— Ох, Ал! Слава богу! Ты не можешь присмотреть за Лэндоном? Пожалуйста. Он должен был отправиться в Нору, но Молли заболела. И я как раз собиралась звать твою маму, но думаю, она сегодня работает. Правда, я бы не просила, если бы это не было нужно, я знаю, ты устал, но не мог бы ты за ним приглядеть? Только ненадолго. Я уйду после обеда, но мне нужно столько переделать, прежде чем я смогу уйти насовсем. Спасибо огромное, ты просто спас мне жизнь!
Ну вот так. Она толкает ко мне Лэндона, и он столь же недоволен таким развитием ситуации, как и я. Для начала, он зол, что его в такой ранний час вытащили из постели, ну и чтобы сделать все еще хуже, он уже достаточно большой, чтобы беситься из-за того, что его мать настолько занята работой, что тащит его с собой в офис в надежде кому-нибудь спихнуть.
Ну и на самом деле, Лэндон — избалованный сорванец, что хуже всего.
Он был довольно милым, когда был младше, и все надеялись, что таким и останется. Но нет, в итоге он как бы во всем пошел в Роуз, и она единственная на планете находит это забавным. Это смешно, правда, потому что Хьюго совсем не такой — он как-то оказался совершенно нормальным, так что можно верить, что их родители не специально их такими выращивают. Но мозги, наверное, передаются с кудрями, потому что Хьюго из них единственный не кудрявый, и он единственный не какой-то вундеркинд. Он не тупой во всех смыслах, но и не такой умный, как Роуз, Лэндон и их мама (кудри, помните?), совсем не такой. Мне жаль Хьюго, правда. Я имею в виду, как будто недостаточно ужасно было то, что он рос в постоянном сравнении с Роуз, так теперь еще и оказалось, что и его братишка — маленький гений. К счастью для него, он единственный, которого почти все любят (по крайней мере, в нашей семье).
Разница между Лэндоном и Роуз в том, что Роуз выросла в уединенном окружении. Как и я, она мало что знала о том, как на самом деле знамениты ее родители, пока не пошла в Хогвартс. Так что она просто была рано развитой всезнайкой. А вот Лэндон же, с другой стороны, просто возрос под светом софитов. Его мать принесла присягу министра, когда ему было три, так что он никогда и не видел разницы. Было невозможно укрыть его от этого знания, так что он представляет, насколько знамениты его родители и знает, что они просто смехотворно важны. Не говоря уже о том, что он избалован сверх меры, — не своими родителями, конечно — но он, в конце концов, самый младший внук во всей семье (не считая детей, что завела парочка моих кузин). И он слишком нафиг умный для своего же блага, что только увеличивает его испорченность. Он умный, и знает это. Вот полный рецепт кошмара.
— Мне не нужна нянька, — твердо говорит он, пока я тащу его из министерства по лондонским улицам. Обычно я просто аппарирую домой, но не доверяю себе транспортировку Лэндона, потому что мы оба можем расщепиться на кусочки. Кроме того, я живу недалеко от министерства, и немного свежего воздуха привередливому ребенку не повредит.
— Думаешь, можешь оставаться в одиночестве? — я хватаю его за плечо, прежде чем он выскакивает на дорогу прямо под колеса двухэтажному автобусу.
— Я не младенец, — пыхтит он, явно уязвленный тем, что его жизнь пришлось спасать в первые же пять минут.
— Тебе шесть.
— Это значит «не младенец».
— Ладно, — пожимаю я плечами. — Тогда назовем это присмотром за пацаном.
Я слежу за светофором, чтобы поймать момент, когда безопасно будет переходить (если к улицам Лондона вообще можно применить термин «безопасно»).
— Ты сам еще пацан, — он собирает руки на груди и отказывается двигаться, когда наконец загорается зеленый, и я подталкиваю его в спину.
— А ты уже почти мертвый пацан, — мрачно бормочу я, наклоняюсь и хватаю его за талию. Он, конечно, это ненавидит, но я не собираюсь пропускать зеленый свет, пока есть возможность перейти улицу. Так что, если мне придется тащить его через дорогу вопящим и трепыхающимся, я это сделаю.
И он так и поступает — вопит и вырывается, я имею в виду. Пожилая женщина смотрит на меня с презрением и шипит что-то об издевательствах над детьми. О, я могу об этом только мечтать. Клянусь, если и есть на свете ребенок, в которого надо вколотить немного мозгов, то это вот этот. Но шансы на это малы, так что не повезло.
— Я тебя ненавижу, — злобно выплевывает Лэндон, когда я наконец ставлю его на землю.
— Погоди, дай отплакаться, — закатываю я глаза и хватаю его за руку. Он изо всех сил старается вырваться, но я крепко ее держу. Последнее, что мне нужно — потерять сына министра магии посреди площади Пиккадилли. Это было бы просто фантастично. Меня бы не только бросили в Азкабан, а еще сразу же оттуда бы и выпустили, чтобы вся моя семья в полном составе могла меня убить.
— Однажды я буду больше тебя, — угрожает он сквозь зубы.
Ага, ты и весь остальной мир, малец. Я даже не тружусь отвечать, просто тащу его вниз по улице к своему дому. Мы быстро добираемся дотуда, и он изо всех сил старается цепляться ногами, пока я тащу его вверх по ступеням. Когда я наконец открываю дверь и вталкиваю Лэндона, оказывается, что в квартире слишком тепло, так что я открываю пару окон и впускаю осеннюю прохладу. Я люблю эту квартиру — она не слишком большая, не слишком маленькая. Она принадлежит моим родителям вообще-то — папа купил ее несколько лет назад, когда они с мамой собирались разводиться, но так как этого не случилось, у них оказалась еще небольшая потрясающая собственность в центре магловского Лондона. Джеймс переехал сюда сразу после окончания Хогвартса, но как только разбогател, ему понадобилось найти себе местечко попрестижнее. Так что я занял эту квартирку, и Лили может пойти в жопу, если думает, что и до нее дойдет очередь, когда она закончит Хогвартс следующей весной. Потому что мне здесь нравится, и я хочу остаться тут навсегда.
Я оставляю Лэндона в передней, пусть развлекается сам. Уверен, он найдет, чем заняться, даже если ему придется разрушить для этого всю мою квартиру. Я зову его из кухни и спрашиваю, завтракал ли он, но он намеренно меня игнорирует. Мне плевать. Я хватаю пару яиц из холодильника и ставлю их жариться, пока делаю то же с хлебом, правда кладу его для этого в тостер. Потом сажусь и расслабляюсь, ожидая, пока еда приготовится. И когда я иду в гостиную и пихаю сэндвич с яйцами Лэндону, он в кои-то веки не спорит и начинает есть, не умничая.
Я скидываю кроссовки и лениво падаю на мягкий диван. Я кошмарно устал и чувствую, что мои веки становятся все тяжелее и тяжелее с каждой секундой. Я чувствую себя так, будто могу проспать теперь часов восемь или девять. Но у Лэндона, само собой, другие планы.
— Ты хорошо прожарил эти яйца? Моя сестра говорила, что можно умереть, если съесть не прожаренные яйца.
— Твоя сестра врет, — бормочу я, и мои глаза закрываются против моей же воли.
— Моя сестра, — поправляет он меня, — учится на целителя.
— А еще твоя сестра — патологическая лгунья. Она не может этого не делать.
— Я скажу ей, что ты так сказал.
Я пожимаю плечами.
— И я скажу ей, что ты специально накормил меня сырыми яйцами, чтобы убить.
Я открываю один глаз и смотрю на него. Если бы это был какой-то другой ребенок, это было бы забавно, но это Лэндон, и он полностью серьезен. Наконец, я вздыхаю и открываю второй глаз. Я машу палочкой в сторону книжной полки и легко хватаю книгу, которая ко мне прилетела. Протягиваю ее ему.
— На, тренируйся читать.
Он смотрит на меня так, будто я какой-то слизняк, полностью тупой, с ног до головы.
— Мне не нужно тренироваться читать, — значительно говорит он. Но берет книгу, когда я толкаю ее к нему и выхватываю недоеденный сэндвич. — Эй!
— Не хочу, чтобы ты умер, — бормочу я с набитым ртом. — Читай.
Он грозно смотрит на меня, пока я приканчиваю сэндвич, но садится у кофейного столика и открывает книгу. Не знаю, что за книга, и мне плевать. Я просто хочу спать…
Думаю, в этом я добился успеха, потому что следующее, что я осознаю — как кто-то стучит в мою дверь. Лэндон отрубился, лежа головой на открытой книге. Он намного милее, когда спит — выглядит почти человеческим ребенком, а не демоном. Я силой поднимаю себя, следя за тем, чтобы не потревожить его, и иду открывать дверь.
Да.
Это тетя Гермиона пришла избавить меня от обязанности приглядывать за дьяволом во плоти. Двое громил из моего отдела держатся в нескольких метрах от нее. Я поднимаю руку, чтобы поприветствовать их, и они кивают в ответ на этот жест, но оба выглядят намного серьезнее, чем были бы на любом другом занятии. Но авроры готовы расшибиться, чтобы получить работу в министерской охране, и теперь они ведут себя с таким фальшивым профессионализмом, что это почти забавно. Почти.
— Ох, спасибо тебе! — она выглядит запыхавшейся и изможденной, когда проходит в мою квартиру, оставляя своих охранников за дверью. — Ты просто спас мне жизнь! — она хватает меня за плечи и с благодарностью клюет меня в щеку.
— Лэндон спит, — говорю я ей, прежде чем она начнет криком звать его.
— О, замечательно, — тут же понижает она голос. — Он был немного раздражен, когда я разбудила его утром. Думаю, он не выспался.
Ага. Как будто этому мальцу нужно оправдание, чтобы раздражаться. Но я этого не говорю конечно, а лишь киваю и задумываюсь, а видит ли она, что я тоже хочу спать? В конце концов, это не Лэндон только что отстоял двенадцатичасовую ночную смену, верно?
— Я хотела спросить тебя, — она останавливается на секунду, чтобы перевести дыхание. Клянусь, она все время бежит. — Ты что-нибудь слышал от Роуз в последние дни?
— Неделю назад, наверное, — я облокачиваюсь о косяк, а она рассеянно разглядывает ногти.
— Я тоже давно от нее ничего не получала, — она хмурится. — Я о ней немного волнуюсь.
— Она в порядке, уверен. Не знаю, может стоит спросить Скорпиуса? Уверен, с ним она говорит…
— Мне кажется, она несчастна, и я волнуюсь.
Я не закатываю глаза, но мне этого хочется. Не поймите меня неверно, я люблю Роуз, может даже больше, чем кого-либо еще в целом мире, но я все о ней знаю. И я знаю, что она не заслуживает и половины того беспокойства, что люди на нее тратят. Она делает такую фигню специально, по плану. Да, она, наверное, несчастна, и да, я думаю, она расстроена. Но она знает, что делает, когда игнорирует письма своей матери и заставляет ее волноваться без нужды. Роуз никто иная, как манипуляторша, и она точно знает, как играть с людьми и как добиваться сочувствия, которого не заслуживает. Ей не следовало прекращать свою терапию, потому что может она и выросла, но ее внутренние склонности к психозам все еще на месте (ну ладно, может я немного драматизирую).
И так как я полная ей противоположность, у меня нет другого выбора, и я играю роль озабоченного племянника и заверяю ее мать, что она в порядке:
— У нее все в порядке, — обещаю я. — Она просто действительно занята учебой на этом курсе. Она действительно очень загружена.
На самом деле я понятия не имею, какая у нее нагрузка, потому что Роуз не говорит со мной, чтобы я мог узнать что-то типа того, но тете Гермионе этого знать не следует.
Она кивает и улыбается самой лучшей из фальшивых улыбок:
— Хорошо. Ну отлично. Я заберу Лэндона, а ты отдохни, выглядишь вымотанным.
Ну спасибо, что заметила после того, как спихнула на меня своего ребенка.
— Спасибо, — я натягиваю собственную фальшивую улыбку. — Я немного устал.
Она идет туда, где на столе отрубился Лэндон, и наклоняется, чтобы его поднять. Хорошо, что он еще маленький для своего возраста, так что она сама может поднять его довольно легко. Он бормочет что-то нечеткое и немедленно прячет свое лицо в ее шее. Она целует его в макушку и приглаживает кудри, и это просто смешно, каким нормальным он вот так выглядит. Если бы он только мог спать все время.
Она тянется, чтобы снова поцеловать меня в щеку.
— Спасибо, — серьезно говорит она. — Правда, ты спас мне жизнь.
Я пожимаю плечами и выдавливаю полуулыбку.
— Нет проблем.
— Если будешь писать Роуз, скажи, чтобы написала матери, — она смеется, но я слышу, что смех этот нервный и неискренний.
— Сделаю, — обещаю я.
Она кивает и приподнимает руку так высоко, как может, чтобы помахать на прощание:
— Люблю тебя.
— И я, — я придерживаю дверь и машу, пока она идет вниз по лестнице к ожидающим ее телохранителям.
И когда я закрываю дверь и иду к спальне, я не могу немного не злиться на Роуз. Не понимаю, зачем она делает половину того, что делает, но я действительно не понимаю, зачем она специально заставляет свою мать страдать?
Интересно, сколько времени понадобится, пока ее мать окончательно сорвется?
========== Глава 5. Роуз. 16 октября ==========
— Ты ведь не пойдешь в этих туфлях, да?
Я смотрю на свои коричневые туфли на плоской подошве, потом на Лолу, которая смотрит на те же туфли, и в ее взгляде что-то близкое к отвращению.
— А что с ними не так?
— Все нормально, — поднимает она глаза, — если ты монашка.
Я вздыхаю и скидываю туфли.
— Я просто хотела, чтобы было комфортно, — бормочу я, отталкивая их ногой.
— Мужчины не любят комфорт, — знающим голосом говорит она. — Мужчины любят каблуки.
— Не тогда, когда они невысокие…
Лола закатывает глаза:
— Он не настолько маленький.