Резкий порыв ветра неожиданно парусом раздул штору на поднятом окне, потом алая ткань тихо опала.
Чёрт! Стивен резко сел на постели. Ну, конечно. Ричард Истли, старый друг их семьи. Ещё в начале года, на премьере в «Олд Вик» он рассказал его дяде, Ричарду Хэмилтону, что Арчи Тэйтон в Кафедральном соборе Животворящей крови сделал крупное пожертвование на рождественский праздник не то в Шрусбери, не то ещё где! Значит, Тэйтон — католик.
Несколько минут Стивен размышлял над этим открытием, но потом пожал плечами. Ну и что? Он не даст жене развода? А причём тут развод? Хэмилтон удивился. С чего он решил, что Галатея хочет развестись? Или… или это он, идиот, уже решил жениться на Галатее? Хэмилтон утомлённо потёр лицо руками и откинулся на подушку. Что он ещё знал о Тэйтоне? Тот, кажется, получил крупное наследство. Да, судя по тому, что это Тэйтон оплатил экспедицию Гриффина, он совсем не беден. Не это ли привлекло к нему Галатею? Или она всё же влюблена в него? И сколько ей лет? Она показалась ему совсем юной, но…
В окне между разогнанных ветром облаков вдруг проступила белая луна, чей мертвенный свет залил подоконник и край постели безжизненной серебристой ртутью. Постепенно мысли ушли, пришло тепло возбуждённого тела и жажда женщины, не отпускавшая его с того самого момента, когда Галатея крохотной ножкой в минуту растоптала всё, чем он жил. Почему эта эфемерная бесплотность эльфа так воспламенила его? Он никогда не обладал подобной женщиной? Но он перепробовал многое и был достаточно искушён. Однако к Галатее его влекло вовсе не женское начало — оно-то как раз и не чувствовалось. Нет-нет, что он говорит? Чувствовалось, ещё как чувствовалось, недаром же Гриффин, не видя её, обернулся, а сам он, как заворожённый, не мог отвести от неё глаз. Просто в ней было что-то ещё, гораздо более серьёзное и колдовское. Но чтобы понять, что именно, он должен был подойти к ней вплотную…
Стивен был уверен, что получит Галатею Тэйтон, сможет получить. Она не казалась недоступной, вот разве что Тэйтон… В глазах Арчи Тэйтона проступало что-то от Минотавра: бесстрастное лицо таило и страстную любовь к жене, и дикую ревность, и угрозу каждому, кто попытается приблизиться к ней.
А ухо ревности слышит всё.
Глава вторая
Здоровая нация не ощущает своей национальности, как здоровый человек не ощущает свои кости.
До отлёта Стивен не видел ни Галатею, ни Тэйтона, но при погрузке багажа ему удалось переговорить с Гриффином. Стараясь не выдать своего любопытства, Хэмилтон довольно небрежно спросил, давно ли женат мистер Тэйтон и кто его жена? Она англичанка? К его удивлению, Лоуренс Гриффин на глазах помрачнел и с явной неохотой буркнул, что Арчибальд женат уже десять лет, и жена его родом из Дартмура. «Миссис Тэйтон тоже археолог?» — уточнил Хэмилтон. Гриффин вяло ответил, что миссис Тэйтон не имеет отношения к археологии.
Значит, ей уже около тридцати, подумал Стивен, но чем она занимается? Было бы весьма кстати узнать это, чтобы как будто случайно заговорить на интересующую её тему. Сам Хэмилтон считал себя достаточно начитанным и образованным, чтобы поддержать любой разговор: будучи химиком, он интересовался историей и археологией, любил литературу, изучал мифологию, увлекался музыкой и спортом. Но чем увлечена Галатея? Ведь такая женщина никак не может иметь интересы обычной домохозяйки.
Стивен осторожно продолжил расспросы.
— А кто она? Историк?
Гриффин пожал плечами.
— Насколько я знаю, миссис Тэйтон слаба здоровьем. Я не слышал, чтобы она чем-то занималась. Но в свете она когда-то произвела фурор своей внешностью. Да и сегодня она ещё хороша собой.
Стивен бросил осторожный взгляд на Гриффина. Боже мой, что он говорит? Впрочем, тут же спохватился Хэмилтон, чему удивляться? Лоуренсу уже за пятьдесят. Конечно, в такие годы — где уж замечать женскую красоту? Гриффин давно похоронил жену, у него остался сын, который, кажется, тоже учится на историческом.
Стивен понял, что глупо продолжать этот разговор, и умолк.
В самолёте Хэмилтон сидел в хвосте и жадно разглядывал Галатею. Облачённая в дорогой кремовый костюм, миссис Тэйтон замерла рядом с мужем в позе танагрской статуэтки. За три часа полёта она сказала не более десятка слов стюарду, не снимала тёмные очки, и Хэмилтон не видел её глаз. Арчибальд Тэйтон сидел тоже неподвижно, ни разу за весь полёт не обратившись к жене.
Наконец они прилетели. Тэйтон плохо переносил перелёт и при посадке в Салониках был бледен и хмур.
— Спиридон не подведёт нас, Лори? — на лице Арчибальда застыло угрюмое выражение. — Эти восточные люди так необязательны, а к десяти уже стемнеет.
Гриффин покачал головой и успокоил коллегу.
— На Сарианиди всегда можно положиться, Арчи, он не подведёт.
VIP-зал Международного аэропорта «Македония» был полупустым, Стивен бросил взгляд на часы на стене. 18.55. Они прилетели на несколько минут раньше. Поднимаясь сюда, он приметил несколько баров, аптеку, сувенирный и кондитерский магазины и уже хотел спуститься туда, но створки дверей разъехались, пропустив запыхавшегося темноволосого толстяка, похожего на турка, с лоснящимися полными губами и сияющими глазами-маслинами. От выступающего под нелепым длинным жилетом солидного брюшка веяло ароматом каких-то сладких специй, лицо с огромным толстым носом излучало довольство, а в руке был зажат кусок слоёного пирога с орехами, миндалём и корицей. Пузан торопливо дожёвывал его, вертя головой и озираясь. Двигался он, несмотря на избыток веса, необычайно легко и грациозно, как холёный раскормленный кот.
— Спирос! — Гриффин помахал ему рукой, и тот, бросив в урну салфетку от пирога и слегка колыхаясь круглым животом на коротких жирных ножках, обутых в мягкие туфли, поспешно устремился к ним.
— Мистер Гриффин! Как я рад! Мистер Тэйтон, приветствую! — Сарианиди широко улыбнулся и восторженно вскинул вверх пальцы-сардельки. — Я заказал автобус не до Комотини, а прямо до виллы, чтобы добраться без всяких пересадок.
Гриффин пожал руку и даже приобнял Спиридона Сарианиди, а ему представил Стивена Хэмилтона, и Стивен заметил, что ему Сарианиди просто кивнул, почти не заметив его, но сразу выделил глазами миссис Тэйтон, и между бровей его залегла маленькая тёмная морщинка.
— Кто-нибудь уже приехал? — поинтересовался тем временем Лоуренс у грека.
Сарианиди поспешно ответил, что два дня назад появился Франческо Бельграно из Болоньи, а вчера утром прилетел Максимилиан Винкельман из Халле с женой. Немец весь день проторчал на месте будущего раскопа, зато с Бельграно они выпили по стаканчику доброго винца и обсудили висячие металлические печати Византии. Чрезвычайно умный человек. Приехал и Хейфец из Штатов, причём, первым, ещё третьего дня, но сказал, отлучится пока на денёк-другой к родне. Сегодня должен уже вернуться.
— И где его родня? Он разве грек? — полюбопытствовал Гриффин. — Впрочем, у этих американцев никогда не поймёшь…
— Какой грек? — толстые густые брови Сарианиди взлетели на середину лоснящегося лба. — Сказал, на Украину слетает, туда и обратно.
— О, так он украинец? — удивился Гриффин. — Гриффин не интересовался политикой, но слышал, что на Украине недавно была какая-то заварушка.
Сарианиди снова усмехнулся, а Тэйтон, вмешавшись в разговор, снисходительно пояснил коллеге, что Хейфец никакой не украинец, а просто еврей из Одессы, эмигрировавший ещё в детстве с семейством в Штаты, но, как оказалось, Гриффин не очень-то понял сказанного, только уточнил у Арчи, хороший ли тот доктор.
Тэйтон уверенно кивнул.
Сарианиди вывел их из зала и проводил на стоянку, где всех ожидал небольшой удобный автобус на восемь мест. Толстый грек оказался весьма любезным гидом: по дороге, размахивая руками, взахлёб рассказывал о весёлой жизни Салоник. Темнота за окнами ещё не начала сгущаться, но город уже был в огнях. Едва они проехали пару кварталов от аэропорта, Сарианиди ткнул во фронтон, сияющий разноцветными неоновыми бликами.
— Очаровательное местечко. Мы тут флиртуем с симпатичными туристками, а иностранцы пытаются узнать все секреты гречанок. А тут, — он экспансивно махнул рукой в сторону здания с надписью «Nasim», — восточные напевы и самба, карнавалы и шоу. — Автобус миновал ещё пару кварталов, и Спиридон снова оживился. — А это не для слабонервных, — усмехнулся он. — Тут жёсткое техно, публика выглядит очень сурово, кожа, татуировки, как на Хэллоуине. — Гриффин покачал головой, но Сарианиди продолжал, как ни чём не бывало. — А это клуб «Калигула», тут танцуют грациозные вакханки в прозрачных туниках и мускулистые Аполлоны. Отдых на любой вкус.
Хэмилтон, сидевший впереди, осторожно обернулся на миссис Тэйтон. На её лице не было ни интереса, ни отвращения, временами она осторожно массировала виски, казалось, её гложет мигрень. Он не удивился: после перелёта всё они были словно варёные, его самого немного подташнивало и хотелось спать.
Сарианиди же теперь, когда они миновали городские кварталы, рассказывал о вилле, где им предстояло провести два месяца. Трёхэтажная, с удобным садом и бассейном, с современной дизайнерской мебелью, — оживлённо тараторил он, будто читая рекламный проспект, потом сообщил, что на вилле всего десять спален, но спальных мест гораздо больше.
…Вилла на побережье, живописная и фешенебельная, действительно была выстроена всего в сотне ярдов от песчаного пляжа, на высоком горном отроге. При ней был даже крохотный, но тенистый садик на краю обрыва, в глубине которого шумела меж камней впадающая в море речушка. Чуть подальше, на набережной, светились неоном таверны со свежей рыбой и морепродуктами, магазины и кафетерии.
Гриффин обошёл первый этаж, оглядел просторную гостиную с видом на внутренний бассейн, спальные и ванные комнаты, парковку и площадку для барбекю — и остался доволен: всё было уютно и мило: им не раз доводилось, что скрывать, жить в куда худших условиях.
Шофёр закончил выгрузку багажа, и Хэмилтон поинтересовался, какую комнату он сможет приспособить под лабораторию, но профессор порекомендовал ему отложить это до совета с Бертой Винкельман. Возможно, она уже присмотрела подходящее помещение в подвале. Сарианиди проконсультировался с Гриффином о доставке продуктов и представил им старую кухарку-гречанку Мелетию, и тут на лестнице послышались шаги.
Через мгновение перед ними возник загорелый полуголый брюнет в жёлтой бандане, с бокалом чего-то экзотического в руках. Он поспешно снял свой экстравагантный головной убор, и Спиридон Сарианиди представил всем Франческо Бельграно. Эксперт по древней сфрагистике и глиптике, он был хорошо известен в научном мире, но Хэмилтон видел его впервые.
Бельграно ему не понравился. Типичный итальянец: писаный красавчик с белозубой улыбкой. Тёмно-каштановая грива волос с едва заметной проседью на висках и лёгкая небритость придавали ему шик фотомодели. На Бельграно были потрёпанные синие джинсы и кожаные сандалии, на поясе болтались какие-то чехлы, но не для ножей, а, видимо, для каких-то специальных инструментов. Безволосую грудь итальянца украшал чёрный гематитовый крест. Таких типов, подумал Хэмилтон, любят женщины, однако терпеть не могут мужчины.
Надо сказать, что вёл себя Бельграно очень сдержанно и даже чопорно: прежде чем переступить порог, спросил: «Permesso?», пожал всем руки, вежливо приветствовал полупоклоном миссис Тэйтон и любезно осведомился у Гриффина, удобно ли им, что он выбрал себе спальню на нижнем этаже? Услышав, что это им ничуть не помешает, справился о часах совместных трапез, а потом известил Гриффина, что ему звонил его друг Рене Лану, он через пару дней обещал приехать, а с ним, — тут Бельграно сделал лёгкую паузу, — должен прибыть Рамон Карвахаль и его сестра Долорес.
Хэмилтон не понял, почему Гриффин озабоченно потёр переносицу, Тэйтон закусил губу, Галатея пошла пятнами, а Сарианиди криво усмехнулся, но тут Стивен вообще перестал слушать коллег, озабоченный тем, чтобы занять спальню поближе к чете Тэйтон: все они поднялись наверх.
Увы, это ему не удалось: Гриффин и Тэйтоны обосновались на третьем этаже, где было шесть спален, причём, Тэйтон настоял на отдельной смежной с ним спальне для своей супруги, рядом поселился Гриффин, а через коридор от них, оказывается, ещё накануне разместился Винкельман с женой. Ещё две спальни занял для Карвахаля и его сестры Франческо Бельграно — по их просьбе.
Раздосадованному Хэмилтону пришлось удовольствоваться спальней на втором этаже с видом на море, которое его, однако, совершенно не занимало. Впрочем, недовольство Стивена продолжалось недолго: выйдя на балконную террасу, он обнаружил, что в конце её, за углом, небольшая лестница выводила на верхнюю террасу третьего этажа. Он осторожно поднялся по ней и оказался перед спальней Гриффина. Дальше, через арочные проходы следовали спальни Тэйтонов.
Стивен вернулся к себе и глубоко задумался. Почему Тэйтон распорядился выделить своей жене отдельную спальню? Винкельман с женой устроились в одной. Арчибальд, правда, выбрал смежные комнаты, но всё равно это было странно. Хэмилтон только сейчас осознал, насколько нелепым было его поведение. Ведь он совсем ничего не знал о Галатее. Что, если она окажется воплощением викторианской добродетели? Что, если Галатея всё же влюблена в своего мужа? И всё же с наступлением ночи его напряжение нарастало.
В суете расселения мало кто заметил, что на вилле появились новые жильцы, но едва все, распаковав вещи, спустились в гостиную, они приветствовали прибывших.
Макс Винкельман, в отличие от Бельграно, был выбрит до синевы и острижен почти наголо. Немец напоминал благодушного бюргера: в нём не было ничего отталкивающего, кроме въедливого взгляда глаз цвета выдержанного коньяка. Летний костюм в неброскую полоску был наглажен, а тонкий галстук хоть и не стягивал, но всё же подпирал воротник рубашки. Несмотря на годы, а Винкельману было далеко за пятьдесят, на его холёном лице не проступало ни одной морщины, что легко объяснялось явным бесстрастием натуры.
Второй мужчина оказался курчавым брюнетом лет тридцати пяти, на лице которого доминировал нос Жана Рено и чернели глаза Аль Пачино. Взгляд, задумчивый и немного ироничный, был размыт и, казалось, ни к чему конкретному не относился. Это был Дэвид Хейфец, медик экспедиции, только что приехавший. Арчибальд Тэйтон похлопал его по спине и вполне дружески спросил, почему он не отпустил бороду, как собирался? Хейфец ответил, что борода не делает козла раввином, и бросил внимательный, неожиданно сфокусировавшийся взгляд на миссис Тэйтон и склонил голову в лёгком поклоне.
Она тоже кивнула ему, как старому знакомому, но ничуть не обрадовалась.
На бледных щеках Винкельмана, как показалось Хэмилтону, при виде миссис Тэйтон проступил едва заметный румянец, но тут появилась его супруга, светловолосая женщина с волевым подбородком, и немец сразу занял Гриффина и Тейтона специальным разговором об особенностях начатого в прошлом сезоне раскопа. Он долго говорил об обнаруженных жертвенных закладах, выразив надежду, что здесь окажется что-то не менее интересное.
— Ага, диктерион, — насмешливо пробормотал Бельграно. Он незаметно подошёл снизу и сейчас, угнездившись у барной стойки, тянул что-то из высокого бокала.
Сарианиди весело хихикнул. Хейфец тоже улыбнулся.
— Причём тут публичный дом? А вам бы только шутить, Франческо. — Винкельман отмахнулся от наглого замечания итальянца и оживлённо продолжил. — Я заметил, что рядом на раскопе конструкция стен с пилястрами и нишами характерная для Месопотамии, на подобных стенах должны быть следы цветной штукатурки, если мы её обнаружим, это позволит сделать определённые выводы. — Винкельман великолепно говорил по-английски. — Я считаю, что две найденные при снятии верхнего слоя плиты — остатки столов для жертвоприношений, но без химического анализа ничего сказать нельзя.
— Подождите, появится Карвахаль, он вам и без химии всё сразу скажет, — усмехнулся Бельграно. — И наш дорогой Рене добавит.