Так хочется встать.
Но я не могу.
Мышцы не слушаются меня.
Я еле поднимаюсь на подушке.
– Дорогая, ты проснулась. – голос не похож на Сомова. И на отца тоже. Родной, но и чужой в то же время. О, господи, это мой бывший муж. Что он здесь делает? Кто его позвал?
– Олег. Что ты здесь делаешь?
– Я приехал сразу, как мне позвонила Анна Ильинична. Она сказала мне, что ты в жуткой депрессии из-за нашего развода, что ты наглоталась валиума, чтобы покончить с собой.
Валиум? Депрессия? Что он такое говорит? Я не страдала от расставания ни секунды.
Да, я пыталаесь вернуть его, пыталась сохранить брак, но не страдала. По крайней мере это не было депрессией.
– Это неправда… Я не могла…
– Могла, дорогая. – мама, что она делает, почему соглашается с ним? – я нашла тебя вчера в комнате на полу, рядом лежал пустой пузырек.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Снова тошнит… Не рвет… Просто тошнит…
– Я тебе тут же промыла желудок и поставила капельницу. В скорую обращаться не стала, чтобы тебя не поставили на учет в психо-неврологический диспансер. Позвала миссис Пен, свою подругу с колледжа, медсестру по обмену. Теперь она следит, чтобы ты не волновлась больше и не попыталась снова покончить с собой.
Кажется, у меня текут слезы. Еле чувствую их на онемевшей коже. Я никогда не хотела убить себя. Даже в мыслях противно было представлять такое.
Смотрю на маму, она указывает в сторону.
Дорис. Та самая управляющая пентхаусом Сомова, которую я видела накануне вечером. Так она замешана во всем этом?
– Вы антикинетик! Я знаю. И ты, Олег? Неужели и ты, мама?
Она вытирает мои слезы, а я пытаюсь вырваться из кровати, которая поглотила меня словно магнитный гигант.
– Тише. Тебе нельзя волноваться. – шепчет мама.
– София, я вернулся. Тебе больше не нужно изводить себя. Я никуда не уйду. Если хочешь, можем снова расписаться. Я сожалею, что бросил тебя. Прости.
– Ты мне не нужен. Я люблю Льва. Где он? Куда вы его спрятали?
Бьюсь в истерике, тело не слушается, начинает мелко трясти. Такое чувство будто им управляет нивидимый хозяин изнутри.
– На чем вы меня держите?
– На галоперидоле, деточка. Чтобы ты снова ничего не натворила…
Дорис движется ко мне со шприцем. Укол. Туман. Проваливаюсь в бесконечную черную дыру.
Чернота.
Абсолютная пустота и чернота.
Возможно, эта пустота полностью занята чернотой.
Полнота черноты.
Падать стало тяжелее. Что-то тормозит меня.
Снова тошнит.
Открываю глаза.
Космос.
Такой светлый.
Милиарды звезд.
Он намного светлее абсолюбной черноты.
А я его в детстве так боялась. Всегда считала его черным.
А ведь он светлый.
В него можно свободно падать, не боясь упасть в черную дыру, потому что светлых звезд в нем больше.
А если и попадаешь в черную дыру, то все равно вырываешься вновь к этим светилам.
Смотрю на свои руки, ноги. Я без скафандра.
Так почему же я не замерзаю?
Дежавю.
Мне кажется, я уже задавала этот вопрос.
Но когда?
Совсем недавно.
В прошлый раз под галоперидолом. Или валиумом? Или чем-то, чем они меня кормят.
Снова слезы текут по щекам.
Так обидно. Это предательство от родной матери.
И ведь черт с ним, с Олегом.
Но мама…
Я разберусь со всем этим.
Сумашествие – не мой удел.
И умирать тоже нельзя.
Лев ждет мою помощь, я знаю.
Он главный кинетик. Он спасает эту вселенную. Единственная надежда на выживание мира.
Мне нужно отыскать его.
Лев! Кричу сквозь космос.
Лев!
Меня не слышно.
Голос не проходит сквозь вакуум.
Тяжело дышать.
Сердце бьется как у птицы, часто.
Лечу к самой яркой звезде.
Так почему мне не холодно?
Рой мыслей.
Ответ где-то рядом.
Звезды, они неподвижны.
Оглядываюсь вокруг.
Так и есть.
Все вокруг меня неподвижно.
Это оставновка, временной коллапс.
Я кинетик.
Точно. Я кинетик.
Я ведь могу остановить время.
Вздох облегчения.
Теперь я точно спасу Льва. Найду и спасу.
Надо лишь попасть снова на Землю. В мою комнату.
Господи, как же меня тошнит.
Голова раскалывается.
Открываю глаза.
Моя комната.
Слава богу. За окном темно.
Я была в отключке где-то полдня. Олег кому-то звонит, злая англичанка спит в кресле-качалке возле моей кровати. Мама что-то готовит на кухне.
Они не должны знать, что я проснулась.
Я должна остановить время.
Но как? Нужен какой-то источник мощного движения.
Осознание реальности подкашивает мою веру в себя.
Где я возьму сейчас такой же мощный истояник энергии, как двигатель самолета?
Ну вот, Олег замечает как у меня дернулась нога.
Нельзя, чтобы они поняли, что я в сознании. Закрываю глаза.
Видимо, все же поняли.
Укол. Проваливаюсь в черную дыру.
Заметили. Почувствовали опасность, даже не дождались, что я что-то скажу.
Предатели.
Лечу сквозь космос.
Тошнит.
Галоперидол завладевает всем моим кровеносным руслом.
Третьего укола я не переживу.
Нужно придумать, где найти источник движения, иначе я никогда уже не спасу Учителя.
Как просты мои мысли. Так односложны.
У меня интеллект гения.
Но сейчас мой рассудок порабощен химическим веществом.
Невероятно мощным.
Он действует как…
Как большая машина, разрушающая человеческое тело и душу.
Мой ум похоже пробивается сквозь вязкую молекулярную глупость.
Галоперидол послужит мне источником движения. С помощью него я остановлю время.
Но ждать пока он пройдет черезе печень или почки нельзя, нельзя приходить в себя до того, как я использую его мощь, чтобы остановить время.
Сосредотачиваюсь на синапсах, нервных импульсах, на жидкости, которая цииркулирует по моему организму, тормозя его.
И останавливаю.
Стоп.
Тело становится единым веществом. Открываю глаза.
Я бодра как никогда. Руки и ноги послушные, словно и не было отравления психотропами. Миссис Пен стоит возле зеркала, пустой ее взгляд устремлен в отражение, Олег держит мою мать за руку, словно убеждая, что та правильно все делает. Мама плачет. Точнее у нее заплаканное лицо, но она замерла, как и эти двое.
Так значит они – не антикинетики.
Ничего не понимаю. Зачем тогда этим людям нужно было лгать мне, травить и держать в забытии?
Слишком много вопросов в небезопасной обстановке, поиск ответов проводить не время, сейчас необходимо найти Сомова.
Натягиваю джинсы, майку, жакет, кроссовки, хватаю косметичку с будуара и бегу к выходу. Смотрю в глазок, как разумно. Было бы опрометчиво выскакивать в подьезд, не проверив положение дел. Там антикинетик, он поднимается вверх. Боже, нет. Заходит в квартиру.
Набрасываюсь на него с ножом. Втыкаю в спину. Он падает на пол, задыхаясь.
Я ранила человека, не убила, ему помогут, в доме два медика.
Лихорадочно спускаюсь по лестничному пролету, пропуская по две, а то и по три ступени.
Быстрей. Временной коллапс недолог, а под галоперидолом я далеко не убегу.
На улице почти ночь. Пишу на клочке бумаги адрес Сомова, сую его с купюрой в руки застывшему водителю такси, и только успеваю упасть у нему на заднее сиденье, как проваливаюсь в космос.
Воли сдерживать этот яд не хватает доли секунды, чтобы захлопнуть дверь. Надеюсь, водитель окажется порядочным.
Лечу мимо звезд, планет, галактик, но в этот раз черной дыры нет. Просто падение, или взлет, плавание между небесных светил. Похоже, вещество достигло органов очистки и скоро выведется из организма.
Падаю на пылающую звезду.
3 глава.
Жарко. Дыхание влажное. Меня трясет будто от холода, но снаружи как в печи. Неужели я горю в пламени газовых взрывов солнца?
Нет.
Кто-то льет холодную воду мне в безжизненный сухой рот.
Жадно хватаюсь за бутылку и пью живительную влагу.
– Милая, ты очнулась.
Рыдаю во весь голос. Это мой Учитель.
– Лев…
– Это я.
Целую, обнимаю родное лицо, любимые руки, плечи.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я жива…
Сомов смеется над моим сарказмом. Я бы и не оценила свое циничное высказывание, если бы не его реакция. Впервые за последнее время тоже смеюсь.
–Вчера тебя привез какой-то таксист, позвонил в дверь, сказал, ты рухнула к нему в машину пьяная. Но я сразу понял, что ты под тяжелыми веществами. Что случилось? Мы ведь так хорошо расстались с тобой позавчера вечером. Я привез тебя к дому родителей, а вчера ты целый день не отвечала на звонки. Я заходил, мне открыл твой бывший муж и сказал, что вы снова вместе, и чтобы я проваливал из твоей жизни. Я не хотел соглашаться, пытался войти, но твоя мама подвтердила.
А потом ты заявляешься ко мне в наркотическом опьянении. Ничего не понимаю.
– Лев, они держали меня взаперти, накачали психотропами, сказали, что я пыталась покончить с собой, а тебя вообще не существует.
– София…
Сомов обнимает меня. Прижимает со всей силы. Мне тоже хочется его прижать, но мышцы очень слабые. Осматриваюсь, деревянные стены, полки, электрическая печь с камнями, приятный полумрак, я в парной.
– Почему мы в бане?
– Баня есть самое лучшее средство от любых недугов, об этом знали еще наши предки. – улыбается, а мне хорошеет от его спокойствия. – Сейчас я дам тебе горсть витаминов и минераллов – детоксикационный пакет, и ты запьешь их йогуртом. Пару часов в бане и тебе полегчает.
– Я не смогу сейчас ничего проглотить, меня выворачивает от любой мысли о потребелении чего-либо внутрь.
– Понимаю. Поэтому сейчас, София, ты выпьешь литр воды и хорошенько прочистишь свой желудок.
Эта идея мне не очень понравилась, ведь мое чрево пустует уже вторые сутки, но отказываться от помощи сведующего человека будет как минимум глупо.
– Хорошо. Выйди, пожалуйста.
– Да. Конечно. Но чтобы ты знала, я за дверью. И если нужна будет помощь, тут же зови. И не переживай, меня ничего не может смутить.
Удивительный человек, Учитель.
Через три часа я совсем не чувствую тошноты, а тревога и суицидные мысли покинули меня еще в бане. Пришлось пройти через синдром отмены экстренным курсом, никому не пожелаешь такого ада на земле.
Сейчас тело почти очищено, разум восстановлен. Конечно, понадобится еще не один детоксикационный пакет, чтобы полностью вывести этот яд, но сегодня я спокойна, ноги и руки послушны, соображаю лучше последних двух дней. Вцелом, я здорова.
Чистая одежда, купленная водителем Сомова аккуратно сидит на моей исхудавшей фигуре, черные длинные густые волосы я сплела в колосок, не пришлось даже наносить тональный крем – моя кожа румяная и свежая, как у ребенка.
– А где мы сейчас?
– Это банный комплекс Пасабана, он любезно предоставал мне одну секцию на неограниченное время. Кстати, его управляющая принесла нам разные явства, тебе нужно что-то съесть, дабы не пришлось покупать одежду еще на размер меньше, это знаешь ли накладно. – Шутит, откровенно смеется.
– Ну хорошо, что тут есть? – я сажусь за деревянный стол, приятно пахнущий сосной, а там чего только нет: жульен, салат из авокадо, наполеон с яблоками и корицей, рисовая лапша с креветками, виноград, китайские личи, пармезан, облепиховый чай с ароматом, тянущимся из заварника. – У меня зверский аппетит.
– Расскажи мне, почему они держали тебя взаперти?
– Я не знаю… Но там была миссис Пен. –как будто вновь вспомнила я.
– Этого не может быть…
– Это точна она – Дорис Пен. Мама представила ее как свою коллежскую подругу, медсестру. Именно она неоднократно вкалывала мне галоперидол.
– Но я только что с ней общался и попросил приготовить нам Питерскую квартиру, потому что через пару часов мы прилетим туда с тобой.
– О нет. Ты сообщил ей, где мы сейчас?
– Да. И она вот-вот отправит пилота АНСАТа за нами сюда.
– Нам нужно бежать.
– Ты считаешь, что мои люди хотят убить меня?
– Не знаю. Но меня они точно уже попытались убить. Лев, пожалуйста, поверь мне. Миссис Пен была там, причем не одна. Когда я убегала, мне пришлось ранить одного антикинетика, он был в форме твоих охранников, ну или в чем-то похожем.
– Это все очень странно, но, конечно, я верю тебе. София, нам нужна помощь, одним нам не справиться.
– Я не знаю, кому вообще сейчас можно верить. Вокруг одни предатели.
Сомов берет меня за плечи и смотрит так проникновенно, что вся паника куда-то исчезает.
– Предателями не могут быть все. Зла в мире меньше, чем добра. Исаак Авраамович, миссис Пен, Олег Бергольц, Анна Ильинична и, возможно один из моих охранников, сейчас главные подозреваемые. Пять человек против Тайного Ордена кинетиков. Мы не одни. Я звоню Пасабану.
Он прав. Не нужно впадать в паранойю, тем более, каким бы подозрительным не казался мне Пьер Пасабан, ни одной улики против него не найдено.
– Добрый вечер, София Аганесовна. – Рыжеволосый мужчина открывает мне заднюю дверцу его спортивного авто. Сомов садится впереди рядом с Пьером.
– Добрый вечер, Пьер. Рада Вас видеть. – А ведь и вправду рада.
– Мы едем к моей подруге в Санкт-Петербург.
– Госпоже Кристине? – любопытствую я.
– Как она узнала? Это ты ей рассказал, Лев?
– Тише. Только ей, никому больше. София – моя женщина, я ничего от нее не скрываю. Можешь доверять ей. – Сомов улыбается и смотрит на меня.
– А Кристина – моя женщина. И я обещал ей молчать о нашей связи. – неприятная тишина повисает в воздухе – Ладно. София, прошу тебя, никому не говори. – Пьер похоже остывает, его руки перестали так сильно сжимать кожаный руль. Да и переход на “ты” прилично разряжает обстановку.
Дорога от Старого Холма до Петербурга заняла почти всю ночь. Подъезжая к дому подруги Пасабана, на часах было уже семь.
Милая квартирка у этой дамы, да и она сама приятная на вид. Бирюзовый шелковый халат в пол, с гусиным пухом на манжетах и лацканах прозаично подтверждает мои представления об оперных певицах. Белые завитые локоны собраны в высокую прическу– невероятной красоты женщина, к счастью, не является моей соперницей.
– Ох, милый Пьер, я так хочу помочь тебе и твоим бедным друзьям, но чем, скажи? – ну, мы точно не бедные, хотя мне нужно прекратить возмущаться, она ведь дала нам убежище.
– Дорогая Кристина – такого Пасабана мне еще не довелось наблюдать, он словно покорный рыжий кот, обвивающийся вокруг своей хозяйки – ты невероятно добра к нам, приютила как родных, но могу ли я еще просить тебя об одной услуге?
– Конечно, милый Пьер.
– Устрой нам встречу с Радник Исааком Авраамовичем.
– Это не легкая задача, но я попробую. – целует Пьера. – А сейчас я предлагаю вам позавтракать и немного поспать с дороги.
Да, отдых нам бы сейчас не помешал. На моем мобильнике несколько пропущенных звонков от бывшего мужа, от мамы и даже от школьной подруги. Наверняка мама и ее приплела к поиску пропавшей преступницы. Как она могла? До сих пор в голове не укладывается предательство от самомго родного на свете человека. Почему она так поступила? Может, ей промыли мозги, загипнотизировали? Я обязательно найду ответ.
Я проснулась к обеду от того, что провалилась вглубь космоса и меня снова начало тошнить. Как будто ударило током и я вскакиваю с постели в холодном липком поту.