Адам бросил на Гэнси понимающий взгляд. Он беззвучно произнёс:
— Йи-хо.
Они ухмыльнулись и отвели глаза друг от друга. Взгляд Гэнси остановился прямо на Генри Ченге и ванкуверской тусовке, они все сидели рядом, поближе к задней стене. Как будто почувствовав его внимание, Генри посмотрел через плечо. Его брови приподнялись. Это неприятно напомнило Гэнси, как Генри увидел Девочку-Сиротку в багажнике внедорожника. Рано или поздно ему потребуется объяснение, отговорка или ложь.
— ...для этого Дня Ворона, — настойчиво продолжал Чайлд.
Обычно День Ворона очаровывал Гэнси. Он состоял полностью из того, что тот любил: студенты стильно собирались в белых футболках и штанах цвета хаки, словно статисты документального фильма времён Первой мировой войны; поднимались флаги; команды сталкивались друг с другом с ликованием; напыщенность, торжественность, шутки, понятные лишь посвящённым; и вороны, изображённые над всем этим. Немало учеников младших классов делали воронов на всём теле, чтобы инсценировать мнимый публичный конфликт, в то время как школьные фотографы запечатлевали сияющие лица для повышения ценности рекламных материалов следующего года.
Сейчас же всё в Гэнси безотлагательно воспевало трату времени, презназначенного для поисков. Его квест был волком, и волк голодал.
— Сегодня десятая годовщина Дня Ворона, — сказал Чайлд. — Десять лет назад эти торжества, которые нас радуют сегодня, предложил студент, занимающийся в Аглионбае долгие годы. К сожалению, Ноа Жерни не может праздновать с нами сегодня, но перед тем, как остальные этим займутся, мы, к счастью, можем позвать сюда одну из его младших сестёр, чтобы она поведала нам немного о Ноа и о происхождении этого праздника.
Гэнси бы решил, что ослышался, если бы Адам не взглянул на него и не спросил одними губами:
— Ноа?
Да, Ноа, потому что здесь была его сестра, и она сейчас поднималась на сцену. Даже если бы Гэнси не узнал её с похорон, он бы признал миниатюрный рот Ноа, крошечные глаза с жизнерадостными мешками под ними, огромные уши, спрятанные под тонкими волосами. Было необычно видеть черты Ноа в молодой женщине. Ещё необычнее было видеть их в ком-то живом. Она казалась слишком взрослой, чтобы быть младшей сестрой Ноа, но это только потому, что Гэнси забыл, сколько Ноа существовал в подвешенном состоянии. Ему было бы двадцать четыре, если бы спасён был он, а не Гэнси.
Первокурсник сказал что-то, что Гэнси не уловил, и был быстренько выпровожен из театра за свои старания. Сестра Ноа наклонилась к микрофону и произнесла что-то слишком робко, чтобы её услышали, и затем что-то ещё, что было съедено визгом, когда ответственный за звук попытался подогнать громкость. Наконец, она сказала:
— Привет. Я Адель Жерни. У меня на самом деле нет длинной речи. В смысле, я проходила через всё это, когда была вашего возраста, и речи были скучными. Я только хочу сказать несколько слов о Ноа и Дне Ворона. Кто-нибудь из вас, ребята, знал его?
Гэнси и Адам синхронно начали поднимать руки и так же быстро опустили их. Да, они знали его. Нет, они не узнали его. Ноа живой существовал до начала их учёбы здесь. Ноа мёртвый был явлением, а не знакомым.
— Ну, вы многое потеряли, — продолжила она. — Моя мама всегда говорит, будто он был фейерверком, это означало, что он всегда получал штрафы за превышение скорости, прыгал по столам на семейных торжествах и всё такое. У него всегда было так много идей. Он был таким гиперактивным.
Адам и Гэнси смотрели друг на друга. Они постоянно чувствовали, что Ноа, которого они знали, был не настоящим Ноа. Просто понимание того, сколько ноашности забрала себе смерть, приводило в замешательство. Было невозможно не задаться вопросом, что бы с собой сделал Ноа, если бы всё ещё жил.
— В любом случае, я здесь, потому что была фактически первой, с кем он поделился идеей о Дне Ворона. Он позвонил мне однажды вечером. Кажется, мне тогда было четырнадцать. И рассказал, что видел по сне воронов, воинственных и дерущихся. Он говорил, что они все были разных цветов, размеров и форм, и он был внутри них, а они будто бы вращались вокруг него. — Она жестом показала вихрь вокруг себя, у неё были руки Ноа, локти Ноа. — И он сказал: «Думаю, это был бы клёвый арт-проект». А я ответила: «Держу пари, если все в школе сделают такой же, воронов будет достаточно».
Гэнси осознал, что волосы на его руках встали дыбом.
— Так они бы пикировали и носились, и не было бы ничего, кроме воронов, ничего, кроме сна вокруг тебя, — продолжала Адель, только Гэнси не был уверен, сказала ли она это на самом деле, или он неправильно её расслышал и вообще наполовину запомнил её слова. — Как бы то ни было, я знаю, ему бы понравилось, как это выглядит теперь. Так что, хмм, спасибо за память об одном из его сумасшедших снов.
Она уходила со сцены, Адам прикрыл один глаз рукой, раздался почтительный двойной хлопок в ладоши, который попросили исполнить студентов Аглионбая вместо непокорных аплодисментов.
— Вперёд, вороны! — закончил Чайлд.
Это был сигнал для Адама и Гэнси открывать двери. Студенты вывалились наружу. Влажность и свет ввалились внутрь. Директор Чайлд присоединился к ним в дверях.
Он пожал руку Гэнси, а потом и Адама.
— Спасибо за службу, джентльмены. Мистер Гэнси, не думал, что ваша мама сможет объединить такой благотворительный вечер и список гостей к этим выходным, но мы уже почти там. Мой голос для управления страной у неё есть.
Он обменялся с Гэнси своего рода свойскими улыбками, присущими скорее людям, подписавшим совместные юридические документы. И это был бы приятный момент, если бы он на этом и закончился, но Чайлд задержался, вежливо болтая ни о чём с Гэнси и Адамом — самым лучшим и самым ярким соответственно. За семь мучительных минут они проштудировали погоду, планы на День Благодарения, обмен опытом с Колониальным Вильямсбургом, а затем, наконец, измученные, они расстались, когда появились ученики младших классов со своими воинами-воронами.
— Боже правый, — произнёс Гэнси, немного запыхавшись от усилий.
— Я думал, он никогда не уйдёт, — сказал Адам. Он коснулся левого века, сощурив глаз, потом посмотрел мимо Гэнси. — Если... ай. Я сейчас вернусь. Думаю, мне что-то в глаз попало.
Он оставил Гэнси, Гэнси освободил себя на День Ворона. Он оказался у подножия лестницы, где студенты получали воронов. Стая, созданная из бумаги, фольги, дерева, папье-маше и меди. Некоторые вороны плыли, благодаря брюху из воздушного шара с гелием. Некоторые парили. Какие-то шатались на штативах с отдельными прутьями для управления взмахами крыльев.
Ноа это сделал. Ноа видел это во сне.
— Держи, вертел я тут твою птичку, — сказал ученик младших классов, протягивая ему тусклого чёрного ворона, сделанного из газеты, прикреплённой к деревянной раме.
Гэнси шагнул в толпу. Толпу Ноа, Ноа выдавал бы вступление к этой десятой годовщине.
На уровне глаз пейзаж состоял из рук, палок и белых футболок, механизмов и приспособлений. Но если покоситься на слишком яркое небо, то палки и студенты исчезали, а пространство заполняли вороны. Они пикировали и атаковали, ныряли и поднимались, хлопали крыльями и крутились.
Было очень жарко.
Гэнси ощутил, как время ускользало. Совсем немного. Как будто это зрелище было таким странным, словно из его другой жизни, настоящей жизни; эти птицы были родственниками нагреженных Ронаном предметов. Казалось несправедливым, что Ноа должен был умереть, а Гэнси нет. Ноа жил, хотя был убит. Гэнси тянул время.
— Какие правила снова в этой битве? — спросил он через плечо.
— На войне нет правил, кроме как остаться в живых.
Гэнси обернулся, крылья захлопали у его лица. Его окружали плечи и спины. Он не мог определить, кто говорил, и даже сейчас, без лица, за которое бы зацепился взгляд, не мог понять, говорил ли кто вообще.
Время тянулось в его душе.
Заиграл оркестр Аглионбая. Самый первый такт был гармоничными зарослями звуков, но один из духовых инструментов первую ноту следующего такта взял очень неправильно. В то же мгновение насекомое прожужжало мимо лица Гэнси, достаточно близко, чтобы он смог это ощутить. Внезапно всё, как по наклонной, пошло не так. Солнце над головой раскалилось добела. Вороны вокруг Гэнси хлопали крыльями, пока он поворачивался в поисках Адама, Чайлда или кого угодно, кто был не просто белой футболкой, рукой, взмахами крыльев. Его взгляд зацепился за собственное запястье. На часах значилось 6:21.
Было жарко, когда он умер.
Он находился в лесу из деревянных палочек и птиц. Заворчали медно-духовые инструменты, закричали флейты. Крылья зажужжали, загудели и затрепетали вокруг него. Он ощутил шершней в ушах.
Но их там не было.
Однако это большое насекомое снова с шумом проносилось мимо него, вокруг него.
Прошли годы с тех пор, как Мэлори был вынужден остановить на полпути их поход, чтобы подождать, когда Гэнси упал на колени, закрыл уши руками, дрожа и умирая.
Он сильно старался, чтобы идти дальше.
«Их нет. Ты на Дне Ворона. Ты собираешься съесть сэндвичи. После школы заведёшь Камаро на парковке. И поедешь на Фокс Вей 300. Ты расскажешь Блу про свой день, расскажешь...»
Насекомые вонзались в нос, осторожно шевелили волосы, сообща бурлили. Пот стекал прямо по позвоночнику. Музыка переливалась. Студенты становились духами, носились мимо него, вокруг него. Его колени бы подогнулись, он бы им позволил.
Он не мог воссоздать здесь свою смерть. Не сейчас, не когда это будет свежо перед глазами каждого на благотворительном вечере – Гэнси Третий слетел с катушек на Дне Ворона, вы слышали? миссис Гэнси, мы можем поговорить о вашем сыне? – он бы такого не допустил.
Но время ускользало, он ускользал. Сердце гнало чёрную, чёрную кровь.
— Гэнси, чувак.
Гэнси не мог сосредоточиться на словах. Перед ним стоял Генри Ченг, волосы и улыбка, глаза смотрят пристально. Он забрал у Гэнси его ворона и вместо того, сунул что-то в руку. Прохладное, охлаждающее.
— Однажды ты добыл мне кофе, — произнёс Генри, — когда я сходил с ума. Будем считать, мы квиты.
Гэнси держал пластиковый стакан ледяной воды. Она не должна была ничем помочь, но что-то сработало: шокирующая разница температур, привычный звук кубиков льда, стучащих друг по другу, зрительный контакт. Студенты всё ещё кружили вокруг них, но они снова были студентами. Музыка опять стала просто школьным оркестром, играющим новую пьесу невероятно жарким днём.
— А вот и он, — сказал Генри. — Сегодня вечеринка в тогах, Ричард, в особняке Литчфилд. Приводи своих мальчиков и малышку-подружку.
Потом он ушёл, вороны хлопали крыльями на том месте, где он стоял.
Глава 13
Адам думал, что ему что-то попало в глаз. Это началось, ещё когда он стоял в сверхжарком театре. Его мучило не столько раздражение, сколько усталость, словно он слишком долго смотрел на экран. Он мог бы прожить с этим до окончания школьного дня, если бы остался стоять вот так, но его зрительное восприятие слегка размылось. Само по себе это не очень беспокоило, но в сочетании со способностью чувствовать собственный глаз, приводило к желанию осмотреть его.
Вместо того чтобы вернуться в одно из зданий академии, он скользнул вниз по лестнице к боковой двери театра. В пространстве под сценой находились туалетные комнаты. Именно туда он и направился, проходя мимо животных с множеством ног, созданных из сложенных старых стульев, странных силуэтов деревьев из декораций и реквизита и бездонного океана чёрного занавеса, нависшего над всем этим. Коридор был тёмным и тесным, щербатые стены, когда-то выкрашенные зелёной краской, наводили ужас. Схватившись одной рукой за глаз, Адам обнаружил, что тот перекосился и подергивался. Адам снова вспомнил картину своей снующей туда-сюда руки.
Он подумал, что нужно хорошенько поработать с Энергетическим пузырём и выяснить, что же происходит с тем деревом.
Свет в туалете был выключен. Это вовсе не являлось препятствием – выключатель находился сразу за дверью — но всё же Адаму не очень хотелось погружать свою руку в темноту, чтобы отыскать его. Он стоял там, сердце забилось немного быстрее, и он бросил взгляд назад.
Зал казался неуютным, тёмным и неподвижным в тусклом свете флуоресцентной лампы. Тени были неотделимы от занавеса. Большие полосы черноты касались буквально всего.
«Включи свет», — мысленно заставлял себя Адам.
Свободную руку, не ту, которой он прикрывал глаз, Адам протянул в пространство туалетной комнаты.
Он действовал быстро. Пальцы продавили себе дорогу сквозь холод, сквозь тьму и дотронулись до чего-то...
Нет, это была всего лишь плеть Энергетического пузыря и только в его голове. Размахнувшись, он резко провёл рукой сквозь неё и включил свет.
Туалет был пуст.
Ну конечно, он был пуст. Ну конечно, он был пуст. Ну конечно, он был пуст.
Две старые кабинки из зелёной фанеры были далеки от принципов должной доступности для слабовидящих и от принципов надлежащей гигиены. Писсуар. Раковина с одним жёлтым кольцом вокруг слива. Зеркало.
Адам встал перед стеклом, рука закрывала глаз. Он смотрел на своё изможденное лицо. Его почти бесцветные брови искривились от беспокойства. Опустив руку, он снова посмотрел на себя. И не увидел покраснение вокруг левого глаза. Не было похоже, чтобы глаз слезился. Он будто...
Адам прищурился. Он, что, слегка косит? Так называется, когда глаза смотрят в разные стороны?
Он моргнул.
Нет, всё в порядке. Просто игра холодного зелёного света. Он наклонился ближе, чтобы увидеть, есть ли покраснение в уголке глаза.
Глаз косил.
Адам моргнул, и снова всё в порядке. Он моргнул, и снова глаз косил. Словно один из тех плохих снов что был не совсем ночным кошмаром, это сродни тому, когда пытаешься надеть носки и неожиданно обнаруживаешь, что они не того размера.
Пока он смотрел в зеркало, его левый глаз медленно опустился вниз посмотреть на пол, становясь независимым от правого глаза и того, что тот видел.
Всё перед глазами расплылось, а потом снова сфокусировалось, и его правый глаз принял лидерство на себя. Дыхание Адама было неравномерным. Он уже потерял слух на одно ухо. И не мог потерять зрение на один глаз. Это у него из-за отца? Затяжной эффект после удара по голове?
Глаз медленно раскачивался, как шарик для игры в рулетку, сползающий в склянку с водой. Адам почувствовал ужас в желудке.
В зеркале ему почудилось, что тень одной из кабинок изменилась.
Он обернулся, чтобы посмотреть: ничего. Ничего.
«Энергетический пузырь, ты со мной?»
Он повернулся обратно к зеркалу. Теперь его левый глаз медленно перемещался по кругу, бродя назад и вперёд, вверх и вниз.
У Адама сдавило грудь.
Глаз посмотрел на него.
Адам отшатнулся от зеркала, рукой накрыв глаз. Его плечо врезалось в противоположную стену, и он стоял, хватая ртом воздух. Страшно, страшно, страшно, какую помощь ему попросить и у кого?
Тень над кабинкой изменилась. Она поменяла свою форму, став из квадрата треугольником, потому что... о Боже... дверь одной из кабинок открылась.
Длинный коридор снаружи напоминал галерею ужаса. Чернота выплеснулась из двери кабинки.
Адам произнёс:
— Энергетический пузырь, ты мне нужен.
Тьма растеклась по полу.
Всё, о чём Адам мог думать, что он не может позволить этому его коснуться. Мысль о черноте на его коже была хуже представления, как он лишится глаза.
— Энергетический пузырь. Спаси меня, Энергетический пузырь!
Послышался звук, словно выстрел — Адам уклонился — зеркало раскололось. По ту сторону засияло откуда-то взявшееся солнце. К стеклу, будто это было окно, прижались листья. Лес нашёптывал и шипел в глухое ухо Адама, призывая его помочь найти канал.
В нём запылала благодарность, которую было так же тяжело вынести, как и страх. Хотя если с ним что-то и случится сейчас, то, по крайней мере, он не будет одинок.
«Вода», — требовал Энергетический пузырь. «Водаводавода».
Подобравшись к раковине, Адам повернул кран. Вода хлынула наружу, с ароматом дождя и камня. Он протянул руку через поток, чтобы заткнуть внизу пробку. Чернильно-чёрной жидкости оставалось проползти всего несколько дюймов до его туфель.
«Не позволяй ему тебя касаться...»
Он вскарабкался на край раковины, когда тьма уже добралась до нижней части стены. Она поднимется выше, Адам это знал. Но вот, наконец, вода заполнила раковину и перелилась через край на пол. Она вылилась на тьму беззвучно, бесцветно, устремляясь к стоку, оставляя после себя только светлый обычный бетон.