— Рядом, в тридцать седьмой квартире, живет одинокая молодая женщина. Дома бывает редко, боится, что воры залезут. Вот и попросила, чтобы я кое-что взяла на хранение.
— Что же вы хранили?
Старушка привела огромный перечень вещей. Ветров понял, что при обыске у Плетень изъята только небольшая часть похищенных и награбленных ценностей. Теперь все это оказалось в руках преступников. Надо было действовать быстро и решительно.
Ветров подошел к телефону и позвонил в отдел. Ему нужен был Харитонов. К счастью, следователь оказался на месте. Ветров быстро объяснил ему ситуацию, попросил предъявить старушке на опознание фото Рыжова, Сашко, Толстой. Харитонов пообещал скоро приехать.
Ветров положил трубку и спросил:
— Где ваш портрет?
— Какой портрет? — не поняла старушка.
— Который они рисовали.
— А, этот, — сказала старушка и встала со стула, — сейчас.
Она принесла из кухни большой лист бумаги. Ветров рассматривал непонятную мазню, нагромождение каких-то колесиков, палочек, крестиков, кружочков. Затем возвратил «картину» хозяйке.
— Похоже, ничего не скажешь.
— Что, похоже?
Ветров смутился и пояснил:
— Этот абстрактный рисунок, по-моему, действительно похож на портрет.
Затем он попросил старушку подождать приезда Харитонова, а сам направился дальше. Теперь Ветров не сомневался, что кража — дело рук Толстой и ее дружков. Сейчас важно не дать им продать краденое.
День клонился к вечеру, и лейтенант быстро шел по улице. А вот и дом Рыжова. Ветров мельком оглядел двор — никого, и пошел к калитке деда Леонтия.
Обычно дед находился во дворе, но сейчас его не было видно. Ветров толкнул дверь тамбура — открыто. Вошел. После яркого солнца помещение показалось лейтенанту сумрачным. Он постоял несколько секунд на месте, пока глаза привыкли к полутьме, затем подошел к следующей двери, потянул ее на себя, перешагнул через высокий порог.
Дед сидел за столом, а напротив... Мазурин.
«Молодец Каменев, — подумал Ветров, — уже успел Мазурина сюда направить», — и, поздоровавшись, пошутил над Мазуриным:
— Чутье у тебя, Петр Андреевич, как у сыщика. Я только подумал о тебе, а ты уж тут как туг, — и, повернувшись к хозяину, спросил: — Как себя чувствуете, дедушка?
Дед пошамкал губами, не спеша ответил:
— Сегодня хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра. А ты, соколик, проходи и садись, в ногах-то правды нет.
Ветров присел на деревянную скамейку возле стола, молча взглянул на Мазурина. Тот понял, что интересует оперативного работника:
— Вот дедушка говорит, что вчера они весь вечер пьянствовали в огороде. После этого Толстая и Сашко ушли, а Рыжов завалился спать прямо под деревом. Утром, часов в одиннадцать, они снова встретились и почти весь день продолжали попойку. Только минут сорок, как Толстая и Сашко ушли, а Рыжов вошел в сарай и до сего времени так и не выходил оттуда.
— Может, вышел?
— Да нет, мы бы увидели, — возразил дед. — Дверь в сарай одна, вот посмотри в окно, у нас как на ладони. Поэтому и сидим здесь, а не на солнышке.
Ветров взглянул в окно и убедился, что позиция для наблюдения действительно выбрана удачно. С ярко освещенного солнцем двора заметить что-либо в неосвещенной квартире было невозможно, зато сарай, где сейчас находился Рыжов, просматривался хорошо.
— Ну что ж, — сказал лейтенант, — тогда и я становлюсь наблюдателем, а заодно отдохну немножко в прохладной комнате.
Ветров попытался втянуть деда Леонтия в разговор, но тот сегодня что-то не был расположен к беседе и, насупившись, сидел за столом, глядя в окно.
Минут через тридцать из сарая вышел Рыжов. Он подошел к калитке, внимательно осмотрел улицу, потом вошел в дом и вынес оттуда большой чемодан и огромный узел. Быстро перетащил все это в сарай и снова направился в дом. Через минуту он опять появился во дворе, волоча на плечах два больших узла. Когда Рыжов в третий раз появился во дворе, то в руках держал свернутый в трубу ковер. По тому, как удерживал он эту ношу, Ветров понял, что в свертке был не один ковер. Очевидно, к Рыжову попали все три ковра из квартиры соседки Плетень.
— Ну, что же, — удовлетворенно пристукнул ладонью по столу Ветров, — думаю, что вопрос, где искать похищенное, совершенно ясен. Сделаем так: ты, Петр Андреевич, — он обратился к Мазурину, — иди к автомату, позвони Каменеву. Попроси, чтобы прислал человека три в помощь и чтобы они захватили постановление на производство обыска. Дождемся, когда соберутся все трое, и будем брать.
Мазурин молча направился к двери, а Ветров остался продолжать наблюдение.
Прошло не меньше часа, пока приехали сотрудники милиции, но ждать пришлось еще долго. Только поздно вечером к Рыжову пришли Сашко и Толстая. Они втроем вошли в сарай. И только тогда оперативная группа направилась к ним. Остальное, как говорится, было делом техники...
Это он!
А в кабинете Ветрова Тростник со следователем Харитоновым беседовали с Жуковой. На столе в папке среди других снимков лежали фотографии Самохина и Драгуна. Решено было предъявить фото этих людей на опознание учительнице. Жукова, немножко волнуясь, начала внимательно просматривать фотоснимки. Вдруг руки ее задрожали. Она протянула следователю одну фотокарточку.
— Этот сидел со мной за одним столиком. Он и уговаривал своего друга оказать «зайчикам» помощь колесами.
Тростник посмотрел на фото и удовлетворенно хмыкнул. Это было фото Самохина. В кабинет заглянул помощник дежурного.
— Товарищ Тростник, к Каменеву.
Тростник встал и направился к Каменеву. Он знал, что разговор пойдет о засаде.
А Ветров, между тем, сидел в кабинете, обдумывая план дальнейших действий. «Получилось, что их восемь: кто же известен? — рассуждал он. — Драгун, Самохин, Рыжов, Сашко, Толстая... Непонятно, кто владелец автомашины. Не знаем мы и этих “зайчиков”. Если принять во внимание рассказ Жуковой, можно сделать вывод, что “зайчики” — молодые люди, а молодежь, известное дело, требует особого внимания». Лейтенант думал, как изобличить этих «зайчиков», как помочь им выбраться на правильный жизненный путь. Потом мысли Ветрова возвратились к Тростнику: «Что там?» Игорь представил, как в эту минуту его товарищ, другие работники милиции, брат хозяина сидят в квартире и напряженно ждут.
Лешковский рассказывает...
Головлев сидел в своей комнате. Вот-вот должен появиться Лешковский, который сегодня был вызван в отдел милиции. Капитан вдруг почувствовал, что сильно волнуется. А как не волноваться, если сейчас придет человек и сразу станет ясно, свой он или чужой. Наконец послышался голос Лешковского. Он поздоровался с хозяйкой и, громко стуча тяжелыми башмаками по деревянному полу коридора, вошел в дом.
Головлев не торопился выходить из комнаты. «Пусть успокоится мой сосед, — думал капитан, — и тогда может сам излить душу». Лешковский действительно вскоре заглянул в комнату Головлева, который сделал вид, что углубился в чтение.
— Можно?
Головлев оторвался от книги:
— А, Гриша! Входи, входи...
— Спасибо, я на минутку.
Лешковский нерешительно топтался у дверей.
— Мне хотелось бы поговорить с тобой. Если не возражаешь, то пойдем на улицу.
— А что возражать? Я и сам хотел прогуляться, — ответил Головлев. — Пошли подышим...
Они вышли на улицу. Вечерело. Солнце опускалось за горизонт, мягко освещая буйно цветущие сады. Долго шли молча. Лешковский наконец заговорил:
— Не знаю почему, но когда понадобилось с кем-то посоветоваться, сразу подумал о тебе. Понимаешь, какая петрушка вышла. Вызывают сегодня в милицию и будто молотком по голове: «Так, мол, и так, дорогой гражданин, совершена кража из квартиры. На месте происшествия нашли бутылку из-под вина, а на ней отпечатки пальцев вашей правой руки. Так что сознавайтесь...» — и суют мне под нос акт криминалистической экспертизы, где черным по белому подтверждается, что отпечатки пальцев на этой бутылке оставил гражданин Лешковский. Понимаешь, ей-богу, как молотком по голове. Я ведь и близко к этой хате не подходил. Даже яблок ни разу не воровал, не то что по квартирам лазить. Допрашивают меня, а я так ошарашен, что и сказать ничего толком не могу. В общем, ничего от меня не добились. Злость разобрала. Думал, что подстроили всю эту химию с актами и хотят на меня кражу списать. Но присмотрелся — вроде нет, ведут себя вежливо, больше спрашивают, где я мог держать эту бутылку. А я хоть убей, ничего вспомнить не могу. Говорят, иди да хорошенько подумай. Вот шел домой и думал, думал, думал... И что ты скажешь? Кажется, придумал, вернее вспомнил... Понимаешь, как-то вечером гулял я по Севастопольскому скверу. Подходят ко мне двое, попросили прикурить. Закурили, завели беседу. По разговору понял, кореши недавно откинулись после срока.
Предложили выпить в честь знакомства. Сбросились по два рубля. Один из них, имени уже не помню, сходил на Волгоградскую в гастроном, принес три бутылки вина. А я, знаешь, совсем не пью эти «чернила». Привык как-то если пить, то водку. Выпили, окосел я, а они предлагают еще. Отдал свой последний червонец, купили они опять несколько бутылок этой гари. Я так и свалился в этом сквере. Проснулся ночью от дождя, лежу на траве, мокрый весь, грязный. Попытался вспомнить, где я, что со мной случилось — не могу. Встал, голова кругом идет. Смотрю — пиджака нет, часы с руки сняли. Дошло наконец, что эти кореши обтяпали меня. Споили, часы забрали, пиджак стянули. Правда, в пиджаке, кроме газеты, ничего не было... Еле домой добрался... — Лешковский немного помолчал. — Вот и кажется мне, что бутылка та, из которой мы пили тогда... Кореши — сволочи. Наверное, специально подбросили на хату, которую «сделали». Рассчитали, гады, тонко! Милиция быстро установит, кому принадлежат отпечатки, и меня — в каталажку. Вот отпечатки — это стопроцентное доказательство. А потом кто поверит моим объяснениям! Слава богу, что в милиции не дураки: вызвали меня, допросили, поговорили, отпустили. Их на мякине не проведешь!
Головлев спросил:
— В милиции об этом рассказал?
— Да нет, говорю же тебе. Это я только потом вспомнил.
— С ними больше не встречался?
— В том-то и дело, что встречался. Причем совсем недавно. Как-то к хозяину приезжает на «Москвиче» его друг Федор. Пошли они в огород шептаться о чем-то. Я вышел на улицу, думал в кино пойти, глядь, а в машине один из тех двух корешей сидит. Посмотрел на меня и отвернулся. Не узнал, сволочь! Я хотел было подойти и вытряхнуть из его поганой душонки часы и пиджак, но передумал. Раз приехал к хозяину, значит, знакомы они. Не стал я входить в конфликт, решил не торопиться, разобраться во всем. Несколько дней спустя хозяин по пьянке ляпнул, что они приезжали за какими-то вещами, которые хранились в нашем доме, и отвезли их к Федору.
— Фамилию Федора не знаешь?
— Куда там! Паспорт у него не требовал. Да мне это и не надо. Знаю, где он живет. Как-то шли мы с хозяином мимо Болотной станции. Говорит, подожди минутку, и пошел в небольшой домишко. Вскоре вернулся оттуда с Федором. Тот был в майке, в тапочках на босую ногу. Значит, живет он там, факт... — Лешковский замолчал.
— И что ты думаешь делать? — спросил Головлев.
— Черт его знает. С одной стороны, впутываться в эту историю не хотелось бы, а с другой — надо объясниться в милиции. Ведь следы-то мои найдены в той хате, да и подонков этих проучить не мешало бы.
— Что здесь думать! Если ты решил жить по-новому, то зачем тебе брать на душу грех и врать в милиции. Ты ж видишь, какие это люди. Втоптать человека в грязь, подставить под удар им как плюнуть. Сойдет с тобой, следующую жертву наметят. Словом, вот тебе мой совет: иди в милицию и расскажи все.
— Пожалуй, ты прав. Пойду, обязательно пойду завтра и все расскажу...
В засаде
Ждать преступника и каждую секунду быть готовым встретить его — это испытание. Испытание воли, мужества. Тростник и лейтенант Мазурин примостились на диване. Чтобы успокоиться, решили сыграть в шахматы. Рядом в кресле в напряженной позе сидел брат хозяина квартиры. В другой комнате пристроились еще два милиционера. Для встречи все было подготовлено. Участники оперативной группы договорились, что если преступники войдут в дверь, то они беспрепятственно могут проходить в зал, если же залезут в помещение через окно (а это не исключалось, поскольку квартира расположена на первом этаже), то тоже не следует спешить. Во-первых, воров надо было брать без шума. Во-вторых, сразу же после этого требовалось задержать и водителя машины, на которой они приедут.
Сколько уже было засад вроде этой! Тростник не спеша двигал фигуры, вспоминал, как ему лет пять назад впервые пришлось участвовать в одной операции. Тогда он только что окончил среднюю школу милиции и вместе с опытным оперативным уполномоченным уголовного розыска Поповым распутывал туго завязанный узел по делу о краже мотоциклов. Удалось установить место в лесу, где хранились похищенные машины. Было принято решение организовать засаду. Оперативные работники, умело маскируясь, сменяя друг друга, дни и ночи выжидали преступников. Тростнику дважды выпадала очередь сидеть в дозоре днем, и он чувствовал себя вполне уверенно. Но однажды ему пришлось дежурить в глухую полночь. Вместе с ним заняли позицию в кустах еще два оперативника — старший лейтенант Янович и лейтенант Голубович. И надо же было так случиться, что Голубович неожиданно заболел — приступ аппендицита. По рации попытались вызвать машину и попросить дать замену заболевшему. Но, как говорится, беда ходит не одна: рация, до этого безотказно работавшая, вышла из строя. Что делать? Сниматься с засады и всем направляться к шоссе? А вдруг появятся преступники! Решили, что в засаде остается Тростник, а Янович проведет больного к шоссе, на попутной машине доставит в город, возвратится оттуда с другим оперативником и новой рацией. Тростник остался один.
Вскоре налетел порывистый ветер, зашумел листвой, закачались верхушки деревьев, началась гроза. Лейтенант, укутавшись в плащ-палатку, которая не спасала от ливня, вглядывался в ночную темноту. Изредка ее разрезали ослепительные вспышки молнии, и тогда Тростнику казалось, что к нему приближаются полусогнутые фигуры. Сколько ни напрягал он слух, ничего уловить не мог: дождь и гром заглушали все. Лейтенант поминутно оглядывался, ожидая нападения. Он не знал, как ему поступить, если появятся преступники, и молил судьбу, чтобы они не пришли. Да, это был страх, порожденный одиночеством и неопытностью, а когда, уже к самому утру, прибыла помощь, Тростник моментально уснул, прямо на мокрой траве.
...Стемнело. Свет включать нельзя. Надо ждать.
Рыба идет в сеть
В субботу, в семь утра, Ветров был уже на работе. Спросил у дежурного, нет ли сообщений от Тростника.
— Молчит, — односложно ответил уже немолодой капитан.
«Сидеть ему еще день», — подумал Ветров, поднимаясь к себе в кабинет на второй этаж.
Не успел он открыть дверь, как его окликнул дежурный:
— Товарищ Ветров, вас к телефону!
Игорь снова направился в дежурную часть и взял лежавшую на столе трубку:
— Ветров слушает!
Докладывал инспектор уголовного розыска Королек. Он вел наблюдение за домом, где жила Бурова. В течение ночи все было спокойно. Бурова из дома не выходила. И только теперь к ней вошли трое мужчин. Двое из них — Драгун и Самохин, третий незнакомый.
Ветров, заметив, что в дежурную часть зашел Каменев, попросил Королька прерваться с докладом на минуту, коротко сообщил об услышанном своему начальнику.
Ануфрий Адамович взял трубку, дал указание инспектору продолжать наблюдение, держать связь с отделом по рации и повернулся к Ветрову:
— Бери людей. Смени группу Королька. Задерживать Драгуна пока не нужно. До среды никуда не денется. Ваша задача — выяснить, кто среди них третий. Может, они выведут и к этим «зайчикам». Это дало бы нам возможность предотвратить кражу. Будьте осторожны. При любых ситуациях Самохин и Драгун видеть вас не должны.
Тяжело вору
А Тростник все ждал. Вот уже и субботний день на исходе, а их все нет. Правда, днем кто-то позвонил по телефону, но трубку не поднимали: могли позвонить воры с целью перепроверки. Бездействие угнетало. Они уже сыграли десятки шахматных партий. Тростник убеждался, что длительное ожидание притупляет бдительность. Вот почему, когда стемнело, он собрал всех сотрудников в одной комнате и сказал:
— Если придут, то только сегодня ночью. Действовать придется в темноте, поэтому давайте еще раз прорепетируем наши действия. Я становлюсь у входной двери — она открывается внутрь квартиры, — и когда гости войдут, окажусь в укрытии. Таким образом можно отрезать им путь обратно. Мазурин становится в зале между сервантом и окном, за эту темную штору. Ваша задача, — Тростник повернулся к двум милиционерам, — перекрыть пути отступления, если они проникнут через окно. Пропускайте их к нам. При любой ситуации действовать только по моему сигналу.