========== Часть 1 ==========
От Берта Франка ушла жена. Неожиданно, ничего не объясняя, не попытавшись предварительно как-то «проработать конфликтные ситуации, облегчить точки натяжения и разработать общий язык», как любил говорить шеф Берта. Она всего лишь ушла из дому. Берт вернулся из очередной командировки; он не то чтобы любил мотаться по ним, но подготовка к ним, возвращение, отчеты об успехах миссии, возможность быть высокомерным – самую малость, чуть-чуть – при расспросах о произошедшем в бюро в его отсутствие, возможность многозначительно приподнимать бровь и говорить снисходительно и немного печально: «Я же говорил», – позволяли ему смотреть свысока на людей, которые никуда не выбирались из своих отсеков. Не то чтобы сами по себе командировки, то есть физическое перемещение Берта Франка из точки А в точку Б были так необходимы: без них прекрасно обходились в соседнем координационном совете. Но соседний совет был чуточку важнее, поэтому в координационном совете, членом которого был Берт Франк, приходилось изыскивать самые разные способы доказать свою значимость.
Перед командировкой мужа Альба Франк вела себя вполне обычно. Смотрела самые разные программы, участвовала в семинарах, вроде «Новый гуманизм в современном обществе», «Религиозность и благотворительность: экуменический подход» и прочее, прочее, благо семинаров хватало, и все на самые актуальные темы. Она любила быть в курсе последних веяний. По крайней мере, коллекция ее туфель обновлялась каждые две недели. Сумочек, кажется, тоже, но Берт Франк мог ошибаться – сумочки не жали, от них не болела спина, не растягивались связки, соответственно Альба Франк не жаловалась на них так, как могла жаловаться на неудачную, пусть и очень модную пару туфель. Собственно, перед тем, как Берту Франку убраться в командировку, Альба изучала новую пару туфель, раздраженно морщилась; на голоэкране молоденький совсем епископ Мировой экуменической церкви жарко говорил о кризисе в Африке, с его языка легко скатывались слова «милосердие», «самоотверженность», «бескорыстие», «любовь», он артистично заламывал красивые руки с изящным маникюром, и Берт Франк был почти уверен, что Альба и ее приятельницы охотно обсудят достоинства епископа – не профессиональные ни разу, а скорей нежный румянец, длинные ресницы, удачный покрой сутаны. Но Берт не позволил себе ни отпускать шутки по поводу пылкости молоденького епископа, ни по поводу любви Альбы к неудобной обуви. Он поцеловал ее – точней, воздух у ее щеки, помедлил немного, раздумывая, не сказать ли что-нибудь глупое, или неудобно: женатые люди, в конце концов, не юные возлюбленные. Но слова не находились, время, проведенное рядом с Альбой, – секунды промедления, по сути – превращались в пустую, гулкую, лишенную света вечность; Берт сбежал к такси, чтобы его не раздавила эта пустота. Альба скорее всего не заметила его отсутствия.
Обмениваться сообщениями, когда супруга или супруг в отъезде – что может быть глупей. О чем должны быть эти сообщения – «скучаю, возвращайся»? Франки не грешили этим ни до, ни сразу после свадьбы, начинать тем более не стоило. А в командировке Берту было чем заняться и помимо размышлений об удивительной отчужденности, которая овладевала ими – Альбой и Бертом, – когда они вынуждены были проводить вечера в компании друг друга и никого больше. Командировка вроде как должна была решить какой-то микрокризис в крошечной провинции, и в обязанности Берта наряду с основными входило и обеспечение безопасного передвижения и размещения делегации в составе семерых человек в каждом из мест, которые делегации предстояло посетить. По возможности комфортного; и когда обсуждались возможности исполнения этого пожелания, члены делегации как один обменивались многозначительными взглядами – в нищей стране, раздираемой гражданской войной, мучимой засухами и лихорадками, дом с кондиционером уже был невероятной роскошью. Впрочем, комиссия готова была служить благому делу практически бескорыстно; на словах так точно, а за ужином отчего бы и не пострадать от отсутствия минимальных удобств. Во время таких разговоров Берт послушно имитировал мимику главы комиссии, а сам прикидывал свои возможности и настроения принимающей стороны, чтобы поудачнее поговорить с ней и выторговать кое-какие удобства. Все это время вплоть до посадки самолета в аэропорту об Альбе он не вспоминал, потому что незачем.
Берт в принципе был доволен своим браком, его неназойливостью, а больше всего – теми выгодами, которые он приносил. Он был женат, и к этому факту относились с уважением. Это был его первый брак, читай, ни одного развода за плечами, и это странным образом повышало его рейтинг. Берт и пользовался этим странным обстоятельством, чью магию не понимал. Не то чтобы был глуп, ни в коем разе – во внешнеполитической миссии дуракам делать нечего, даже в самом незначительном ее совете; вот с воображением у него было туго. В любом случае, разнюхивать обстановку, обеспечивать помещения получше, размещать в них членов делегации так, чтобы никто не считал себя обделенным, общаться с аборигенами, следить за тем, чтобы на кухне было все и вовремя – с этим Берт Франк справлялся на все сто. И разумеется, об Альбе он не думал, потому что не было времени, сил, а если честно, то и желания.
На обратном пути, шесть изнурительных недель спустя, гордый тем, что выстоял и даже был успешен, Берт сдержанно улыбался, когда над ним подшучивали, шутил на тему возвращения к супруге, позволял себе предвкушать уютный и тихий вечер дома – в цивилизации наконец-то. Связаться с Альбой как-то не пришло ему в голову. Собственно, оказавшись дома, привычно отдав распоряжение домашнему компьютеру включить головизор, привычно же установив громкость на уровень, который устраивал обоих (кстати, соглашение о нем было принято Альбой и Бертом молча, без особых конфликтов, не устраивало никого, но никогда не оспаривалось), Берт только около полуночи обратил внимание на отсутствие Альбы. Почти сразу он заметил на домашнем экране знак сообщения. Не звукового-визуального – текстового. Альба сухо извещала его, что решила подать на развод, с Бертом свяжется ее адвокат для уточнения формальностей, она не хотела ставить его в известность во время командировки, так как понимает важность миссии, ответственность и прочая, не хотела отвлекать на семейные неурядицы. Решение о разводе она принимала долго и мучительно, ценит время, которое они посвятили друг другу; ее семья не одобряет это решение, но поддерживает. Помимо этого, она желает Берту всего хорошего и рассчитывает, что развод пройдет цивилизованно и они смогут остаться приятелями.
Берт стоял перед экраном и перечитывал сообщение. Наверное, минут через десять он заметил, что у него открыт рот – некрасиво, безвольно, ошеломленно, беспомощно, а сам он стоит перед экраном и рефлекторно сжимает в руке галстук.
– Блять, – только и смог сказать Берт. Он сел на кровать и в растерянности уставился на пол.
И что теперь?
Именно в этой ситуации эта фраза звучала как-то зловеще – семья Альбы не одобряет решение, но поддерживает ее. Посмели бы они не поддержать Альбу, язвительно думал Берт. Беда в том, что даже если они останутся приятелями, неизвестно, какие последствия развод – а помимо прочего, развод с Альбой Рунер – может обеспечить его карьере.
И ладно бы Берт жаждал стать президентом Лиги свободных государств – едва ли. Кишка у него тонка и извилин не хватает. Он даже не рассчитывал, что выберется в начальники Сектора, и не надо ему это. Но карьера в координационном совете шла в гору, Берт рассчитывал провести в нем время прямо до пенсии и уйти на покой, обеспечив себе неплохой доход и многочисленные бонусы, которые предоставляла дипмиссия. Не последнюю роль играл в этом и брак с единственной дочерью Вилерма Рунера. Тесть Берта, нищеброда и везунчика-стипендиата захудалого экуменического фонда недолюбливал, но и не препятствовал. В конце концов, Альба решила, что он достоин, так с чего бы Вилерму Рунеру возражать.
Недружелюбное молчание Вилерма Рунера компенсировалось говорливостью самого Берта Франка. Там, где Рунер предпочитал не комментировать личные и профессиональные качества зятя, Берт охотно рассказывал об успехах, которых добился вроде и «сам», но считал своим долгом благодарить тех, кто в него верил. Здесь, как водится, рекомендовалось делать паузу, и знающие люди понимали: ага, Рунер, не иначе. Действительности это не особо соответствовало, по здравом размышлении это мог бы определить любой; впрочем, для этого нужно быть как минимум честным с собой, а в их дипмиссии таковых водилось крайне мало. Так что Берт был спокоен, работал себе, приценивался к месту заместителя руководителя совета и строил планы на будущее. К примеру, корпоративная пенсия и место консультанта где-нибудь в филиале «Астерры». Там таких – бывших дипломатов и вечных ловких дельцов – любили по умолчанию.
И Берт Франк привычно развлекал себя мечтами о будущем заслуженном отдыхе, возможно, синекуре если не в «Астерре», то в ее конкуренте, когда ехал в метро на работу. Принцип дипмиссии – экология прежде всего, а значит, общественный транспорт, никаких личных автомобилей, принадлежащих одному человеку и/или семье; допускается совместное владение и эксплуатация автомобиля, но даже на это смотрели неодобрительно. Расточительство. А это не самым лучшим образом смотрелось в личном деле и соответственно сказывалось на карьерном росте. Хотя Берт охотно порасточительствовал бы: в битком набитом пассажирами вагоне он особенно сильно хотел быть консультантом «Астерры», которому в пользование предоставлен целый автомобиль с водителем. А пока – утренняя давка, почти знакомые лица, угрюмость, нависшая над головами, взгляды, которые как один смотрят куда угодно, но не на соседа, и возможность еще разок прикинуть, как бы половчее перекинуть средства из одного фонда в другой.
Что от него ушла жена, Берт вспомнил, когда с ним не поздоровался Тудор Стан. По невнятным слухам, в былое время, когда они были молоды, Стан тоже ухаживал за Альбой Рунер, в замужестве Франк. Теперь же он даже не делал вид, что не заметил Берта. Просто не поздоровался, но глядел при этом внимательно и знающе ухмылялся. Тогда же Берт заметил, что на него смотрят все – кто открыто, как Стан, кто косится из-за плеча, пытаясь скрыть наглый любопытный взгляд; иными словами, скромная персона Берта Франка оказалась интересной всем, кто встречался ему на пути.
Тогда же настроение Берта сменилось. С легкомысленного, жизнерадостного, самодовольного на тусклое, настороженное, подозрительное. Берт шел к своему кабинету, сжимая папку-портфель куда сильнее, чем хотел бы, заставляя себя идти неторопливо, улыбаться сдержанно, но не холодно, подумал было задержаться у пары столов, чтобы обменяться приветствиями и шутками, но решил, что для этого еще будет время. И, пожалуй, на его пути не встретилось человека, который готов был бы поддержать эту игру.
Берт вошел в свой кабинет, бросил папку на стол, сухо бросил: «Полупрозрачные стены». Ему показалось, что нейролучи разрезали его череп, хотя он знал наверняка, что это иллюзия. Доказано ведь было неоднократно, что они безвредны с физиологической точки зрения. Берт Франк не только самолично обнаружил несколько патентов, обеспечивших прорыв в разработке именно этого класса искусственного интеллекта, но и – чего греха таить – несколько сомнительным с точки зрения легальной образом поспособствовал окончательной шлифовке отчетов по этим самым нейролучам, чтобы избежать неудач. Ни для кого ведь не секрет, что содержимое важно, но куда важней упаковка, в которую оно помещается, а также способ презентации, и влиятельные чины именно на последнее обращают внимание. У Берта был нюх на такие вещи, и на оптимальные способы подкупа тоже, что он и подтвердил этой разработкой. Но самодовольство самодовольством, а сидеть за полностью прозрачными стенами он не хотел. Нейролуч просканировал деятельность мозга, предположил желаемую степень прозрачности, установил ее, подождал три секунды, проверяя реакцию человека, на которого был настроен, и скорректировал. Берт остался доволен, а с ним и ИИ.
Альба Франк связалась с ним за две минуты до начала рабочего дня.
– Как твой первый день в цивилизации? – сухо спросила она.
– Второй, милая, – вежливо улыбнулся Берт, недоумевая. Он не совсем понимал, как ему следует вести себя с женой – почти бывшей. Которая, впрочем, держалась привычно отчужденно. То есть ничего не изменилось. Кроме знания, что она твердо настроена на развод.
Альба вежливо подняла брови.
– Ты относишь четыре вечерних часа ко дню, а аэропорт к цивилизации? – осведомилась она. Берт хмыкнул, покачал головой. Странно, но он уже скучал по Альбе. Она тоже помолчала немного. Затем сказала: – Отец недоволен разводом. Как ты понимаешь, он доволен, что я развожусь с тобой, но факт развода вызывает его неодобрение. – Она опустила глаза и сразу же подняла их на Берта, который заставлял себя улыбаться, не зная, как реагировать – скандалить, требовать объяснений, цедить со снисходительным презрением, чтобы она оставила его в покое, поунижаться немного в тщетной надежде, что она передумает. Альба продолжила: – Подозреваю, что мое решение… – она замолчала и все-таки поправила себя: – Мое действие может возыметь для тебя несколько неожиданные последствия. Мне очень жаль. В качестве жеста доброй воли я могу поговорить с приятелями. Возможно, они смогут как-то тебе поспособствовать. Все-таки компенсация, – пожала она плечами. – Хм, добавила она, поглядев очевидно на часы, – начался твой рабочий день. Дай знать о своем решении.
– Подожди! – выкрикнул Берт и подался вперед. Альба смотрела на него, застыв, храня на лице привычную невозмутимую мину. Как будто только что не пыталась подкупить его из-за этой несуразицы с разводом, а обсуждала планы на вечер пятницы. Берт смешался. Облизал зачем-то губы, посмотрел на стену, словно на ней должны были проступить слова вопроса. – Подожди. Из-за чего все это?
Альба подняла брови, по ее лицу скользнула тень чего-то неопределяемого. Возможно, вечером Берт, еще раз перебрав в памяти воспоминания дня, сможет обозначить это выражение как саркастичное, злорадное, что ли. Пока же Берту было плевать, и даже на то, что он ставил себя в глупое положение.
– Я сыта по горло нашим браком, – вежливо улыбнувшись, терпеливо ответила Альба. – Но я не имею ничего против тебя.
Берт нервно засмеялся. Вот так просто. Уложила его на лопатки, так просто.
– Начался твой рабочий день, – напомнила Альба и отключилась.
С одной стороны, конечно, замечательно, что дражайшая Альба, принципиальная, щепетильная до синих пятен перед глазами, педантичная и фригидная до жути, предупредила Берта. С другой, раз Альба сочла необходимым предупредить его, ситуация складывается очень и очень сложная по той простой причине, что старший Рунер наверняка связался со всеми, до кого только мог дотянуться, и поставил их в известность, что связь Берта Франка с ним, его кланом, если быть точней, а также покровительство и прочая вынужденная поддержка есть дело прошлого, и посему его можно с чистой совестью выставить из всех хлебных мест на скудные пажити.
У Берта было еще немного времени, чтобы обдумать и свои перспективы, и прикинуть линию поведения; когда предстояло идти на совещание к Иво Ленартсу, он был обычным собой, улыбался многозначительно, если была возможность, простовато шутил – на изящные остроты у него не хватало ни воображения, ни настроения, а когда собеседник смеялся, Берт вслушивался: искренне ли, без злорадства; смотрит ли собеседник с необычным любопытством или все-таки ведет себя как обычно? Вроде бы до его личной жизни мало кому было дело, так, обычное праздное любопытство.
Разве только Стан встретил его очень неприятным взглядом. Казалось бы, что им делить, кроме Альбы – возможно, в прошлом перед ним и мог брезжить слабенький шанс, и то Берт не был уверен, что его жена когда угодно обратила бы на него внимание. Точнее, не Альбы даже, а брака с дочкой Вилерма Румера. Да и то, что бы Стан себе ни думал, какие бы златые горы не рисовало его воображение, но этот альянс был бы хорош только поначалу, а потом все равно Берту приходилось горбатиться, рассчитывая только на себя. Стан – тот был из неплохой семьи, тоже со связями, его двоюродный брат уже давно мелькал во всех новостных сюжетах о Верховном совете Лиги. Не то чтобы Тудор Стан был доволен этим родством, скорее наоборот, сердился, когда их сравнивали, но и не упускал возможности ввернуть пару-тройку намеков, что его связи куда более значительны, чем его должность в Секторе предполагает. Самовлюбленный павиан, одним словом. Но этот павиан был в курсе всех сплетен как раз в том круге, в котором Берт оказался в силу брака с Альбой Рунер. И этот павиан сидел развалясь, неторопливо жевал жвачку, а когда Берт Франк вошел в зал, Стан стал жевать медленней и значительней, неотрывно следил за тем, как Берт Франк обходил стол, здоровался с тем и тем, и весь его вид возопил: я знаю такое об этом хмыре, такое!