В этом туалете шесть кабинок, и, судя по всему, пусты все, кроме одной. Мария заняла самую дальнюю, и я тихо стою у двери и слушаю, как ее рвет. Она кажется ужасно больной, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отреагировать сходно. Никому из нас не пойдет на пользу, если я заболею. Но да, ее явно уже рвет чуть ли не мозгами. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в щель под дверью, и вижу, что она на коленях перед унитазом. Я быстро выпрямляюсь, когда слышу, что звуки рвоты затихают, и вот ее закончило тошнить, она последний раз смывает воду и поднимается.
Она понятия не имеет, что кто-то здесь есть, судя по ее удивленному взгляду, когда она медленно открывает дверь и выходит, вытирая рот.
— О, не обращай на меня внимания, — быстро говорю, пренебрежительно помахивая рукой.
Она просто смотрит на меня, и я практически слышу ее мысли. Она ненавидит меня естественно, потому что, как и большинство девчонок в этой проклятой школе, конечно, завидует. Она думает, что попалась на горячем и что я собираюсь бегать по Хогвартсу, разбалтывая ее секрет. Ну… Для начала я должна этот секрет узнать.
— Ты знаешь, что ты неправильно это делаешь, верно? — она тупо на меня смотрит, так что я облокачиваюсь на одну из раковин и продолжаю. — Если у тебя есть ложка или что-то вроде этого, чтобы придерживать язык, ты сможешь пролезть ею глубже и дотянуться до той свисающей штуки в горле. Это самый легкий способ. Это даже не больно, это происходит автоматически.
Мария смотрит на меня. Она выглядит усталой и растерянной. Наконец, она говорит:
— О чем ты?
— Ну, я тебя слышала, — говорю я, стараясь выглядеть сочувствующей и такой тактичной, как только можно. — Ты здесь вызывала рвоту. И тебе явно было больно протаскивать пальцы в глотку, это ведь не обязательно, так? Я серьезно, если дотронешься до этой свисающей штуки — не знаю, как она называется, но ты понимаешь, о чем я, верно? Ну вот, дотронешься, и тебя сразу же вырвет, без задыхания и страданий. Так намного лучше.
Мария смотрит на меня тяжелым взглядом, и она ни капельки не выглядит развеселившейся. На самом деле она выглядит так, будто хочет меня ударить. Хотела бы я, чтобы она попробовала… Наконец, она качает головой и спрашивает:
— Что?
Я лишь улыбаюсь ей плотно сжатыми губами и прикидываюсь сочувствующей:
— Не стесняйся. Так делают многие девчонки, знаешь?
— Что делают?
— Вызывают рвоту после еды, — пожимаю я плечами, будто в этом нет ничего особенного.
— Ты думаешь, я — булимичка? — тупо спрашивает она.
Я снова улыбаюсь.
— Это нормально, Мария. Я не скажу. И, между прочим, ты отлично выглядишь, — ложь. — Я точно могу сказать, что ты скинула пару килограмм, — снова ложь.
Она расстреливает меня взглядом, и я стараюсь не выглядеть веселой. Это на самом деле забавно.
— Я не булимичка, — твердо говорит она, поворачиваясь к другой раковине, чтобы умыться.
— О, — я прикидываюсь встревоженной. — Но ты казалась такой больной! Может мне вызвать медсестру? — я отстраняюсь от раковины и придвигаюсь к ней, будто думая помочь.
— Нет! — быстро говорит она, оборачиваясь и явно паникуя. — Я в порядке.
— Тогда что не так? — я качаю головой, притворяясь дурой. — Тебя не может тошнить без причины. Если только ты не специально. Или… — мой голос затихает, и я призываю на помощь все свои актерские способности. — Мария, ты же не… — я смотрю на нее огромными глазами, и она смотрит на меня, и в ее глазах паника и отчаяние. В яблочко. — Ты действительно?
Ее глаза тут же начинают увлажняться. О, прекрасно. Теперь она будет нахер рыдать. Хьюго мне столько задолжает.
— О господи… — говорю я наполовину наигранно, наполовину серьезно. До меня только сейчас дошло, что, если она действительно беременна, моему кузену полный пиздец. Невероятно. Я смотрю на нее, стараясь увидеть на ее лице хоть что-то, что скажет, что это неправда, но этого нет. Это правда.
— Пожалуйста, никому не говори, — умоляет она секунду спустя и выглядит совершенно отчаявшейся. — Пожалуйста. Никто не знает…
— Разве ты не должна была сказать, ну, не знаю, его отцу? — я не могу остановить свой грубый тон. Это получилось автоматически. Мария выглядит униженной и еще более напуганной, и она смотрит на меня так остро, словно проверяет, не знаю ли я что-то. Наконец, она отворачивается. — Я даже не знала, что у тебя есть парень, — продолжаю я, немного сбавляя резкость.
— Он не мой парень, — бормочет она.
— Тогда кто? — требовательно спрашиваю я. Теперь я очень серьезна.
Она смотрит на меня, и ее глаза все еще на мокром месте. Она совсем мне не доверяет и точно не должна. Но это мой кузен, черт возьми, так что лучше бы ей признаться.
— Никто, — наконец шепчет она. — Это неважно. Я даже не знаю, что сделаю.
— Что? — о, черт, нет. — Ты не серьезно. Ты не можешь просто… решить что-то в этом роде и не сказать ему!
— Это не твое дело! — выкрикивает она и теперь выглядит больше сердитой, чем отчаявшейся.
— Это мое на хрен дело.
— Почему? — требует она и тяжело смотрит на меня, как будто пытается запугать. Это не срабатывает, конечно, потому что я точно знаю, что она делает. Она пытается понять, знаю ли я. Она хочет, чтобы я сказала это, а я не скажу. Я просто смотрю на нее таким же тяжелым взглядом.
— Скажи ему, — твердо говорю я. И я это серьезно.
Мария недовольно смотрит на меня, но вдруг решает, что это того не стоит. Она знает, что уже и так подставилась, поэтому перекидывает сумку через плечо и протискивается мимо меня, ужасно торопясь поскорее сбежать. Я смотрю на ее отражение в зеркале, пока она выходит в дверь. Я не знаю, что думать и что делать. Смешно даже, как внезапно все перевернулось и стало настоящим.
И это будет полная катастрофа…
Даже не думая об этом, я выхожу из туалета и иду по коридору. Он теперь заполнен учениками, потому что все торопятся на первый урок. У меня зелья, а подземелья где-то в миллионах милях отсюда. Я иду ровным шагом — не слишком быстро, не слишком медленно. Я игнорирую всех, кто пытается привлечь мое внимание взмахами руки, улыбками, приветами. У меня ни на кого из них нет времени. Мне нужно кое о чем позаботиться, и сначала разберемся с важными вещами, это срочно.
Большинство моих одноклассников уже внизу, когда я быстро и выверено спускаюсь по лестнице. Воздух здесь довольно холодный, но я с трудом замечаю это. Лидия растерянно смотрит на меня, пока болтает с Майклом Доунером. Я тут же вспоминаю, что обещала ей вернуться к завтраку. Такое ощущение, будто это было миллион лет назад, а ведь прошло лишь несколько минут. Я игнорирую ее и всех остальных. Хьюго и Аманда стоят отдельно от других в противоположной стороне коридора. Они видят, что я иду, и ни один из них не двигается, пока я приближаюсь к ним. Наконец я подхожу, становлюсь перед ним и решительно упираю руки в бока. Нет никакого смысла ходить вокруг да около.
— Она беременна.
Хьюго ничего не говорит. Он просто падает спиной на стену и смотрит себе под ноги. Я жду от него хоть какой-то реакции, но нет. На его лице никаких эмоций и, кроме того, что оно немного побледнело, других изменений в нем нет. Я смотрю на него, ожидая хоть чего-то, но ничего не происходит.
— Ты меня слышал? — требовательно спрашиваю я, суживая глаза. — Она беременна.
— Тс! — шипит Аманда, глядя мне за спину, где, как я знаю, на нас пялятся остальные. Они слишком далеко, чтобы слышать наш разговор, но, уверена, они жадно нас разглядывают. Мне плевать.
Я игнорирую Аманду и продолжаю обращаться к Хьюго:
— О чем ты нахер думал? Боже, как ты мог быть таким идиотом?
— Заткнись, Лили, — злобно выкрикивает Аманда, и, когда я смотрю на нее, она буравит меня взглядом еще сильнее, чем обычно. Для нее это просто повседневный взгляд, но сейчас она выглядит так, будто действительно меня ненавидит.
И это взаимно.
— Не смей говорить мне «заткнись», — отвечаю я. — Это не имеет к тебе отношения!
— К тебе это тоже не имеет отношения!
— Я с тобой и не разговариваю! Я пытаюсь поговорить с моим кузеном! — я специально выделяю последнее слово, чтобы напомнить ей, у кого больше прав волноваться за Хьюго.
— Ты ведешь себя с ним, как сука, — твердо отвечает она. — Отстань от него.
— Назови меня сукой еще раз, и, клянусь, это будет последним, что ты произнесешь в своей жизни, — я с вызовом смотрю на нее, сузив глаза, но она не отказывается от подначки.
— Сука.
Она говорит это четко и ясно и приподнимает брови, напрашиваясь на мою реакцию. Она знает, что я ничего не сделаю, потому что я не хочу, чтобы меня исключали из-за чего-то такого мелкого и тривиального как Аманда Лонгботтом. Но все же, я стискиваю пальцы в кулак, чтобы сдержаться и не снять с нее идиотский скальп. Ей повезло, что у меня для этого слишком много достоинства.
— Твои родители спятят, — говорю я, снова обращаясь к Хьюго и игнорируя эту зануду рядом с ним.
Он выглядит оцепеневшим или типа того. Все еще не подает признаков того, что слышал меня, не то, что ответа. Аманда осторожно гладит его по спине и воркует, как с младенцем.
— Они поддержат тебя, — уверяет она, и просто смешно, насколько это неправда. — Все будет хорошо, Хьюго, — тихо говорит она.
— Нет, не будет, — правдиво отвечаю я, отказываясь подслащать пилюлю. — Они просто умрут. А потом убьют тебя.
— Нет, они этого не сделают, — спорит она, больше чтобы достать меня, чем его.
— Ты их даже не знаешь, — замечаю я, и она злобно закатывает глаза.
— Я знаю их всю мою жизнь.
— Ну, они — наша семья, — шиплю я, придвигаясь ближе к Хьюго. — И как бы тебе не хотелось верить в обратное, ты не ее часть.
Аманда открывает рот, чтобы что-то сказать, но ее прерывает Хьюго, который впервые заговаривает:
— Просто заткнитесь, ладно? — горько говорит он, оглядывая нас и стену за нами. — Вы обе. Боже.
Он больше ничего не говорит, а просто проходит между нами и идет в кабинет, который уже открыт. Наши одноклассники все еще с любопытством нас разглядывают, задаваясь вопросом, что происходит. Мне внезапно хочется их всех проклясть. Но больше всех — Аманду Лонгботтом.
— Не влезай в это нахер, — твердо говорю я.
— Ты, — ровно отвечает она, — иди к черту.
А затем она в прямом смысле трясет волосами и раздражающе ровным шагом идет за Хьюго.
Клянусь. Я клянусь, я ее убью.
========== Глава 12. Дом семьи Уизли. 18 ноября ==========
Дорогие мама и папа,
Я долго думал, следует ли мне писать это или нет. Часть меня боится, потому что я знаю, как вы оба будете разочарованы. Но другая часть меня знает, что лучше вы услышите это от меня, чем от кого-либо другого. И я хочу, чтобы вы знали: мне очень жаль, что я доставляю вам столько проблем, и я никогда, никогда не хотел, чтобы это произошло. Короче, вот в чем дело.
Есть одна девушка в школе, Мария Мартинес. Я не очень хорошо знаю ее на самом деле, но, исходя из того, что знаю, она очень милая и дружелюбная и кажется хорошим человеком. Пару месяцев назад я совершил большую ошибку и сделал то, чем не горжусь. Теперь Мария беременна, и я совершенно уверен, что это мой ребенок. Она еще никому не говорила, но это только вопрос времени, когда новости разлетятся. И когда это случится, я уверен, будет очень много проблем, и мне по-настоящему жаль, что это вызовет трудности с прессой. Я просто хочу убедиться, что вы узнаете от меня, а не из газет или вроде того.
Я знаю, как вы оба разочарованы, и снова говорю, мне очень, очень жаль. Я не хотел, чтобы все это случилось, и я точно этого не планировал. Я сделал по-настоящему идиотскую ошибку и не могу никого винить, кроме себя. В любом случае, что сделано, то сделано, и я не буду увиливать от ответственности. Я знаю, что этого вы от меня и ожидаете, и надеюсь, что однажды вы сможете меня простить и принять случившееся. Если же нет, я пойму.
Я надеюсь как можно скорее услышать от вас ответ, но пойму, если вам нечего будет мне сказать. Пожалуйста, дайте знать, что я могу сделать, чтобы все это компенсировать. И еще раз — мне очень жаль.
С любовью,
Хьюго.
Письмо пришло ровно в восемь пятьдесят шесть вечера.
Рон знал это, потому что посмотрел на часы, пока шел вниз, уложив Лэндона спать. Сова терпеливо дожидалась за окном, когда он вернулся в гостиную, и он впустил ее, сразу же узнав птицу, подаренную Хьюго на двенадцатый день рождения.
Он ожидал очередного пустячного письма. Хьюго всегда писал вовремя, но редко закатывал драмы. Обычно его письма были простыми и ни о чем, с рассказами об уроках и редкими упоминаниями его друзей.
Но это было далеко не пустячным.
Сначала он даже никак не отреагировал, потому что понятия не имел, как реагировать. Он даже не знал, как поверить в слова, написанные в письме. Он многие годы боялся этого письма, но в его воображении оно никогда не приходило от Хьюго. Это было письмо, которого он боялся куда сильнее, чем мог признаться, письмо, что навеки связало бы его дочь с семьей, которую он ненавидел больше всего на свете. Вот было письмо, которого он боялся и которого даже ждал. В конце концов, он знал, что это лишь вопрос времени.
Но не это.
Он прошел сквозь несколько разных стадий реагирования за очень короткий промежуток времени и к тому моменту, как его жена вернулась домой в четверть одиннадцатого, он был в гневе. Она поняла это сразу, с той же секунды, как увидела, что что-то не так.