Адам выдержал взгляд Ронана, Ронан выпустил его руку.
— Я пытаюсь найти источник того, что напало на Энергетический пузырь. Пока лишь предполагаю, что источник тот же, который атаковал чёрное дерево.
— И мою голову, — признался Ронан. Его день в Барнс был отмечен грёзами, из которых он поспешно себя выдернул.
— Серьёзно? Поэтому ты выглядишь как чёрт?
— Спасибо, Пэрриш. Мне тоже нравится твоя рожа. — Он кратко рассказал о том, что повреждение дерева, похоже, было идентично изменениям его снов, скрывая своё беспокойство касательно содержания этих снов и того факта, что это свидетельствовало о куда большей тайне с избытком бранных слов. — Поэтому я просто больше не буду спать. Никогда.
Адам ничего не успел на это ответить, потому что их внимание привлекло движение сверху. Что-то светлое и странное трепыхалось меж темных деревьев, высаженных в ряд вдоль соседних улиц. Монстр.
Монстр Ронана.
Его ночной кошмар-альбинос редко покидал защищённые поля Барнс, а если это и делал, то следовал за Ронаном. Не из преданности, будто собака, а скорее как беззаботная, гуляющая сама по себе кошка. Но сейчас он летел вниз по улице им навстречу, прямо и целеустремленно. В фиолетово-чёрном пространстве он казался дымом, волочившим рваные крылья и балахон своего тела. Звук его крыльев был более заметным, чем всё остальное: бабах, бабах, бабах. Когда он открыл оба клюва, они задрожали свирепым криком, неслышимом человеческому уху.
Ронан и Адам запрокинули головы назад. Ронан заорал:
— Эй! Куда это ты собрался?
Но кошмар едва ли завис над ними больше чем на мгновение и устремился к горам. Однажды этого мерзкого ублюдка подстрелит какой-нибудь перепуганный фермер.
Ронан не понимал, какое ему до этого дело. Но предположил, что, скорее всего, это потому, что кошмар как-то раз спас ему жизнь.
— Жуткий ублюдок, — повторил Ронан.
Адам нахмурился, а потом поинтересовался:
— Который час?
— 6:21, — ответил Ронан, и Адам нахмурился. — Нет, 8:40. Ошибся.
— Значит, время ещё есть, нам недалеко. — Адам Пэрриш всегда думал о своих ресурсах: деньги, время, сон. Ронан знал, что школьным вечером, даже со сверхъестественным кошмаром, дышащим ему в воротник, Адам будет скуп на всё это; так он выживал.
— Куда мы направляемся?
— Не знаю. Хочу попытаться выяснить, где сидит этот дьявол... Я пытаюсь понять, смогу ли находиться в трансе, пока ты ведешь машину. Хотелось бы мне делать и то, и другое одновременно, но это невозможно. На самом деле, всё, чего я хочу, это переместить моё тело туда, куда велит разум.
Сверху загудел светофор и вырубился. Дождя не было уже несколько часов, но в воздухе чувствовалась наэлектризованность в преддверии грозы. Ронан гадал, куда отправился его ночной кошмар.
— Ладно, маг, я буду вести, пока ты будешь в отключке, но как я узнаю, куда ехать? — сказал Ронан.
— Полагаю, я постараюсь остаться как можно дольше в настоящем, чтобы сообщать, куда тебе двигаться.
— Это возможно?
Адам пожал плечами; определения возможного и невозможного были в эти дни постоянным предметом переговоров. Он наклонился, чтобы предложить руку Чейнсо. Та запрыгнула, хлопая крыльями, чтобы найти равновесие на его рукаве, склонила голову, когда Адам осторожно погладил её тонкие перышки на клюве.
— Никогда не узнаешь, пока не попробуешь, — сказал он. — Ты готов к этому?
Ронан звякнул автомобильными ключами. Как будто вообще был не в настроении ехать. Он дёрнул подбородком в сторону Хондайоты.
— Собираешься запереть свою дерьмовозку?
На что Адам ответил:
— Какой смысл? От шпаны никуда не деться.
Та самая шпана расплылась в тонкой улыбке.
Они поехали.
Глава 19
Адам резко проснулся от звука захлопывающейся двери.
Он сидел в своей ужасной маленькой машинке... он же точно сидел в своей машине?
Персефона усадила себя на пассажирское сидение. Пена её светлых волос каскадом ниспадала на панель водительского сидения. Она осторожно переложила ящик с инструментами с сидения на пол у себя между ног.
Адам, прищурившись, посмотрел на бесцветный новый рассвет — а разве должен быть день? — его глаза были всё ещё утомлены. Словно он всего пару минут назад вышел со своей ночной смены на заводе. Поездка домой без нескольких минут сна казалась непосильной задачей; теперь же он почувствовал, что ему это по плечу.
Он не мог понять, была Персефона реальной или нет. Она должна быть реальной; её волосы щекотали его голую руку.
— Достань карты, — приказала она своим тонким голоском.
— Что?
— Время для урока, — сказала Персефона мягко.
Его утомлённый разум отказывался ему помогать; что-то во всём этом казалось не совсем верным.
— Персефона... я… я слишком устал, чтобы думать.
Слабый утренний свет осветил загадочную улыбку Персефоны.
— Именно на это я и рассчитываю.
Когда он потянулся за картами и пошарил в дверном кармане, в котором обычно их держал, его осенило:
— Ты мертва.
Она кивнула, соглашаясь.
— Это воспоминание, — предположил он.
Она снова кивнула. Теперь это имело смысл. Он бродил в воспоминаниях одного из своих ранних занятий с Персефоной. Цели этих занятий были всегда одинаковы: покинуть сознание. Обнаружить подсознание. Расшириться до коллективного подсознания. Найти нити, которые всё соединят. Смыть и повторить. Сначала ему никак не удавалось проскочить мимо первых двух. Каждый сеанс он тратил на то, чтобы выманить себя из конкретных реальных мыслей.
Пальцы Адама оцарапали пустое дно дверного кармана. Правда о том, где карты хранились в воспоминании, столкнулась со знанием, где он хранил их в настоящем. После смерти Персефоны окна стали пропускать воду, и он стал хранить карты в бардачке, чтобы они не пострадали.
— Зачем ты здесь? Это сон? — спросил он, а потом сам же себя поправил: — Нет, я гадаю. Я что-то ищу.
И стоило ему это сказать, как он остался в машине один.
Но он не только остался в машине один, но и оказался на том месте, где сидела она, и держал карты таро в руке. Рисунок на карте был нарисован схематично, небрежно и напоминал стаю шершней. На самом деле это могла быть рубашка. Но неважно. Что он искал? Трудно перейти в пространство между сознанием и подсознанием. Слишком много концентрации, и он может выйти из медитативного состояния. Слишком мало — и он потеряет цель.
Он позволил своим мыслям подойти чуть ближе к настоящему.
Электронная музыка просачивалась в сознание, напоминая, что его тело находилось в машине Ронана. С другой стороны, эту музыку было легко принять за звучание души Ронана. Голодная и просящая, она нашёптывала тёмные места, старые места, огонь и секс.
Адам был стабилен благодаря пульсирующему фоновому ритму и воспоминанию о близости Ронана. Дьявол. Нет, демон. Знания там не было, а потом появилось.
«Север», — сказал он.
Всё окружило кольцо светящегося белого цвета. Он был таким ярким, что сжигал зрение, если смотреть прямо на него; а Адаму нужно было смотреть прямо перед собой. Очень далёкая его часть, часть, которая глухо билась в электронном ритме, вдруг вспомнила, что это был свет от зарядного устройства телефона. Это была та часть его мозга, которая всё ещё находилась в настоящем, чтобы нашептывать маршрут Ронану.
«Поверни направо».
Пробормотал Энергетический пузырь ему в глухое ухо. Он прошептал из-за сломленности, из-за отречения, из-за принуждения, из-за небытия. Шаг назад от неуверенности в себе, лживое обещание, которое, ты знал, навредит тебе позже, знание, от которого ты пострадаешь, и, скорее всего, ты это заслужил. Демон, демон, демон.
«Вперёд, вперёд, вперёд».
А где-то тёмная машина мчалась по дороге. Рука вцепилась в руль, кожаные ремешки в запястье. Грейворен. Ронан. В этом нагреженном месте всегда было одно и то же время, и поэтому сердце Адама отбивало странный чёткий ритм, вновь переживая тот момент, когда Ронан предложил свою руку, чтобы помочь Адаму подняться с асфальта. Лишённые контекста физические ощущения взорвались: шок удивления от жара при прикосновении кожи к коже; негромкое шуршание браслетов возле запястья Адама; внезапный укол возможности...
Всё в его сознании было взято в жгучее белое кольцо света.
Чем глубже Адам погружался в музыку и в окружённую белым тьму, тем ближе он продвигался к какой-то сокровенной правде о Ронане. Она пряталась, как уже знал Адам, иногда посверкивая, за лесом, созданным из мыслей. На краткий миг Адам подумал, что он что-то понял про Ронана и про Энергетический пузырь — про Ронана-и-Энергетический пузырь – но это ощущение тут же улетучилось. Он ринулся за ним, углубляясь в то, из чего был соткан разум Энергетического пузыря. И вот Энергетический пузырь швырнул ему изображения: душащая древесная лоза, раковая опухоль, подползающая гниль.
Адам сразу понял, что демон был внутри.
Он чувствовал, как демон наблюдает за ним.
«Пэрриш».
Его заметили.
«ПЭРРИШ».
Что-то коснулось его руки.
Он моргнул. Всё было в светящемся кольце, а затем он моргнул снова, и кольцо превратилось в яркий зрачок зарядного устройства сотового, воткнутого в прикуриватель.
Однако автомобиль никуда не ехал, он только-только остановился. Пыль всё ещё кружилась перед фарами. Ронан был совершенно тих и неподвижен, одна рука, собранная в кулак, покоилась на переключателе передач. Музыка была выключена.
Когда Адам перевёл взгляд на Ронана, тот, сжав челюсть, смотрел прямо в лобовое стекло.
Пыль улеглась, и Адам, наконец, увидел, куда он их привёз.
Он вздохнул.
Потому что легкомысленная поездка холодной ночью и подсознание Адама привели их не к беде, случившейся в Энергетическом пузыре, не к расколу в камне вдоль энергетической линии и не к угрозе, которую увидел Адам в ослепительном свете фар его машины. Вместо этого Адам — освобождённый от мотива и давший волю собственным мыслям, поглощённый задачей найти демона — привёл их обратно в трейлерный парк, где всё ещё жили его родители.
Никто из них не говорил. В трейлере горел свет, но силуэтов в окнах не было видно. Ронан не выключил фары, чтобы они светили прямо на переднюю часть трейлера.
— Зачем мы здесь? — спросил он.
— Неправильный дьявол, — спокойно ответил Адам.
Не так давно в суде рассматривалось обвинение, выдвинутое против его отца. Адам знал, что Ронан праведно негодовал по его итогам: Роберт Пэрриш, начинающий преступник в глазах суда, отделался штрафом и испытательным сроком. Просто Ронан не понимал, что победа заключалась не в наказании. Адаму не нужно было, чтобы его отца посадили за решётку. Ему нужно было, чтобы кто-то посмотрел на их ситуацию со стороны и подтвердил, что преступление имело место быть. Адам его не выдумал, не спровоцировал, не заслужил. Так сказано в вердикте суда. Роберт Пэрриш виновен. Адам Пэрриш свободен.
Ну, почти. Он был всё ещё здесь, смотрел на трейлер. Его пульс смиренно барабанил в желудке.
— Зачем, — повторил Ронан, — мы здесь?
Адам покачал головой, его глаза всё ещё смотрели на трейлер. Ронан всё ещё не выключил фары, и Адам знал, часть его надеялась, что Роберт Пэрриш выглянет за дверь, чтобы посмотреть, кто к ним приехал. Часть Адама тоже этого хотела, но дрожа, будто ожидая очереди к стоматологу, чтобы просто выдернуть зуб и покончить с этим.
Он почувствовал на себе взгляд Ронана.
— Зачем, — сказал Ронан в третий раз, — мы в этом грёбаном месте?
Но Адам ничего не ответил, потому что открылась дверь.
Роберт Пэрриш встал на ступеньки, нюансы его выражения лица смывал свет фар. Однако Адаму и не требовалось видеть его выражение лица, потому что большая часть отцовских чувств была передана телом. Вектор его плечей, изгиб его шеи, изгиб его рук в вялый капкан ладоней. Из чего Адам понял, что отец узнал машину, и он точно знал его чувства по этому поводу. Адам ощутил странную дрожь, вызванную страхом, который был совершенно не связанным с его сознательными мыслями. Кончики его пальцев оцепенели от выброса хорошей порции адреналина, несмотря на то, что разум не отдавал приказа телу его вырабатывать. Его сердце пронзили шипы.
Отец Адама просто стоял и смотрел. А они сидели в машине и смотрели на него. Ронан был взвинчен и закипал, одну руку опустив на дверь.
— Не надо, — попросил Адам.
Но Ронан всего лишь нажал на оконную кнопку. Тонированное стекло с шипением опустилось. Ронан положил локоть на край дверцы и продолжил пристально смотреть в лобовое окно. Адам знал, что Ронан осознавал, каким он мог быть, и не смягчился, глядя сквозь траву на Роберта Пэрриша. Взгляд Ронана Линча был змеёй на асфальте, которая преграждала вам дорогу. Запаленный фитиль, оставленный на вашей подушке. Вам ничего не оставалось, только сжать губы посильнее и глотать свою кровь.
Адам тоже смотрел на своего отца, но безучастно. Адам был там, и он был в Энергетическом пузыре, и он был в трейлере одновременно. С отчуждённым любопытством он отметил, что не участвует в процессе должным образом, но, несмотря на то, что он обратил на это внимание, Адам продолжал существовать в трёх гранях.
Роберт Пэрриш не двигался.
Ронан сплюнул в траву – праздный, не угрожающий никому жест. Затем он убрал подбородок обратно в салон, обливая презрением всё вокруг, и, не произнеся ни слова, поднял окно обратно.
Внутри БМВ безмолвствовал. Было так тихо, что, когда подул ветер, стали слышны даже сухие листья, ударяющиеся о шины.
Адам коснулся того места на запястье, где обычно носил часы.
— Я хочу забрать Девочку-Сиротку, — сказал он.
Ронан, наконец, взглянул на него. Адам ожидал увидеть бензин и гравий в его глазах, но у Ронана было такое выражение лица, которое, как показалось Адаму, он прежде не видел. Он что-то обдумывал и взвешивал. Это была более осознанная, сложная версия Ронана. Ронан взрослел. Это заставило Адама почувствовать... Он не знал что именно. У него было недостаточно информации, чтобы понять, что же он почувствовал.
БМВ дал задний ход, устраивая шоу из грязи и угрозы. Ронан ответил:
— Лады.
Глава 20
На вечеринке в тогах было совсем не ужасно.
На самом деле было чудесно.
Было так: они обнаружили ванкуверскую тусовку, развалившуюся на покрытой простынями мебели в комнате отдыха, все были одеты в простыни, кругом чёрное и белое, чёрные волосы, белые зубы, чёрные тени, белая кожа, чёрные полы, белый хлопок. Этих людей Гэнси знал: Генри, Ченг2, Рян, Ли-Скворд, Кох, Рутерфорд, СикСтив. Но тут они были другими. В школе они казались ведомыми, тихими, незаметными, примерными студентами, одиннадцать-процентов-контингента-наших-студентов-неоднородны-кликни-на-ссылку-чтобы-найти-больше-информации-о-наших-международных-программах-обмена Академии Аглионбай. Здесь же они сутулились. Они бы не сутулились в школе. Здесь они сердились. Они не могли позволить себе сердиться в школе. Здесь они шумели. Они не доверяли себе настолько, чтобы шуметь в школе.
Было так: Генри устроил для Гэнси и Блу тур по особняку Литчфилд, пока остальные следовали за ними в тогах. Одним из всего, что всегда привлекало Гэнси в Аглионбае, было чувство тождественности, преемственности, традиций, неизменности. Времени там не существовало... или, если и существовало, то оно было малозначительным. Академия всегда была заполнена студентами и будет ими заполняться, они все являлись частью чего-то большего. Но в особняке Литчфилд всё наоборот. Нельзя было не заметить, что каждый из этих парней пришёл из мест, которые не были Аглионбаем, и направятся в жизнь, которая тоже не будет Аглионбаем. В доме было неопрятно из-за книг и журналов, не относящихся к школе; ноутбуки открыты как на игровых, так и на новостных сайтах. Костюмы висели, подобно телам, в дверных проёмах, их надевали достаточно часто, потому к ним и требовался лёгкий доступ. Мотоциклетные шлемы катались по использованным посадочным талонам и стопкам сельскохозяйственных журналов. У парней особняка Литчфилд уже были жизни. У них у каждого было прошлое, и прошлое с шумом мчалось за ними. Гэнси чувствовал себя странно: как будто смотрел в кривое зеркало. Детали неправильные, цвета те же самые.