1. Улица
— Надеюсь, Вы понимаете, что такое закон, моя дорогая, — сказал представительного вида мужчина.
Женщина дёргалась в сети, упавшей на неё с потолка, а теперь ещё и удерживаемой подбежавшими из укрытий по сторонам комнаты стражниками.
— Нет! — отчаянно кричала пойманная. — Нет!
Однако четверо дюжих мужчин, не обращая никакого внимания на её крики, ещё дважды обернули её сетью, и плотно прижали к той постели, на которой она лежала до этого
— Нет! — плакала женщина, дикие глаза которой сверкали сквозь ячею сети.
В своих попытках выпутаться, высовывая пальцы и хватаясь за переплетённые нити, она чем-то походила на испуганное животное.
— Пожалуйста, — всхлипнула она. — Что вам от меня нужно?
Однако мужчина ничего не ответил ей, но окинул оценивающим взглядом, оказавшуюся в сети голую женщину, которая сразу затихла и замерла, лёжа на боку, вытянув свои плотно сжатые ноги. Наполовину утопая в глубоких мехах огромной кровати, она казалась очень маленькой и очень уязвимой.
— Мило! — в отчаянии крикнула она высокому, статному парню, стоявшему в стороне, — помоги мне!
— Чем? — осведомился Мило, спокойно надевая пурпурную тунику. — Я же — раб.
Женщина, сквозь ячею крепкой тяжёлой сети, дикими глазами уставилась на него.
— Уверен, что Вы знаете закон, — заметил всё тот же мужчина, стоявший, кстати, между двумя судьями.
— Нет! — замотала головой женщина.
В данной ситуации судьи выступали в роли свидетелей от официальных органов, которые должны были удостоверить обстоятельства захвата.
— Любая свободная женщина, которая ложится с чьим-либо рабом, или готовится к тому, чтобы лечь с чьим-либо рабом, сама становится рабыней, причём рабыней того человека, который является владельцем раба, — процитировал один из судей. — Это — ясный закон.
— Нет! Нет! — заплакала женщина в сетях.
— Подумай об этом, если хочешь, вот с какой точки зрения, — по-хозяйски переходя на «Ты», предложил представительный мужчина, — Ты отдала себя Мило, но Мило — мой, и ничего иметь не может, таким образом, Ты отдала себя мне. Аналогия проста — монета, данная свободным человеком уличной девке, конечно, принадлежит не ей, а её владельцу. То, что дано рабыне, дано её владельцу.
Глаза женщины наполнились ужасом.
— Я ненавижу Вас! — закричала она, а потом, повернувшись к стражникам, прорыдала: — Верните мне мою одежду!
— Как только все свидетельства будут приняты и зарегистрированы, а в данном случае, уверяю тебя, не будет никаких двусмысленностей или трудностей, Ты станешь моей окончательно.
— Нет! — заплакала пленница.
— Поставьте её на колени, на кровати, — распорядился мужчина, — сеть не снимать.
Четверо стражников без труда выполнили его приказ. Но сама пойманная не отрываясь, смотрела на Мило. В её глазах стояли слёзы.
— Скажи, — простонала она, — став рабыней, буду ли я оставаться твоей женщиной?
— Я так не думаю, — ответил Мило, улыбаясь.
— Красивый, очаровательный, учтивый, остроумный Мило, — усмехнулся мужчина, — всего лишь мой раб-соблазнитель.
— Раб-соблазнитель? — переспросила пленница.
— Да, — кивнул он. — И надо признать, он изрядно увеличил количество моих рабынь.
Заплаканная, беспомощно запутавшаяся в сети, женщина задёргалась, но всё было бесполезно.
— Не будь Ты и твои предшественницы, столь скрытными, и столь озабоченными сокрытием своих отношений с рабом, полезность Мило в качестве раба-соблазнителя к настоящему времени, несомненно, была бы уже значительно снижена. Однако, к моему удовольствию, ваше беспокойство о репутации и прочей ерунде, столь свойственное свободным женщинам, практически гарантирует стабильность и дальнейший успех этих маленьких приятных проектов.
— Отпустите меня! — зарыдала пленница.
— Некоторые поклонницы Мило используются на моих полях, другие работают в моём доме, — поведал он, не обращая внимания на слёзы женщины. — Но большинство, и я уверен, что Ты будешь одной из них, вывозятся из города, чтобы начать новую жизнь.
— Новую жизнь? — испуганным шёпотом переспросила она.
— Жизнь рабынь, — развёл руками мужчина.
Пленница снова попыталась бороться, конечно, без особого успеха.
— Сеть снизу поднимите до пояса, а сверху спустите до шеи, и обмотайте вокруг тела, — приказал он своим людям. — Потом, кляп в рот и капюшон на голову.
— Нет! — снова попыталась протестовать женщина.
— Не далее как сегодня вечером, — засмеялся похититель, — у тебя уже будет свежее клеймо и первый ошейник.
— Нет, пожалуйста! — заплакала она.
Но мужчины, со сноровкой, выдававшей большой опыт в таких делах, приспособили сеть на женщине, в соответствии с инструкциями своего патрона. В результате ноги и голова жертвы оказались свободны, а руки плотно прижаты к телу. В конце они накрепко связали концы сети, закрепив её на месте.
— Ты уйдёшь через другой ход, — приказал работорговец, бросив взгляд в сторону своего красавчика раба.
— Да, Господин, — кивнул тот.
— Мило! — прошептала свободная женщина, глядя вслед уходящему рабу.
— Заметь, Ты сейчас стоишь на коленях на постели, — сказал похититель, — между прочим, для рабыни это большая честь. Возможно, Тебе придётся провести долгие месяцы в неволе, прежде чем тебе снова разрешат такую честь.
— Мило! — не обращая уже внимания на его слова, плакала женщина, не отрывая глаз от закрывшейся за рабом двери.
Один из мужчин, надавил пальцам на обе щеки пленницы и втиснул в её открывшийся рот кожаный шарик кляпа, закреплённого на капюшоне, и затянул ремешок на затылке. Она смогла только протестующе замычать. Следом на голову женщины лёг капюшон, полностью скрыв её от глаз посторонних. В качестве последнего штриха, мужчина застегнул пряжку под её подбородком.
— Что Ты там увидел? — полюбопытствовал у меня Марк, когда я отстранился от щели в ставнях, через которую я наблюдал предыдущую сцену.
— Ничего, — не стал я вдаваться в подробности увиденного.
Мы находились на улице Ара, узкой и запруженной людьми настолько, что нас постоянно толкали. Улочка эта пролегала в районе Метеллан, что на юго-восток от района Центральной Башни. Место к богатым не относится, но и до трущоб ему далеко. Главной здешней «достопримечательностью» было множество больших доходных домов — инсул. Это место, достаточно удалённое от широких проспектов центральных районов Ара, как никакое другое подходило для таких вот любовных свиданий и ничего не обязывающих интрижек.
— В Аре что, всегда такое столпотворение? — раздраженно спросил Марк.
— На этой улице и в это время дня — да, — развёл я руками.
На этот раз я попал в Ар из окрестностей Брундизиума. Мой товарищ — Марк Марселий Марселлиани родом был из Форпоста Ара, что на южном берегу Воска. Как и я сам, он принадлежал к касте воинов. Следом за ним, стараясь держаться как можно ближе и не отставать, словно боясь потеряться в такой толпе, и одновременно отчаянно пытаясь казаться маленькой и незаметной, семенила его рабыня — Феба. Марк сам выбрал для неё эту кличку, очень подходившую к стройной, изящной, очень светлокожей девушке с иссиня-черными волосами, ставшей его собственностью близ Брундизиума несколько месяцев назад.
— Послушай у нас ведь только желтая острака, а она не даёт нам разрешения оставаться в городе после наступления темноты, — напомнил мне Марк, — Мне кажется нам пора пробираться Солнечным воротам.
Марк относился к тому виду людей, которые весьма обеспокоены такими мелочами как арест, суд и казнь на колу.
— Да у нас ещё полно времени, — постарался успокоить я его.
Кстати, ворота, называемые так, имеются в большинстве городов, а зачастую и не одни. Они получили своё название за то, что их обычно открывают на рассвете и закрывают в сумерках, таким образом, часы входа и выхода через них определяются дневным циклом. Ар — это самый большой город известного Гора, и я нисколько не сомневаюсь, что он даже больше Турии, расположенной далеко на юге. Одних только общеизвестных ворот общего пользования здесь около сорока, а ведь есть ещё, насколько я знаю, какое-то количество малых ворот — тайных, своего рода чёрных ходов и тоннелей. Когда-то давно, я сам вошёл в город через один такой проход. Вход в него снаружи был расположен в яме, о которой все думали, что она служит лепрозорием для больных Дар-Косисом. Увы, как я недавно определил, спустившись в ту яму на верёвках, теперь этот путь в город наглухо закрыт. Я бы не удивился, если бы узнал, что подобным образом поступили и с другими такими проходами, если они, конечно, существовали, в связи с тревогой Ара по поводу приближающихся войск Коса. Признаться, я сожалел о такой потере возможности тайного доступа в город и выхода из него. Наверняка были и другие ходы, и, возможно, часть из них, на всякий случай, оставили действующими. Жаль только я о них ничего не знал.
— Давай уже выбираться отсюда, — предложил мне Марк.
Я обратил внимание на проходившую мимо нас рабыню, одетую в короткую узкую коричневую тунику, облегающую и выгодно подчёркивающую все детали её фигуры. Девушка шла, выпрямив спину и придерживая одной рукой кувшин, стоявший на её голове. Основание сосуда покоилось на своего рода подкладке или подушке, сделанной из намоченного и свёрнутого полотенца. В Шенди темнокожие рабовладельцы иногда обучают своих белокожих рабынь носить такие кувшины на голове, не пользуясь ни руками, ни такими подкладками как полотенце. И горе той девушке, которая уронит его. Такие упражнения, кстати, весьма полезны для осанки женщины. Ну а для чернокожих женщин низших каст Шенди, разумеется, это вообще часть их повседневной жизни, которая выполняется ими вообще не задумываясь. Я присмотрелся к девушке с кувшином. Да, решил я, можно не сомневаться, что она тоже могла бы научиться такому. По крайней мере, принадлежи она мне, и я бы справился с её обучением. В конце концов, окажись она неуклюжей или медлительной в обучении, то плетью всегда можно подстегнуть её прогресс. Впрочем, я не думал, что конкретно эта рабыня может оказаться медленной в обучении. Наши взгляды на миг встретились, и она тут же упустила глаза, всё так же устойчиво удерживая свою ношу. Мне даже на мгновение показалось, что она задрожала. Думаю, что она разглядела в моих глазах то, что я мог быть её господином, впрочем, как и многие другие мужчины шагавшие по этой улице. Рабыням, кстати, зачастую следует быть очень осторожными в плане встречи с глазами свободного мужчины, особенно с незнакомцем. Не исключено, что за такую дерзость их могут ударить, а то и жестоко избить. Стальной блестящий, запертый на замок ошейник плотно охватывал шейку девушки и прекрасно смотрелся на ней. Она была босой, её короткий наряд, не имевший никакого закрытия снизу, был всем, что ей было позволено носить. Подобным образом на Горе обычно одето большинство рабынь. Так, больше и не поднимая взгляда, девушка поспешно прошла мимо.
— Ну давайте уже выбираться отсюда, — снова напомнил о себе Марк, недовольно посмотрев на Фебу, цеплявшуюся своими крошечным пальцам за его рукав.
— Один момент, — сказал я.
— Не люблю я такие толпы, — проворчал юноша.
Словно в подтверждение его мнения нас весьма невежливо отпихнули в дороги.
— На разрешении стоит дата, — не отставал от меня Марк, — и на воротах непременно проверят, кто покинул город, а кто нет.
— Потерпи пару мгновений, я думаю, что они сейчас уже выйдут, — отмахнулся от него я, — вон из той двери.
— Кто? — удивлённо спросил мой друг.
— Вот они, — указал я, увидев того мужчину, который был в комнате, появившегося из двери.
Его сопровождали двое судейских, которые, вероятно, уже сделали все необходимые записи в своих бумагах. Следом за ними на улицу плотной группой вывалились четверо стражников.
— Дорогу, дорогу! — потребовал похититель, и толпа немного раздалась в стороны, позволяя им пройти.
С правого плеча стражника вышедшего третьим свисала раздетая женщина, торс которой был полностью скрыт под несколькими слоями тяжёлой сети, плотно обмотанной вокруг неё. Голову пленницы, которая всё ещё пыталась дёргаться, без особого, впрочем, успеха, скрывал капюшоном с пряжками. Мужчина нёс свой груз головой назад, как обычно принято носить рабынь.
— Так Ты что, — язвительно проворчал Марк, — хотел понаблюдать на то, как выносят пойманную рабыню.
— В некотором роде, — кивнул я, не ослабляя внимания.
Примерно в это же время, с другой стороны улицы к нам приблизился довольно крупный и одновременно изящный парень. Природа наградила его светлыми вьющимися волосами, и удивительной, почти невероятной красотой. Одет он был в шёлковую тунику вызывающего пурпурного цвета и золотистые сандалии. Всё бы ничего, но общий вид портил серебряный рабский браслет, запертый на его левом запястье. Раб пристроился к вышедшей через другую дверь группе, но не приближался ближе, чем на несколько ярдов.
— Кто это такой? — поинтересовался я у человека одетого в белые с золотом одежды цветов касты торговцев, когда красавчик прошёл мимо.
Я логично предположил, что такой парень мог бы быть известной в городе личностью. Уж слишком он выделялся на общем фоне.
— Это — актёр, Мило, — ответил мне мужчина.
— Но он же раб, — заметил я.
— Да, он принадлежит Аппанию, землевладельцу, импресарио и работорговцу, — сообщил мне торговец. — Тот сдаёт Мило различным театрам.
— Красивый парень, — признал я.
— Самый красивый мужчина во всем Аре, — заверил меня мой собеседник и, усмехнувшись, добавил: — Свободные женщины падают к его ногам штабелями.
— А что насчёт рабынь? — раздраженно спросил Марк, обжигая хмурым взглядом Фебу.
— Лично я готова упасть только к вашим ногам, Господин, — улыбнулась та, потупив взгляд.
— Тогда можешь вставать на колени и приступать к их очистке своим языком, — зло бросил ей Марк.
— Да, Господин, — отозвалась девушка, и, упав на колени, склонилась к его ногам.
— Появление Мило в драме гарантирует ей успех, — заверил меня торговец.
— Выходит, он популярен, — отметил я.
— Особенно среди женщин, — усмехнулся он.
— Я могу это понять, — понимающе улыбнулся я.
— Зато большинству мужчин на него наплевать, — добавил торговец, и я пришёл к выводу, что он был одним из представителей этого большинства.
— Это я тоже понимаю, — кивнул я.
Признаться, я тоже не был уверен, что готов был стать восторженным почитателем этого Мило. Возможно, всё дело в том, что я просто вынужден был признать, что этот Мило был куда красивее меня.
— Желаю всего хорошего, — попрощался со мной мужчина.
— Похоже, этот Мило играет не только на сцене, — пробормотал я себе под нос.
— Что Вы имеете в виду? — спросил, уже было отвернувшийся, торговец.
— Ничего, — заверил его я, выходя из задумчивости.
— Смотри, это — Мило, — шепнула одна свободная женщина другой.
— Да ты что! — воскликнула её подруга. — Бежим за ним, хотя бы мельком посмотрим на него.
— Ты что! — упрекнула её первая. — Это же бесстыдство!
— А кто нас узнает под вуалями? — напомнила ей вторая.
— Точно, — опомнилась первая, — тогда давай поспешим.
И обе дамы, лавируя в толпе, устремились вслед за одетой в пурпур фигурой.
— Красавчиков вроде него, — недовольно проворчал торговец, — следует обязать носить вуаль, выходя на улицу.
— Возможно, — не стал спорить я.
Вообще-то свободные женщины в большинстве крупных городов Гора, и в особенности женщины высоких каст, на людях появляются только в вуалях. Кроме того, они ещё и носят одежды сокрытия, которые действительно скрывают их с головы до пят. Зачастую даже кисти рук скрываются под перчатками. Тому есть множество причин имеющих отношение, прежде всего к скромности и безопасности. С другой стороны, рабыни обычно одеты крайне откровенно, если одеты вообще. Как правило, их предметы одежды, если они им вообще разрешены, скроены так, чтобы оставить минимум простора для воображения относительно их прелестей. Скорее они сделаны для того, чтобы привлечь к ним внимание, и продемонстрировать их, иногда даже излишне нахально, во всей красе и великолепии. Гореане не видят смысла в том, чтобы стыдиться соблазнительности, увлекательности, чувственности, женственности и красоты своих рабынь. Скорее они ценят всё это, дорожат и наслаждаются этим. Безусловно, нужно помнить, что рабыня — не более чем домашнее животное, и находится в полной власти мужчин. Для того чтобы это было понято яснее, следует отметить два пункта. Во-первых, она должна появляться публично, не скрываясь под вуалью. Таким образом, мужчины могут свободно рассматривать её лицо, когда и сколько им захочется, констатируя его деликатность и красоту, а также эмоции женщины. Ей просто не позволено прятать этого от окружающих. Она должна обнажить своё лицо перед их пристальными взглядами, во всей его разоблачительной интимной открытости и со всеми для неё вытекающими из этого последствиями. Во-вторых, её унижение окончательно закреплено тем фактом, что ей не дают иного выбора, кроме как быть той, кем она по существу является, человеческой самкой, и таким образом, она должна, желает она того или нет, сексуально и эмоционально, физически и психологически, занять отведённое ей природой место.