— Приветствую, Тэйбар! — поздоровался кто-то из присутствующих.
— Ура, Тэйбару! — восторженно выкрикнул другой.
Судя по манере приветствий, можно было заключить, что этот Тэйбар мог превосходно управляться с шестом или мечом. Такие здравицы обычно обращены только к признанным экспертам или чемпионам в том или ином виде состязаний. Например, высококлассного игрока каиссы иногда приветствуют именно в такой манере. Присмотревшись к Тэйбару, я заподозрил, что передо мной был опытный мечник.
— С ним его Тука, — обрадовано заметил мужчина стоявший рядом.
— Тука, Тука! — принялся скандировать другой мой сосед.
«Тука» — одна из самых распространённых рабских кличек на Горе. Например, я знавал нескольких рабынь, которых так называли. Девушка, пришедшая вместе с Тэйбаром, Тука, насколько я понял, опустилась на колени сбоку от своего хозяина, выпрямила спину и скромно опустила голову вниз. Ошейник плотно прилегал к её горлу, как это и принято у большинства рабовладельцев северного полушария. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что этот Тэйбар относился к тому типу мужчин, которые держат свою рабыню или рабынь, под строжайшей дисциплиной.
— Тука, Тука! — присоединился к скандированиям ещё один товарищ.
— Она необыкновенно соблазнительна, — вынужден был признать я.
— Главное, что она кое-что понимает в рабских танцах, — сообщил мне мужчина, облизывая губы.
— О-о? — удивлённо протянул я.
— Уж можешь мне поверить, — заверил меня он.
— Тука, Тука, Тука! — скандировало всё больше мужчин.
Вновь пришедший, по имени Тэйбар, посмотрел вниз на свою рабыню, которая перехватив его взгляд, быстро и робко прижалась губами к его бедру. Трудно было не заметить, что она принадлежала ему до самых глубин своего живота.
— Туку в круг! — призвал кто-то из зрителей.
— Она — танцовщица, — объяснил мне мой сосед справа.
— Она неподражаема, — добавил тот, что слева.
— Туку в круг! — выкрикнул ещё один мужчина.
— Тука, Тука! — неслось со всех сторон.
Тэйбар резко щёлкнул пальцами, и рабыня, вскочив на ногам, замерла, выпрямив спину, склонив и немного повернув голову вправо, держа руки по боками, ладонями назад. Именно так стоит рабыня в пага-таверне, готовясь выйти на песок или на сцену. Я жадным взглядом впился в рабыню Тэйбара, впрочем, как и все мужчины, да и женщины собравшиеся здесь. Да, надо признать, у его Туки была превосходная фигура рабыни-танцовщицы.
— Очистить круг! — призвал один из зрителей, и все остальные танцовщицы торопливо раздались в стороны, опускаясь на колени, и готовясь смотреть.
А я всё рассматривал Туку, восхищаясь её красотой и формами.
Тэйбар указал рукой в сторону круга.
— А-ах! — дружно выдохнули мужчины.
— Она двигается как танцовщица, — заметил я.
— Она и есть танцовщица, — заверил меня мой сосед, как и я не сводивший с ней восхищённого взгляда.
Теперь женщина расслабленно стояла в кругу. Её гибкая фигура просто излучала жизненную энергию. Руки подняты над головой, запястья плотно сжаты, колени полусогнуты.
— Она — потомственная рабыня страсти, — уверенно заявил я, — с бумагами о тысячелетней родословной.
— Нет, — отмахнулся от моего предположения мужчина стоявший рядом.
— Где он нашёл её? — поинтересовался я у него. — На Курулеане?
— Понятия не имею, — пожал он плечами.
Оставалось, предположить, что женщина, скорее всего, была взята на меч. Откуда ещё у такого человека, как этот Тэйбар, который не выглядел ни торговцем, ни богатеем, могла оказаться рабыня такой очевидной ценности. Если мужчина, например, не в состоянии приобрести определенную кайилу, то ему ничего не мешает просто угнать её, а затем, когда его верёвку будет на её шее, заявить, что это его животное.
— Ай-и-и! — восторженно выкрикнул мужчина в ответ на первое движение Туки.
— Ай-и-и! — не удержался и я сам.
Да, это был танец рабыни!
— Она не может быть никем иным, кроме как потомственной рабыней страсти, — ещё больше утвердился я в своём мнении. — Уверен, родословную такого животного можно проследить на тысячу лет назад!
— Нет, конечно! — снова отмахнулся от меня мой сосед, увлеченный зрелищем настолько, что не отрывал глаз от рабыни, и кажется, даже моргнуть боялся, чтобы не пропустить ни одного движения.
Я окинул женщину изумлённым взглядом.
— Он она обучена, конечно, — добавил он.
То, это обученная танцовщица, было совершенно очевидно, и всё же, я был уверен, что здесь было вовлечено нечто большее, чем просто обучение. И я даже не имел в виду такие относительно незначительные особенности, как её превосходная фигура, просто идеально подходившая для рабского танца. Я знавал многих женщин с самыми разными фигурами, ставших превосходными танцовщицами. И здесь дело было даже не в том, что Тука обладала несомненным врождённым талантом к такому способу выражения, но в чём-то намного более глубоком. В характере её танца я видел нечто большее, чем просто обучение, фигура и талант. Внутри этой женщины, выражая себя в её танце, в его ритме и радости, спонтанности и восхищении, жила непередаваемая словами глубинная и радикальная женственность, беззастенчивое и непримиримое наслаждение своим полом, уважение и любовь к нему, желание и принятие его, а также ликование от того, что она была женщиной и рабыней во всей изумительности этого.
— Тука, Тука! — скандировали мужчины, отбивая ритм ладонями.
А рабыня всё танцевала. И пусть, здесь собрались не меньше двух сотен мужчин, но, я видел, что она танцевала только для одного, для своего господина. Ему даже один раз пришлось указать, что она должна двигаться по всему кругу, что и было немедленно ей исполнено.
— Тука, Тука! — неслось со всех сторон, и даже некоторые из рабынь стоявших на коленях по периметру круга, неспособные оторвать своих глаз от танцующей рабыни, вплетали свои голоса в общий хор, и хлопали в ладоши.
Похоже, эта Тука была популярна даже среди рабынь, из которых она была, конечно, самым превосходным экземпляром.
Я провожал женщину глазами, по мере её перемещения по кругу.
— Ай-и-и! — радостно выкрикивали мужчины, когда она задерживалась, чтобы станцевать перед ними.
У меня не было ни малейшего сомнения, что она когда-то была танцовщицей в таверне. Именно там танцовщицы должны уметь демонстрировать себя клиентам подобным образом, давая клиенту возможность оценить свои прелести и запомнить себя, если он позднее пожелает использовать её в алькове.
— Ай-и-и! — восхищённо воскликнул другой мужчина.
Уверен, ей не приходилось подолгу томиться в альковах в ожидании мужского внимания.
— Она превосходна, — в упоении выдохнул парень стоявший рядом со мной.
— Да, — не мог не согласиться с ним я, любуясь тем, как она прокладывает свой путь вдоль круга зрителей.
Было даже интересно, как её владелец осмеливается открыто выставлять на показ такую красотку. Оставалось только заключить, что он был полностью уверен в своих способностях защитить своё право собственности на неё, а значит, как нетрудно догадаться, своим мечом он должен был владеть превосходно.
— Ах, — с шумом втянул в себя воздух товарищ по соседству со мной, не спуская глаз с приближающейся танцовщицы.
Насколько изумительны гореанские женщины, подумалось мне. И тут же мне, не без сожаления, вспомнились женщины Земли, столь многие из которых оказались так запутанны, так несчастны и недовольны, женщины не знающие того, чем они были или чем они могли бы быть. Женщины, которых заманили в ловушку, в лабиринт бесплодных, в конечном счёте, изобретений. Женщины, подчинённые нелогичным требованиям и стандартам, ставшие объектами социального принуждения и антибиологических ограничений. Женщины вынужденные отрицать себя и глубины своей природы во имя непонятной им свободы. Женщины, пытающиеся быть мужчинами, и уже разучившиеся и не знающие, как быть женщинами. Женщины, мучающие себя и других своими запретами, горестями и расстройствами. Но я не обвинял их, в конце концов, они были всего лишь жертвами патологических программ обработки сознания. Любому, даже самому прекрасному и живому существу можно подрезать крылья, а затем приучить радоваться этому искажению и уродству. В свете этого, уже не кажется чем-то удивительным то, что столь многие из земных женщин, оказались столь закомплексованными, холодными, инертными и бесчувственными. Но, уже то, что многие из них могут чувствовать свою душевную боль, на мой взгляд, было обнадеживающим сигналом. Если их культура была правильна или разумна, то тогда почему в ней столько боли и страдания? Боль в теле — это признак того, что в нём что-то неправильно. Так почему же чувствуя боль в душе, мы не можем догадаться, что она связана с неправильностью в культуре.
Но вот танцовщица оказалась передо мной, и я был ошеломлён её красотой. Я даже задержал её перед собой на мгновение, пристальным взглядом, не позволяя продолжить движение.
Мне хотелось оплакивать бедных мужчин Земли, не имеющих возможности познать такую красоту. Насколько же непередаваемо изумительны гореанские женщины! Насколько отличаются они от своих земных сестёр! Насколько невозможно было бы женщинам Земли, конкурировать с ними!
Я провожал восхищённым взглядом танцовщицу, изящным движением сместившуюся к следующему зрителю. В этот момент она повернулась ко мне боком, и внезапно я мои глаза чуть не вывалились из орбит от удивления, а нижняя челюсть опустилась на грудь. Сказать, что я был ошеломлён — не сказать ничего. Высоко на левой руке женщины, я рассмотрел маленький, круглый шрам. И это не был результат прикосновения раскалённого железа. Именно по таким крошечным признакам, как пломбы в зубах и шрамы от прививок, можно безошибочно опознать этот вид девушек, не так давно появившийся на невольничьих рынках Гора.
— Она не с Гора! — сам не заметив как, вслух произнёс я.
— Это точно, — подтвердил товарищ рядом со мной. — Она издалека.
— Она с отдаленных мест, — кивнул другой.
— Да, говорят, они называются «Земля», — сообщил первый.
— Верно, — согласился я.
— Не знаю, где это, но рабыни там превосходные, — заметил второй.
Наверное, это могло быть правдой. Что же удивительного в том, что земная женщина, жаждавшая сексуального удовлетворения, будучи внезапно погружена в великолепный мир Гора, где стала объектом удовольствий мужчин, преподавших ей повиновение и всё что связано с её теперешним статусом, после некоторого периода адаптации начинает радоваться открытию самой себя, своему истинному освобождению, обнаружению себя на своём месте в природе, месте красивой и желанной рабыни сильных и бескомпромиссных рабовладельцев.
— Думаю, что нам давно следовало послать туда армию и вернуть их всех обратно в их цепи, — заявил первый.
— Точно, это — то самое место, которому они принадлежат, — поддержал его второй.
— Ага, — кивнул третий.
Я отметил, и это показалось мне весьма интересным, что за мгновение до того как, унестись к другому зрителю, в её глазах мелькнуло смущение, или застенчивость. Моя оценка для неё — очень умная, чрезвычайно чувственная и превосходная рабыня.
Наконец, она, под заключительные аккорды музыки, вернулась на то место, с которого начинала свой танец, к ногам своего господина. Едва стихла музыка, и закончился танец, как всё пространство вокруг нас буквально взорвалось. Мужчины, неистово молотили себя по левым плечам, громко выкрикивая своё одобрение, некоторые вооруженные воины, стучали древками копий по щитам. Тука, меж тем, лежала, затаив дыхание, спиной на земле, перед своим владельцем. Её обнажённое тело блестело от пота, левое колено было чуть приподняло, глаза устремлены на Тэйбара, ладони рук, вытянутых по бокам, уязвимо повёрнуты вверх. Она была превосходна. Я даже отбил плечо, настолько яростно аплодировал ей.
Затем, чувственным плавным движением она перетекла на колени и замерла перед своим владельцем, широко расставив ноги. В её глазах стояла мольба о милосердии. Было видно невооружённым взглядом, что танец необыкновенно возбудил рабыню. Теперь она была полностью в его власти, абсолютно покорна его желанию и готова к его удовольствию.
— Благодарим тебя, Тэйбар! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Ура, Тэйбару! — послышался другой голос.
Тот, кого звали Тэйбаром, помахал рукой собравшимся и, повернувшись, направился прочь от круга. Его рабыня вскочила и поспешила пристроиться слева и позади своего хозяина. Пока она двигалась сквозь толпу, семеня за владельцем, некоторые из мужчин успели дотронуться до неё, в чём не было ничего удивительного или зазорного, ведь она рабыня, а её вполне допустимо трогать. Но даже к этим мимолётным прикосновениям, сделанным походя, насколько я мог судить, Тука оказалась отзывчива. Было хорошо видно, что это была горячая рабыня, та, которая будет, желает она того или нет, мгновенно терять контроль над собой, беспомощно отдаваясь прикосновениям мужских рук. Она шла за своим владельцем, стараясь держаться максимально близко к нему, так, чтобы иметь возможность то и дело, словно невзначай дотрагиваться до него. У меня не было ни малейшего сомнения, что скоро ей предстоит длительное использование, детальное и терпеливое, со всем возможным вниманием, с которым гореанские рабовладельцы имеют привычку эксплуатировать своё беспомощное движимое имущество.
После танца Туки мужчины, забирая своих рабынь, начали быстро расходиться, покидая танцевальный круг, можно было не сомневаться, что большинство из них, если не все, спешат поскорее оказаться на одеялах в своих палатках. Я уже с грустью вспоминал о том, как удобно было лежать на циновке с белокурой девицей пару анов назад.
— Не желаете попользоваться мною, Господин? — осведомилась невесть откуда вынырнувшая монетная девка.
Я, несколько опешив, посмотрел вниз на миниатюрную брюнетку, почти голую, не считать же одеждой та-тиру — рабскую тряпку. Её шею, помимо стандартного рабского ошейника, опоясывала цепь, закреплённая навесным запертым замком. Ну а на свисавшем конце цепи, конечно, имелась коробочка со щелью для монет.
— Господин? — призывно улыбаясь, промурлыкала девица.
Честно говоря, меня взяла злость на неё. Несомненно, плутовка пришла к кругу, в расчёте на нуждающихся в женском теле мужчин, пришедших сюда без рабынь, вроде меня. Всё бы ничего, это её работа, но её отношение показавшееся мне недостаточно почтительным, меня взбесило. Она даже не потрудилась встать на колени!
— Ой! — пискнула рабыня, отлетая в сторону и вращаясь в полёте от моей пощёчины.
— Сюда, — щелкнув пальцами, указал я на место передо мной. — На колени, спиной ко мне.
Рабыня, не мешкая ни мгновения, подползла к указанному месту.
— На живот, — бросил я, и девица быстро растянулась на земле.
Теперь в ней не осталось ни следа игривости или заносчивости. Она вела себя как испуганная рабыня, вызвавшая неудовольствие мужчины. Схватив её за лодыжки, я рывком подтянул её к себе и широко развёл ноги.
— Думаю, Ты заслужила хорошую порку, — заметил я.
— Нет, пожалуйста, Господин! — заплакала брюнетка.
— Сколько Ты стоишь? — осведомился я.
— Всего бит-тарск, Господин! — сообщила она.
Особо не раздумывая, такую цену я мог себе позволить, я подтащил её ещё немного к себе. Рабыня тяжело задышала, придавленная к земле моим весом.
— Ой! — вскрикнула она. — О-ё-ё-ой! О-о-у!
Наконец, отпихнув девку от себя, я поднялся на ноги. Освободившись от тяжести, она, с трудом втягивая в себя воздух, перекатилась на бок и, оглянувшись, посмотрела на меня через плечо. Всё ещё сердясь, я пнул её боковой поверхностью стопы. Рабыня вздрогнула и, заплакав, взмолилась:
— Простите меня, Господин! Я прошу у вас прощения!
— Возможно, это тебя научит манерам, — проворчал я.
— Да, Господин, — всхлипнула она.
— Надеюсь, теперь Ты запомнишь, и в следующий раз будешь более почтительной и не забудешь встать на колени перед мужчиной, — сказал я.
— Да, Господин, — отчаянно закивала девушка. — Простите меня, Господин!
Всё ещё испытывая раздражение, я окинул невольницу взглядом. Судя по тому, как задрожало её тело, она очень боялась, и в любой момент ожидала моего удара или пинка. Внезапно, рабыня извернулась и, подползя к моим ногам, прижалась к ним губами.
— Купите меня, — попросила она, жалобно глядя на меня снизу. — Именно такому мужчине, как Вы я хочу принадлежать!
Схватив девку за волосы, я без особой нежности вздёрнул её на колени, и втолкнул положенный бит-тарск в прорезь её монетной коробки. Рабыня зарыдала и попыталась удержать меня, обхватив мою ногу. Оттолкнув её на землю, я развернулся и пошёл прочь.
— Господин! — позвала она меня. — Пожалуйста, Господин!