленной, набитой мелкими, пустыми людьми, ни во что не ставящими весь остальной мир. Впрочем, это не мешало ей сокрушаться, что ее не приглашают.
– Слу-ушай, у меня просто потрясающая идея! Почему бы тебе не остаться на ночь? – воскликнула Мэйбл. – Уверена, мама возражать не станет.
Эви подняла бровь.
– Да твоя мама считает меня сущим дьяволом!
– Вот и неправда! Ну, почти неправда. Забудь ты о моей маме. Мы будем танцевать под пластинки Пола Уайтмана, поиграем в «Педжити» и нажремся пирожных так, что живот заболит.
– Прости, Мордочка, я сегодня занята. У нас вечеринка в «Ого-го-клубе». Я обещала выскочить из торта в полночь.
– А. Понятно, – сдулась Мэйбл.
Конечно, у нее каждый день по вечеринке.
– Ну, Мордочка, прости.
– А завтра?
– Ур-рок сцени-ической речи, – манерно протянула Эви. – А потом на Даблъю-Джи-Ай приедет «Радиозвезда» – фотографировать меня. Ну, то есть всех фотографировать, но и меня тоже.
– Звучит… гламурно. – Сама Мэйбл очень надеялась, что не прозвучала жалко и завистливо, потому что именно так она себя и чувствовала. – Хотела бы я быть более гламурной вместо того, чтобы… быть просто мной.
Эви грохнула по столу кулаком.
– Вот еще вздор! Не желаю слышать ни единого дурного слова в адрес мисс Мэйбл Роуз. Она просто отличная. Лучше всех на самом деле.
– Ну, гип-гип, ура! – Роуз закатила глаза.
– Ты особенная. Ты – единственная Мэйбл Роуз на свете, другой такой нет, – твердо сказала Эви.
– О, так вот почему парни штабелями ложатся мне под ноги! Не иначе как дивный характер делает меня такой привлекательной, – возрыдала Мэйбл. – Не будь я такой заурядной, операция «Джерико», возможно, не провалилась бы.
Эви яростно заболтала ложкой в какао, надеясь, что Мэйбл в пучине отчаяния не обратила внимания на ее зардевшиеся щеки.
– Может быть, Джерико запал на какую-нибудь другую девушку, – осторожно предположила она. – Какая-нибудь старая пассия. И ему надо избавиться от призраков прошлого, прежде чем приударить за тобой.
Мэйбл оживилась.
– Ты правда так думаешь?
Эви сумела изобразить улыбку.
– Готова прозакласть мои новые чулки, что так оно и есть. А знаешь что? Может, не стоит тебе ждать, пока Джерико раскачается, а? Надо быть смелой! Отправляйся в музей, предложи помощь. Скажи, что у тебя послание из мира духов: мол, вам двоим сегодня суждено каталогизировать всякую призрачную дрянь, а потом пойти вместе на танцы.
– Эви! – Мэйбл смущенно захихикала.
– Ну, или заставь его ревновать, – Эви коварно поиграла бровями. – Помнишь того, другого, парня – ну, он тебе еще карточку дал? Артур Как-Его-Там?
– Артур Браун, – кивнула Мэйбл. – Я его с октября не видела. К тому же родителям он не нравится.
– Это еще почему? Он что, за Кулиджа голосовал?
Мэйбл снова захихикала.
– Да нет, просто Артур для них слишком радикальный.
Эви схватилась за голову.
– Стоп-машина! Кто-то слишком радикальный для твоих родителей – ты мне это хочешь сказать?
– Они говорят, он не за профсоюзы, а за анархию. Вроде бы он влип в какие-то неприятности на митинге за оправдание Сакко и Ванцетти, там еще взрывы были, помнишь? Папа сказал, ему пришлось улепетывать из города с федералами на хвосте.
– Вот ведь черт! Настоящий живой анархист либо парень, который день-деньской торчит в музее привидений, – потрясающая альтернатива! Где ты их только берешь, Мэйбси, таких пухлых, а?
И девушки снова расхохотались. Насмеявшись, Мэйбл вытерла глаза. Внутри у нее теперь было тепло и умиротворенно. Она даже чувствовала себя смелой. Просто поразительно, как день с лучшей подругой может починить девушке голову.
– Ох, я так по тебе скучала, Эви. Пожалуйста, пожалуйста, давай скорее повторим!
– Обязательно повторим, Мордочка, – сказала Эви, крепко пожимая ей руку, прежде чем встать. – Терпеть не могу портить веселье, но мне пора шевелить копытами. У меня свидание с тортом, не забыла? Но пока я не ушла, ты должна показать мне свое новое платье – на себе.
– Сейчас?
– Нет, на следующий День Независимости. Сейчас, конечно! И никаких отказов!
– Ну, ладно, пошли наверх.
Эви решительно покачала головой.
– Не пойдет. Я хочу обслуживание по полной программе. Отправляйся наверх, напяливай тряпки, а потом, – тут Эви понизила голос до обольстительного мурлыканья. – Я хочу, чтобы ты явилась из лифта во всей красе и вот так встала у стены, как Клара Боу.
Вся врожденная мэйблская тривиальность под ручку с посредственностью тут же радостно просунули в дверь свои отталкивающие лица.
– Ну, какая из меня Клара Боу, – промямлила она.
– Ради бога, Мэйбси! Немножко загадочности, немножко игры, а? Смотри, я жду здесь – и ждать целый день я не намерена! Помаду, кстати, не забудь – и с этими словами Эви безапелляционно пихнула Мэйбл в сторону лифта.
– Вернусь к тебе новой женщиной! – объявила та, уставив пальчик в небо.
Лифтер захлопнул за нею решетку.
– Тик-так, поняла? Вечеринка-торт! – напомнила ей Эви и уселась в кресло в холле – ждать.
Отодвинув тяжелую бархатную штору, она поглядела на улицу. Пока что ни тени этого бездельника, Т.С. Вудхауза. Прежде чем уезжать из «Гембельса», Эви ускользнула в телефонную будку и скинула ему информацию, что «мисс Эви О’Нил в первый раз со времени ее отъезда в ноябре видели входящей в „Беннингтон Апартментс“ в сопровождении лучшей подруги – на тот случай, если заинтересованной стороне нужен свежачок для газет». Да, возможно, Эви платила Вудхаузу сущий мизер, чтобы ее имя не сходило с первых полос – но вообще-то это были трудом и потом заработанные деньги, и лучше бы ему не шляться по подпольным барам, вместо того чтобы делать из них обоих знаменитостей.
Кто-то толкнул крутящуюся дверь. Ну, наконец-то, подумала Эви. Она вскочила и приняла завлекательную позу под золоченым канделябром, повернувшись самым лучшим ракурсом ко входу – на тот случай, если Вудхаузу хватило мозгов притащить фотографа. Дверь прокрутилась полный раунд и вынесла в холл никакого не Вудхауза, а вовсе даже Джерико. Он стоял, разматывая шарф и очевидным образом не замечая Эви. Желудок ее исполнил ярмарочное сальто, а где-то чуть выше запузырились чувства, которые она так старалась забыть. Она вспомнила ту ночь в отельной комнате, когда Джерико подстрелили… они тогда вдруг оказались наедине, вместе – такие открытые, такие честные. Эви никогда и ни с кем еще не чувствовала себя такой… голой – даже с Мэйбл. Словно она может сказать что угодно и ее все равно поймут. Это было так безрассудно… и так опасно. Девушке в современном мире нужна хорошая броня, а Джерико вдруг удалось с такой легкостью избавить ее от доспехов…