Вот это именно оно.
Единственное, что немного отличалось, это то, что Блу начала этот процесс с оптимизмом. Прошло много времени с тех пор, как она обманывала сама себя, думая, что имеет связь с потусторонним. Если её это и не озлобило, то лишь потому, что она не думала, будто это из-за потустороннего.
— Я люблю это дерево, — наконец, сказала Блу по-английски. — Ты не можешь на него претендовать. Если кто и может жить внутри этого дерева, то это должна быть я. Я любила его дольше, чем ты мог бы его любить.
Вздохнув, она встала, стряхивая грязь с ног. Она бросила унылый взгляд на Гэнси и Адама.
— Подожди.
Блу замерла. Гэнси и Адам резко заострили внимание на том, что собирался сказать Артемус у неё за спиной.
— Повтори, что ты сказала. — Голос Артемуса исходил из дерева. Не как глас Божий, но скорее как голос, приходящий из-за ствола.
— Что? — переспросила Блу.
— Повтори, что ты сказала.
— Я любила это дерево?
Артемус вышел из дерева. Точно так же, как Аврора выходила из скалы в Энергетическом пузыре. Было дерево, а потом мужчина и дерево, и затем только мужчина. Артемус протянул руки за коробкой-паззлом, и Блу отдала её ему. Он опустился на землю с коробкой-паззлом на коленях, сложив вокруг неё свои длинные конечности, медленно вращая диски и глядя на каждую сторону. Наблюдая за его длинным лицом, бледными губами и упавшими плечами, Блу поразилась тому, как по-разному возраст отразился на Артемусе и Гвенллиан. Гвенллиан шестьсот лет безвременья сделали молодой и сердитой. Артемус выглядел поверженным. Она задалась вопросом: это из-за всех шестисот лет или только из-за последних семнадцати?
Она просто сказала так:
— Ты выглядишь уставшим.
Он взглянул на неё снизу-вверх, маленькие глазки светились на длинном лице, окружённые глубокими морщинами.
— Я устал.
Блу села напротив него. Она ничего не говорила, пока он продолжал проверять коробку. Было необычно определить истоки своих рук в его руках, через его пальцы, что были длиннее и бугристее.
— Я один из tir e e’lintes, — наконец, выдал Артемус. — Это мой язык.
Он повернул диски на стороне неизвестного языка, выложив tir e e’lintes. Перевод сдвинулся на английской стороне, которую он ей показал.
— «Древесные светочи», — прочитала она. — Потому что вы можете прятаться в деревьях?
— Они наши... — Он запнулся. Затем снова повернул диски и опять показал ей коробку. Дом-оболочка.
— Вы живёте в деревьях?
— В? С. — Он раздумывал. — Я был деревом, когда Мора и две другие женщины вытащили меня оттуда много лет назад.
— Я не понимаю, — по-доброму обратилась Блу. Ей не было неловко из-за правды о нём. Ей было неловко, потому что правда о нём предполагала правду о ней. — Ты был деревом или ты был в дереве?
Он посмотрел на неё скорбно, утомлённо и странно, а затем протянул ей свою руку. Пальцами другой руки он провёл по линиям на её ладони.
— Они напоминают мне о моих корнях. — Взяв её руку, он плашмя положил её на кожу бука. Его длинные бугорчатые пальцы полностью заслонили её маленькую ладонь. — Мои корни и твои тоже. Ты скучаешь по дому?
Она закрыла глаза. Почувствовала знакомую прохладную кору под кожей, и снова ощутила, как уютно находиться под его ветвями, на его корнях, прижиматься к стволу.
— Ты любила это дерево, — произнёс Артемус. — Ты уже мне это говорила.
Она открыла глаза. Кивнула.
— Иногда мы, tir e e’lintes, надеваем это, — продолжил он, роняя её руку так, что смог указать на себя. Затем он снова коснулся дерева. — Иногда мы надеваем это.
— Я бы хотела... — начала Блу и остановилась. В любом случае, ей не требовалось заканчивать это предложение.
Он кивнул один раз. И сказал:
— Вот так это начиналось.
Он рассказывал историю так же, как растёт дерево, начиная с семечки. Затем окапывая тонкими корнями, чтобы поддержать главный ствол, когда тот потянулся вверх.
— Когда Уэльс был молод, — поведал Артемус Блу, — там были деревья. Больше там деревьев нет, или их не было, когда я уезжал. Поначалу всё было хорошо. Деревьев было больше, чем tir e e’lintes. Некоторые деревья не могут удерживать tir e e’lintes. Ты знаешь такие деревья, даже самый бестолковый человек знает такие деревья. Они... — Он посмотрел вокруг. Нашёл глазами сорную, быстро растущую лжеакацию и декоративную сливу в соседском саду. — У них нет своей собственной души, и они не созданы, чтобы хранить чужие души.
Блу провела пальцами по обнажённым корнями бука рядом со своей ногой. Да, она знала.
Артемус раскинул больше корней в своей истории:
— В Уэльсе хватало деревьев, которые могли бы хранить нас. Но прошли годы, и Уэльс превратился из страны лесов в страну костров, пашен, кораблей и домов; он стал страной всего того, чем могли бы быть и деревья, кроме разве что жизни.
Корни были зарыты; он перешёл к стволу.
— Аmae vias слабели. Tir e e’lintes могут существовать только в деревьях поблизости, но мы тоже питаем amae vias. Мы oce iteres. Как небо и вода. Зеркала.
Несмотря на жару, Блу обняла себя руками, почувствовав озноб, будто бы от присутствия Ноа.
Артемус с тоской посмотрел на бук или на что-то мимо него, что-то гораздо старше.
— Лес tir e e’lintes это что-то, в действительности, словно зеркала, направленные на зеркала, направленные на зеркала, amae vias бурлит под нами, грёзы зажаты между нами.
Блу спросила:
— Как насчёт одного из них? Что за один из них?
Он печально рассматривал свои руки.
— Поблёкший. — Посмотрел на её руки. — Другой.
— А демон?
Это оказалось пропущено. Он покачал головой, вернувшись к рассказу.
— Оуэн не был обычным человеком, — продолжил он. — Он мог разговаривать с птицами. Он мог разговаривать с нами. Он хотел, чтобы его страна была необузданным магическим местом, местом грёз и песен, пересечённым мощными amae vias. Так что мы сражались за него. Мы все потеряли всё. Он потерял всё.
— Вся его семья погибла, — произнесла Блу. — Я слышала.
Артемус кивнул.
— Опасно проливать кровь на ama via. Даже немножко может посеять тёмные вещи.
Глаза Блу расширились.
— Демона.
Его брови свелись ещё больше по направлению к печальной стороне происходящего. Лицо стало портретом под названием «Беспокойство».
— Уэльс был разрушен. Мы были разрушены. Tir e e’lintes, кто остался, должны были спрятать Оуэна Глендовера до поры до времени, когда он снова смог бы воспрянуть. Нам нужно было спрятать его на время. Замедлить его жизнь, как мы замедляли свои в деревьях. Но в Уэльсе осталось слишком мало мест силы amae vias после работы демона. Так что мы бежали сюда, мы здесь умерли. Это трудное путешествие.
— Как ты встретил мою мать?
— Она пришла на дорогу духов, намереваясь пообщаться с деревьями, что и сделала.
Блу начала было говорить, потом остановилась, а затем снова начала.
— Я человек?
— Мора – человек.
Он не сказал «и я тоже». Он не был колдуном, он был человеком, который мог быть в дереве. Он был кем-то ещё.
— Скажи, — прошептал Артемус, — когда ты спишь, ты видишь сны о звёздах?
Это было уже слишком: демон, горе Ронана, истина о деревьях. К её удивлению, слеза навернулась на глаз и убежала; другая встала в очередь.
Артемус наблюдал, как та упала с её щеки, а затем сказал:
— Все tir e e’lintes полны потенциала, всегда в движении, всегда без отдыха, всегда в поисках возможностей дотянуться и быть где-нибудь ещё, быть чем-нибудь ещё. Этим деревом, тем деревом, тем лесом, вон тем лесом. Но больше всего мы любим звёзды. — Он бросил взгляд вверх, как будто мог видеть их днём. — Если бы только мы могли до них дотянуться, может быть, мы могли бы ими стать. Любая из них могла бы быть нашим домом-оболочкой.
Блу вздохнула.
Артемус снова взглянул на свои руки, казалось, они всегда заставляли его тревожиться.
— Эта форма не самая простая для нас. Я стремлюсь... Я только хочу вернуться в лес на дорогу духов. Но демон его разрушает.
— Как мы можем от него избавиться?
Очень неохотно Артемус сообщил:
— Кто-то должен добровольно умереть на дороге мёртвых.
Тьма так быстро опустилась на мысли Блу, что она дотянулась до бука, чтобы удержать баланс. Она в мыслях видела дух Гэнси, идущий по энергетической линии. Она внезапно вспомнила, что Адам и Гэнси находились в пределах слышимости; она совершенно забыла, что тут были не только они с Артемусом.
— Есть другой способ? — спросила она.
Голос Артемуса был по-прежнему тих.
— Добровольная смерть оплатит недобровольную. Таков путь.
Повисла тишина, ещё больше тишины, и, наконец, голос Гэнси раздался откуда-то рядом с домом:
— Что насчёт пробуждения Глендовера и использования его милости?
Но Артемус не ответил. Она упустила тот момент, когда он ушёл: он оказался в дереве, а коробка-паззл криво валялась в корнях. Блу оставили с этой ужасной правдой и больше ни с чем, даже без клочка героизма.
— Пожалуйста, вернись! — просила она.
Но осталось только волнение сухих листьев над головой.
— Ну, — произнёс Адам, его голос был таким же утомлённым, как и у Артемуса. — Вот так.
Глава 47
Наступила ночь. Хотя бы на это ещё можно было положиться.
Адам открыл дверь БМВ со стороны водителя. Ронан не шелохнулся с того самого момента, когда он смотрел на него последний раз; тот сидел неподвижно, всё ещё уставившись на дорогу, ноги на педалях, руки на руле. Готовый двигаться дальше. В ожидании Гэнси. Это было не горе, это было более безопасное и более пустое пространство сверх него. Адам сказал Ронану:
— Ты не можешь здесь спать.
— Нет, — согласился Ронан.
Адам стоял на тёмной улице, дрожа от холода, переминаясь с ноги на ногу, ища любые доказательства того, что Ронан может сдвинуться с места. Было уже поздно. Час назад Адам позвонил Бойду и сказал, что так и не доберётся до утечки в выхлопе Шевелла, которую обещал посмотреть. Даже если он и мог заставить себя не спать, что у Адама почти всегда получалось, он всё равно не смог бы работать в гараже, зная, что Энергетический пузырь под атакой, Ламоньеры объединяют усилия, а Ронан в трауре.
— Ты собираешься зайти внутри и хоть что-нибудь съесть?
— Нет, — ответил Ронан.
Он был невыносим и ужасен.
Адам закрыл дверцу и слегка ударил кулаком три раза по крыше. Затем он зашёл с другой стороны машины, открыл дверь, убедился, что Ноа там нет, и забрался внутрь.
Ронан наблюдал за ним, он шарил возле регулятора положения сидения, пока не нашёл то, что позволило ему полностью откинуться, а потом жадно вцепился в аглионбайский пиджак Ронана. Что пиджак, что Девочка-Сиротка были безнадежно скомканы среди других вещей на заднем сидении — Девочка-Сиротка засопела и подтолкнула пиджак к его руке. Он подложил ткань себе под шею, как подушку, и прикрыл глаза от света фонарей рукавом.
— Разбуди меня, если потребуется, — попросил он и закрыл глаза.
Внутри Фокс Вей 300 Блу наблюдала, как Гэнси позволяет уговорить себя остаться вместо того, чтобы вернуться на ночь на Монмаут. Несмотря на то, что в доме полно было пустых кроватей, он занял диван, взяв просто лоскутное одеяло и подушку со светло-розовой наволочкой. Его глаза ещё не были закрыты, когда она поднялась наверх и уложила себя в постель в собственной комнате. В доме стало слишком тихо, когда все разошлись, и слишком громко на улице, где всё было таким угрожающим.
Она не спала. Она думала об отце, ставшим единым целым с деревом, и думала о Гэнси, сидящем в Камаро с опущенной головой, и думала о шёпоте тёмного спящего, на который натолкнулась в пещере. Складывалось ощущение, что конец близок.
«Спи», — велела она себе.
Гэнси спал в комнате на десять футов ниже. Это не должно иметь значение... Это не имело значение. Но она не могла перестать думать о его близости, о его невозможности. Об обещании его смерти.
Она заснула. Было темно. Её глаза не привыкли к такой темноте, а сердце наоборот. Никакого света. Было такая кромешная тьма, что глаза казались не важными. Теперь, когда она подумала об этом, то даже не была уверена, а есть ли они у неё. Странная мысль. А что у неё есть?
Прохладная влажность под ногами. Нет. Под её корнями. Звёзды, давящие сверху, такие близкие, что она, несомненно, могла бы дотянуться до них, если бы подросла всего на несколько дюймов. Тёплая, полная жизни оболочка коры.
Это была форма её души. Это было то, по чему она скучала. Вот, как она себя воспринимала в человеческой коже – древовидные чувства в человеческом теле. Что за неспешная, тягучая радость.
«Джейн?»
Здесь был Гэнси. Должно быть, он находился там всё время, потому что теперь, когда она об этом подумала, не смогла перестать его ощущать. Она была чем-то большим; он же был человеком. Он был королём, которого украли и спрятали в это дерево tir e e’lint, одной из которых была Блу. Она полностью окружала его. Радость от её предыдущего откровения медленно накладывалась на эту радость. Он был всё ещё жив, он был рядом с нею, она была к нему настолько близко, насколько это возможно.
«Где мы?»
«Мы — дерево. Я — дерево. Ты... ха ха. Не могу сказать. Это будет отвратительно».
«Ты смеёшься?»
«Да, потому что я счастлива».
Однако её радость начала медленно убывать, так как она почувствовала его учащённый пульс. Он боялся.
«Чего ты боишься?»
«Я не хочу умирать».
Это ощущалось как правда, но сложно было собраться с мыслями с любой скоростью. Это дерево было просто не приспособлено для основного качества Блу в её человеческом теле. Она стала ни то ни сё.
«Ты увидишь, если Ронан выйдет из машины?»
«Могу попытаться. Но у меня на самом деле нет глаз».
Она потянулась всеми доступными ей чувствами. Они оказались намного лучше её человеческих чувств, но их интересовали другие вещи. Было исключительно трудно сосредоточиться на делах людей вокруг основания ствола. Она до этого момента не ценила должным образом, сколько усилий требовалось деревьям, чтобы проявлять внимание к их потребностям.
«Я не знаю. — Она крепко держала его, любя и охраняя. — Мы могли бы просто остаться здесь».
«Я люблю тебя, Блу, но я знаю, что должен делать. Не хочу. Но знаю, что я должен делать».
Глава 48
Все звуки и запахи Фокс Вей усиливались после наступления темноты, когда затихали все его человеческие обитатели. Все ароматные чаи, свечи, специи становились более различимыми, каждый заявлял о своём происхождении, тогда как днём они смешивались в нечто, что Гэнси ранее идентифицировал как Фокс Вей. Теперь это ударило его, словно что-то мощное и домашнее, секретное и известное. Этот дом был местом магии, такой же, как и Энергетический пузырь, но вслушиваться в него нужно было сильнее. Гэнси лежал на диване под лоскутным одеялом, закрыв глаза в темноте, и слушал дребезжание воздуха или дыхания через вентиляционное отверстие, где-то листья или ногти царапали окно, стук треснувшей древесины или шагов в другой комнате.
Он открыл глаза, и там был Ноа.
Это был Ноа без дневного света, который покрывал то, кем он в действительности стал. Он стоял очень близко, потому что забыл, что живые не могут фокусироваться на предметах, расположенных ближе, чем на расстоянии в три дюйма[39]. Он был очень холодным, потому что сейчас ему требовалось огромное количество энергии, чтобы оставаться видимым. Он был очень напуган, и, потому что Гэнси был напуган, их мысли переплелись.
Гэнси скинул одеяло. Он зашнуровал ботинки и надел пиджак. Тихо, с огромной осторожностью ступая по старому полу, он направился за Ноа из гостиной. Не включал никакого освещения, потому что его разум всё ещё был переплетён с разумом Ноа, и он использовал глаза Ноа, которые больше не волновало, темно было или нет. Мёртвый мальчик, вопреки ожиданиям, не вывел его на улицу, но шёл по лестнице на второй этаж. На первой половине ступенек Гэнси думал, что его завлекают в любимое место Ноа где-то в округе дома, на второй половине он решил, что его доставляют к Блу. Но Ноа миновал её дверь и ожидал его у подножия лестницы на чердак.