– Вот же… – начал было чертыхаться Яспер, но хмыкнул, потряс головой и буркнул: – Я пойду к столику. Ты, я так понимаю, отправляешься глазеть на эту шелуху.
– Совершенно верно, – охотно согласился Амор и подмигнул официанту, маячившему за спиной Яспера встревоженной тенью. – Добрый вечер. Нам обоим очень нравится здесь, что не мешает иметь некоторые онтологические разногласия. Но смею заверить, мы всегда решаем их ко взаимному удовлетворению.
– Он – священник. Чокнутый. – Решительно заявил официанту Яспер.
– Полностью согласен с таким емким определением моего душевного здравия. Иначе объяснить мою привязанность к господину майору невозможно, – весело улыбнулся Амор. – Можно мне немного осмотреться? Совершенно восхитительный интерьер.
Яспер предсказуемо закатил глаза и развернулся к официанту.
– Я заказывал столик, – строго произнес он.
Официант хлопотал вокруг Яспера с энтузиазмом, не вызывавшим у Амора удивления: что-то было в фигуре Эйдерлинка, поведении, в самой осанке, в манере говорить и смотреть, что воздействовало на его собеседников лучше всевозможных сертификатов и удостоверений, подтверждающих его значимость и право распоряжаться. В этом квартале, куда Яспер притащил отца Амора, и в подобных кабачках услужливость и расторопность были, как правило, не самыми распространенными качествами. Амора, приди он сюда в одиночку, сначала бы долго не замечали, затем обслуживали из-под палки и в завершение наверняка попытались бы обсчитать; у них получилось бы, потому что Амор, заметив, не обратил бы внимания. Деньги и деньги, безразлично пожимал он плечами, на них не купишь ничего кроме товаров.
Собственно, зал был крохотным, даже если, обследовав артефакты на стенах, приступить к изучению бутылок со спиртным в баре, все равно не ушло бы больше десяти минут. Амор сел напротив Яспера, а официант уже ставил перед ним высокий бокал с коктейлем.
– На свой страх и риск я дерзко заказал тебе выпивку, чтобы не отвлекать от серьезного и важного глазения по сторонам, – снисходительно произнес Яспер и сделал рукой широкий жест.
Амор проследил за его рукой, сделал почтительное лицо и поблагодарил официанта, угодливо заглядывавшего в лицо Ясперу. И не сдержался, добавил напоследок:
– Поверьте, зубы у него нормальные, не акульи. А вот характер – еще какой.
– Отец священник демонстрирует исключительное человеколюбие и благочестивый язык, как ему свойственно, – смиренно заметил Яспер. Официант тихонько хрюкнул. Амор высунул язык и стал изучать его кончик, старательно скосив глаза к носу.
– Какой у тебя замечательный опыт по оценке языков, – бодро отозвался он после двадцатисекундной пантомимы.
Яспер недовольно посмотрел на официанта, тот враз испарился.
– И по устрашению окружающих, – заметил Амор, поглядев вслед официанту.
Яспер пожал плечами.
– Чем жив, – рассеянно отозвался он.
– Кстати, чем ты жив? – мягко спросил Амор. – Я боюсь показаться чрезмерно навязчивым, но мне хотелось бы узнать причину твоей отрешенности.
– Разве это жизнь, Амор? – усмехнулся Яспер. – Дурацкое, конечно, состояние, что у меня, что у моих приятелей. Но мы как на вулкане сидим.
– Вот как, – глухо отозвался Амор. Яспер смерил его хищным взглядом.
– Ты можешь не знать, что именно я имею в виду, можешь пребывать в блаженном неведении относительно причин и последствий, но чувствуешь, так?
– Я вижу то, что я вижу, Яспер. Это совсем немного, учитывая, что по сравнению с… да хотя бы с этим кварталом, если в церковь на воскресную службу собрать всех людей, которые традиционно присутствуют каждый раз, и всех, кто ходит туда не более двадцати раз в год, все равно, наверное, будет не намного больше, чем в этом районе. Так что статистически я едва ли управомочен позволять себе глубокомысленные замечания. Но они тоже люди, такие же, как и здесь. Этот парень, к примеру, которого ты застращал, вполне мог быть отдан в ученики кому-нибудь в городке поблизости от фермы своих родителей, а оттуда уже перебрался в Лагос, надеясь заработать на жизнь себе и своей семье.
Яспер терпеливо слушал его, молчал, не комментировал – не соглашался и не опровергал.
Амор сделал глоток коктейля.
– Мне не нравится то, что я вижу. – Честно признался он. – Мне еще больше не нравится, как мало можно узнать о том, что происходит и на что рассчитывать в будущем.
– Тебе лично? – уточнил Яспер.
– Мне-то что, – пожал плечами Амор. – Я там, куда пошлют, делаю то, что велят. Я помню, что ты думаешь об этом, но не могу не сказать. Что подсказывает мне моя совесть. Впрочем, я, наверное, худо-бедно защищен. Хотя бы епископатом. Хотя бы камзолом, – он дотронулся до воротника.
– Не хочу тебя разочаровывать, но ты запросто можешь оказаться первым, на кого будет направлен удар, если случится что-нибудь этакое.
– Что именно?
– Ты хочешь знать? – сухо спросил Яспер. – Ты уверен? Ты действительно уверен?
Амор тяжело вздохнул и отвернулся.
– Если тебе так хочется кокетничать, Яспер, – пожал он плечами.
– Какое «кокетничать»! – ощетинился Яспер. Он взял себя в руки после неожиданной вспышки гнева, направленного не на Амора, но его замечаниями спровоцированной. – Что происходит в Йоханнесбурге, ты представляешь?
– Я совершенно не понимаю, с чего ты решил, что я должен быть в состоянии представить это. Я даже в кардинальский двор не ходок. А к Йоханнесбургу и вообще никакого отношения не имею.
– В Йоханнесбурге – Лига. Президиум. С генсекретарем. Ты в курсе?
Амор усмехнулся.
– Туда я тем более не вхож, – пожал он плечами.
– Хорошо. Мы сейчас имеем генсекретаря, который кроток, терпелив и предпочитает, чтобы все за него решали министры и советники. При этом…
Он рассказывал то, что Амор в принципе знал достаточно неплохо. Он смотрел на это с другой стороны, разумеется, сквозь призму епископских писем, но вынужденно составлял достаточно определенное представление о политике – все-таки церковь вообще и его приход в частности зависели от политики. Согласятся ли чиновники рассматривать действия отца Амора как благотворительность. Позволят ли чуть расширить школьную программу, чтобы учить не только катехизису и не только детей, а банальной грамоте всех желающих – их было много, неграмотных или малограмотных, даже после бесконечных просветительских программ. Выделят ли субсидию на хоспис и почему, и к кому и как обратиться, чтобы выделили. И так далее. Ему приходилось разбираться и в политике высшего уровня, чтобы иметь возможность пугать мелкого бюрократа мнениями высших властителей, указывать на законы или что угодно, лишь бы сработало.
Это не обеспечивало Амора возможностью делать прогнозы в политических играх, разве что уворачиваться от последствий. Яспер, очевидно, знал это, поэтому взялся за трудное дело –объяснять почти дилетанту, что творится наверху и к чему следует готовиться малым мира сего.
Генсекретарь был слаб, сознательно выбрал такую позицию. Не то чтобы члены национальных правительств так просто смирились бы с иным человеком во главе лиги. В Африке было несколько государств, предпочитавших сохранять за собой право самостоятельно решать проблемы внутри страны и с соседями, и не всегда способы решения и долгосрочные их последствия соответствовали целям и задачам Лиги. Соответственно человек в ее главе, который не особо настаивал на панафриканской политике, предоставлял главам национальных правительств право действовать вне рамок Лиги, был очень удобен для значительной части членов Лиги. Только слишком безвольный мало кого устраивал, и кроме того, члены Лиги предпочитали выбирать такого, который бы оказывал преференции своей стране. Нынешнего лидера выбрать было сложно, и Яспер Эйдерлинк, тогда еще лейтенант, видевший всю ту кухню изнутри, мог немало рассказать. Он тогда убедился в сомнительных моральных качествах господ политиков, а дальнейшие встречи и столкновения с ними только убедили его в этом. Даже демонстративное самоустранение главы Лиги, которое он называл по-разному: «приверженность геополитическим ориентирам регионов», например, или «нежелание униформизировать политику огромного континента, интегрирующего разные культуры и даже цивилизации», и прочая, и прочая, воспринималось Яспером скорей как беспринципность, чем наоборот – приверженность определенным, сугубо индивидуальным принципам, вроде невмешательства, ненасильственной и добровольной интеграции и так далее. Он-то был категорически уверен, что положение генсекретаря обязывает, возможности – тем более, и разыгрывать из себя благочестивого отца-духовника недостойно такого высокого чиновника, особенно в такое время.
– Какое такое время? – мрачно удивился Амор. Не то чтобы он сомневался, что время было непростым и становилось все сложнее, но он хотел уточнить, что именно имел в виду Яспер.
– Честно? – тихо прошептал Яспер, подавшись вперед. Он отодвинул блюдо в сторону, оперся о стол. – Ты никогда не думал, за чей счет Земля намерена распространиться аж до Луны и Марса? Все, что можно было добыть и разведать в Европе, Азии и Америке, уже разведано. С Антарктиды взятки гладки, кто там будет бурить десятикилометровый слой льда, чтобы вляпаться в озеро. Что остается? Угадай. А теперь подумай еще раз. Где сидят самые крупные корпорации, Амор? Скажешь, в Йоханнесбурге?
Он шумно выдохнул и откинулся назад.
– Чтобы кому угодно из больших мира сего можно было дальше расти, им нужно сырье, – угрюмо продолжил Яспер. – Из того, что я вижу в Лиге, им очень нужно сырье. До такой степени, что они готовы терпеть людей, которые подсобляют не только им, но и конкурентам. Но, Амор. – Он наставил палец. – Но. Месторождения даже в Африке небесконечны. Даже если принимать во внимание все заморочки, которые придуманы, чтобы добывать полезные ископаемые даже в центре пустынь, все эти крытые города и поезда и все остальное, этого мало для всех.
Амор был согласен. Даже староста их деревни признавал, что если климат будет меняться такими темпами, то всю их деревню выжжет уже к концу века. Просто выжжет солнце. Потому что при восьмидесятиградусной жаре жизнь невозможна. Разумеется, простой малограмотный человек говорил об этом не такими словами – «климат», «темпы», но смысл сохранялся. Староста, кстати, один из старейших жителей, возможно и во всем приходе отца Дага, застал еще те времена, когда сезон дождей значил похолодание. «Вы не поверите, отец Даг, – говорил он, страшно округляя глаза, – я тогда ходил в школу, не здесь, дальше, – он махал на север, – и однажды мы проснулись, и выпал снег!.. Вы знаете, что такое снег, отец Даг? Никто не знает, а я его видел!». Об этих катаклизмах давно можно было забыть. Сейчас и сезоны дождей не очень охлаждали воздух.
С заключениями Яспера насчет мегакорпораций Амор тоже был согласен. У этих колоссов выбора не было: если не растешь, не наращиваешь себе мыщцы и зубы, а по возможности еще и ядовитые шипы на хвосте, то тебя в два счета пожрут более проворные хищники. При этом война не будет простой, клочья полетят во все стороны, речь будет идти даже не о захвате, а уничтожении, от которого несладко придется всем верховным правителям корпорации-жертвы. А чтобы и дальше наращивать все, что можно, нужно сырье. Которое уже поделено и его способы добычи изучены до предельной степени, а утилизация из вторичного сырья достигла чуть ли не ста процентов. И его не хватает, чем дальше, тем больше. Более того, Амор не сомневался, что когда Яспер злится из-за всех этих продажных чинуш, он имеет на то основания: наверняка у него был доступ к источникам, и он знал, о чем говорит. И что речь идет о многом, в том числе и о том, кто получит право распоряжаться месторождениями, о которых речь шла в разговорах горняков.
Яспера злило не только это. Не только слабый глава. Яспер, как и любой офицер, давал присягу. Лично генсекретарю, вскользь Лиге – и великой Африке. Со вторым он был более чем согласен, последнего не наблюдал вообще. Необходимость же служить слабому главе, который, к тому же, не особо следует целям, для которых была создана Лига, оскорбляла его. Так что на Амора обрушились потоки негодований. Ладно этот хмырь предпочитает выполнять декоративные функции, ладно он позволяет этим уродам заправлять всеми делами центрального аппарата. Но он реально заигрался в свои угоднические игры.
– Это оскорбляет меня! – шипел Яспер, ударяя себя в грудь кулаком. – Я давал присягу! Я пошел в эту чертову гвардию, потому что верил, что именно так буду служить своему народу, и что я вижу? Я вижу, как его богатства уходят на огромных кораблях куда угодно, и все за океан. Они же возвращаются к нам в этих маленьких коробочках, которые предназначены исполнять какие-то ненужные функции, и все! И за них, за то, что мои соотечественники добывали ценой собственного здоровья, платить нужно столько, сколько они не зарабатывают за год! Понимаешь, Амор? Я ничего не имею против всех этих умных людей за океанами, я ничего не имею против тех, которые приходят сюда и типа учат нас жить, – Яспер скривился, оскалился, ухватился за стакан, но снова отставил его. – Всех этих умных и сытых людей из Лондона, Парижа, Брюсселя, но почему генсекретарь Лиги должен вести с ними переговоры о том, как лучше всего управлять делами в Африке?
– А я тоже из Европы родом, и ко мне прислушиваются твои соотечественники, – мягко заметил Амор. – Ты и их послушанием будешь оскорблен?
– Это другое! – подался вперед разъяренный Яспер. Амор наклонился вперед.
– Думаешь?
– Ты священник, – отрубил Яспер. – Это твоя профессия и призвание.
– А они, советчики генсекретаря из иных миссий, профессиональные политики, социологи и кто там еще. И я подозреваю, что хотя бы потому, что они так долго и успешно занимаются этим делом, это и их призвание тоже.
– Ты на чьей стороне? – угрожающе произнес Яспер.
Амор задумался. Через несколько секунд ответил:
– На моей.
Яспер шумно выдохнул и воздел руки.
– Что ты несешь, благородный и благочестивый священник! Как ты можешь так просто игнорировать все, что происходит!
Амор задумался снова. На сей раз он молчал куда дольше.
– А что происходит, Яспер?
Тот долго, подозрительно долго не отвечал ничего.
В сущности, ответ напрашивался сам собой. Происходит смена политического курса, если простому священнику позволительно жонглировать словами из лексикона президентов и кардиналов. Нынешний генсекретарь, которого Яспер категорически отказывался называть по имени, едва ли мог влиять на ту борьбу, которая имела место по всей Африке. По крайней мере, в этом был уверен Яспер. Амор сомневался, подозревал, что генсекретарь может не обладать могуществом, которого Яспер ждал от верховного чиновника Лиги, но у него наверняка есть немало средств воздействия на ситуацию. Вопрос в том, в каком направлении и в чьих интересах генсекретарь будет действовать, когда его к этому вынудят.
Амор не мог не удивляться в чем-то детскому поведению Яспера по отношению к генсекретарю: иначе как инфантилизмом это упрямое намерение избегать упоминания имени в речи не назвать. Сам-то Яспер наверняка взорвался и обвинил Амора в предвзятости, успокоившись, попытался привести какие-то аргументы, которые показывали: нисколько не инфантильность, просто его честь задета, просто сам глава ведет себя настолько неопределенно, представляет собой такое невнятное нечто, что со стороны Яспера более чем объяснимо следовать этой же стратегии генсекретаря, который сделал все возможное, чтобы не оставить в памяти народной и в истории Африки ни своего имени, ни сведений о своей персоне.
– Да и какая там персона, Амор! – все продолжал жаловаться Яспер. – Я имею отличную память на лица. Я вынужден. Это входит в мои служебные обязанности – запоминать все, в том числе лица. Нас регулярно натаскивают и отправляют на самые разные тренинги, чтобы мы совершенствовали это мастерство. Но если ты спросишь меня, могу ли я вспомнить его лицо, я однозначно отвечу: нет. Он предпочитает существовать на периферии общих интересов. Словно рассчитывает удержаться в офисе еще несколько выборов кряду. Может, Дейкстра и оценит его неприметность. С-сука, – зло засвистел Яспер и потряс головой. – Ты, надеюсь, хотя бы это имя слышал?
– Не уверен, – невозмутимо ответил Амор и позвал официанта. – А должен?
Яспер сморщился и угрюмо глядел в стену, пока Амор заказывал себе еще выпивку. Но, кажется, передышка немного образумила его. Он сказал:
– Нет. Если, разумеется, ты слепой, глухой и немой старик, живущий в лачуге, в которой нет и никогда не было электричества, а с ними телевидения, радио, ну и газет бумажных тоже никогда.