Решающее сражение случилось к юго-востоку от Эланда 26 июля, в два часа дня.
Шведы выставили 21 линейный корабль, в числе которых был российский, захваченный год назад, и 8 тяжёлых фрегатов. Русские – 19 линейных кораблей; однако артиллерии мы имели больше.
Выстроившись в линии, оба флота в течение шести часов обстреливали друг друга из крупнокалиберных орудий. Чичагов, хоть и обладавший огромным опытом, вёл себя куда аккуратней покойного Грейга и слишком сближаться с противником не спешил.
Впоследствии легендарный российский адмирал Фёдор Ушаков назовёт Эландское сражение «ленивой баталией».
Как бы то ни было, во время боя три шведских корабля были уведены буксирами.
Русские по собственной оплошности едва не потеряли один из кораблей; Шишков пишет, что из порохового погреба корабля «Дерись» во время боя повалил страшный дым, команда поняла, что в минуту должен случиться взрыв – и всем смерть. Шлюпки, стоявшие у корабля, тут же отплыли, несколько матросов бросились с борта в воду, но утонули (по всей видимости, матросы просто не умели плавать). Наконец, мичман Насакин закричал: «Что стоите, ребята? Страхом не избавить от смерти!» – и бросился в пороховой погреб. Самые смелые последовали за ним – и пожар потушили.
Русские в сражении потеряли убитыми и ранеными 210 человек, в том числе командира корабля «Мстислав» – Григория Ивановича Муловского, который собирался совершить первое в России кругосветное путешествие (и это сделает Крузенштерн).
Шишков в бою показал себя отлично и был произведён в чин капитана 2-го ранга (в переводе на армейские чины – подполковника).
Определённой победы в этой баталии не одержал никто; однако шведы, вновь потеряв инициативу, ушли в порт Карлекрон – а русские плавали возле, показывая, что хозяева теперь здесь они.
Военные историки видят достижения Чичагова именно в этом: не одержав прямой воинской победы, он, тем не менее, смело увёл флот далеко от Финского залива и в чужих водах навязал свою волю.
У Карлскрона, судя по записям Шишкова, происходили свои приключения: однажды, к примеру, несколько шведских кораблей совершили обманный манёвр и попытались увести за собой два фрегата и один линейный корабль русских, чтобы посадить на мель, – но их намерение было разгадано. По всей видимости, в этой ложной погоне участвовал и Шишков.
Мелкие стычки и позиционные передвижения длились ещё целый месяц. В конце августа после шестинедельного крейсирования русские вернулись в Финский залив.
Но война продлилась и на следующий год. На этот раз Шишков воевал в составе эскадры вице-адмирала Александра Ивановича фон Круза.
Шишков вспоминает, как в кронштадтском канале специально к войне построили «восемь гребных фрегатов, которые с великим трудом едва… докончены и тот же час выведены были из гавани… Один из сих фрегатов поручен был под моё начальство».
Он был назначен командиром 38-пушечного гребного фрегата «Св. Николай».
«Лишь только флот наш, – пишет Шишков, – снялся с якоря и отошёл от Кронштадта, не далее тридцати или сорока вёрст, как уже встретился с неприятельским флотом и вступил с ним в сражение, продолжавшееся с некоторым промежутком от утра до вечера. Ничего особенного в сей день не произошло, кроме обычных следствий битвы…»
Сама скромность! Придётся нам рассказать об этом деле чуть подробнее.
Шведская эскадра под командованием Карла Зюдерманландского шла на восток, намереваясь прорваться к Санкт-Петербургу: в этой неотступности от одной и той же идеи чувствовалась уже некоторая маниакальность.
Вице-адмирал Круз, имея под своим командованием 17 линейных кораблей, 4 фрегата и 2 катера, вышел в море 12 мая для поиска и перехвата шведского флота.
17 мая Круз, узнав о появлении шведского флота у Го гланда, запросил в своё распоряжение 8 новых гребных фрегатов (одним из которых командовал Шишков). 20 мая фрегаты присоединились к эскадре.
Утром 21 мая противники увидели друг друга: в Финском заливе Балтийского моря, северо-западнее деревни Красная Горка.
Русский флот включал в себя 17 линейных кораблей, 4 парусных и 8 гребных фрегатов, 2 катера (всего 1760 пушек и 600 мелких орудий). Шведский флот насчитывал 22 линейных корабля, 8 линейных и 4 малых фрегата и несколько вспомогательных судов (всего 1200 пушек и 800 мелких орудий).
Любопытный факт: на гребных фрегатах – в том числе, видимо, шишковском – в качестве гребцов использовались пленные турки. Шишков пишет, что насущной необходимости в турках не было: их привезли и усадили на фрегаты «единственно для некоего укора шведам, состоящего в том, чтобы они видели против себя тех самых союзников своих, магометан, за которых они ополчились против нас войною».
Шведам, ратующим за возврат Крыма, императрица, по чьему-то безжалостному совету, ответила таким остроумным способом.
Казалось бы, про этих несчастных турок шведы могли узнать только в том случае, если б пленили один из фрегатов. Но, с другой стороны, сражения зачастую происходили на расстоянии даже не ружейного, а пистолетного выстрела – так что и лица можно было бы рассмотреть, и голоса услышать.
Фрегат Шишкова в том бою мог быть использован с двумя целями. Три гребных фрегата и два катера Круз оставил при себе для передачи сигналов и для посылок. Пять гребных фрегатов и четыре парусных были выделены в состав особого отряда под командованием Франца Денисона. Отряду было предписано держаться на наветренной стороне, чтоб обладать свободой манёвра и вступать в бой в случае неожиданных действий шведов. Где именно во время боя находились те или иные фрегаты, в отчётах не сказано; однако мы вполне можем восстановить картину в целом.
В эпицентре сражения находились все гребные фрегаты, и подбить с равным успехом могли и те, что находились при корабле командующего, и те, что шли на посылках, и те, что передавали сигналы, и тем более те, что составляли отряд Денисона.
В три часа ночи русский флот получил сигнал флагмана сблизиться с противником на расстояние ружейного выстрела и атаковать.
В четыре утра началось.
Более всего били по флагманскому кораблю Круза.
В пять утра командовавшему северным флангом вице-адмиралу Сухотину ядром оторвало ногу, он передал командование другому офицеру и приказал не ослаблять атаку.
На поддержку этого фланга был направлен особый отряд Денисона, в том числе гребные фрегаты. Некоторое время фрегаты били в интервалы между нашими кораблями. Но потом огонь прекратили: часть ядер попадали в паруса собственных кораблей. Отряд Денисона двинулся дальше на фланг.
К семи утра сражение выдохлось, шведы начали отходить, русские – преследовать.
Около 11 часов показался идущий шведам на помощь отряд галерного флота из 20 шхерных судов. Но эти суда в коротком и убедительном бою были отогнаны гребными фрегатами Денисона.
Сражения тогда зависели от погоды, поэтому, когда в полдень с запада подул сильный ветер и шведы оказались с наветренной стороны, это дало им возможность повернуть на юг, лечь параллельно русскому флоту и начать новую атаку: огонь снова был направлен на флагманский корабль.
Таким образом, если Шишков со своим фрегатом находился при Крузе (что наиболее вероятно, как покажут следующие события) – то он второй раз за день оказывался посреди жаркого боя. Если же он был придан отряду Денисона, то ему опять же дважды пришлось участвовать в прямых столкновениях со шведами.
К трём дня бой затих снова.
В шесть вечера, после перестроения, началась третья за день схватка. Однако усталость и потери сказывались, поэтому перестреливались с большого расстояния и без особого вреда друг для Друга.
Ночью латали прорехи, готовились к новому бою, вице-адмирала Сухотина и часть раненых переправили в Кронштадт, но адмиральский флаг на его корабле так и не сняли, чтоб не радовать шведов.
Утром 24 мая шведам стало известно, что в поддержку Круза уже движется со своей флотилией адмирал Чичагов, и им нужно успеть уничтожить эскадру Круза до соединения русских сил.
В час дня шведы пошли на российскую эскадру; Круз отводил свои корабли на восток, завлекая шведов в глубину мелководной Кронштадтской бухты.
В пять вечера началась перестрелка. Шведы бились отлично: сначала они раскололи линию российской эскадры, затем смогли поставить корабли арьергарда под перекрёстный огонь, едва не отрезав их от остальных кораблей. Здесь в дело снова вступил отряд Денисона и положение спас.
В восемь вечера пропал ветер, и бой затих. Уцача наша была уже в том, что удалось избежать поражения.
В половине девятого, когда эскадра Чичагова была уже неподалёку, и шведам, чтоб не попасть в окружение, пришлось отступать, уже русские пошли за ними в погоню. Но к тому моменту, когда эскадры Чичагова и Круза увидели друг друга, шведы смогли оторваться и уйти (поспособствовал тому сильный туман).
Русские потери составили 94 убитых и 246 раненых. Причём из числа убитых 34 человека погибли от взрыва собственных пушек. Историки уверяют, что это по тем временам немного, ведь за два дня эскадра Круза сделала 36 тысяч выстрелов. Шведы потеряли 84 человека убитыми и 283 ранеными.
И в этот раз не одержав прямой победы, русские оказались в выигрыше: шведы не прорвались к Петербургу, и были вынуждены в очередной раз отступать – на этот раз вглубь Выборгского залива.
В Санкт-Петербурге, как ни удивительно, по-прежнему почти не было войск, и в силу совсем близкого нахождения шведов двор вновь готовился в случае опасности бежать. Екатерина Великая признала тогда, что «столица расположена на слишком опасном месте – на самой морской границе».
После соединения с Чичаговым все 8 гребных фрегатов были отправлены обратно в Кронштадт, но Шишков, отлично понимая, что российской эскадре вот-вот предстоят серьёзнейшие сражения, так завершать летнюю кампанию не желал.
Он обратился к Чичагову с просьбой оставить его в составе эскадры.
Тот резонно объяснил, что отменить высочайший приказ об отправке гребных фрегатов в Кронштадт он не может, а поставить управлять фрегатом Шишкова кого-либо из командиров кораблей тоже было бы неправильно.
«Я поехал от него весьма печален», – пишет Шишков: как же, отставляют от войны – что может быть огорчительней для русского офицера и, к тому же, поэта.
«…Нечаянно привозят ко мне от адмирала записку, – продолжает Шишков, – по которой он приглашает меня к себе. Я приезжаю на корабль к нему. Он говорит мне: сейчас прислан сюда новопринятый на службу нашу капитан 2-го ранга Марчал, которому высочайше повелено дать под начальство какое-нибудь судно. Если ты желаешь остаться при флоте, то отдай ему фрегат свой, а сам перейди на мой корабль, где ты в звании особенной при мне должности будешь до тех пор, пока не откроется порожнее место начальника на каком-либо корабле или фрегате. Я с радостью принял сие предложение и тотчас же переселился на корабль к адмиралу».
То, что Шишков станет флаг-офицером при Чичагове (по сути – адъютантом, ведающим сигнальным делом), косвенно свидетельствует о том, что в предыдущем сражении Шишков выполнял непосредственные поручения адмирала Круза по передаче сигналов и был оценён крайне высоко – такое назначение Чичагова накануне генерального сражения должно было иметь самые веские обстоятельства.
К 8 июня русским удалось заблокировать оба морских прохода, ведущих в Выборгский залив, где скопились великие шведские силы: около 400 судов с тремя тысячами орудий и тридцатью тысячами матросов и солдат на борту.
Более того, на одном из кораблей находился сам король Густав III.
Чичагов в своих донесениях успокаивал императрицу, сообщая, что шведский флот заперт, и выйдет только с большими потерями – так что можно, в прямом и переносном смысле, распрягать лошадей.
Однако шведы, при всех минусах своего положения, пребывали в полной боевой готовности, и, пока они не были уничтожены, торопиться с успокоениями не стоило.
Время от времени шведы совершали пробные высадки десанта – небольшие их конные части доходили на расстояние около полутора миль до Петербурга.
Шишков рассказывал, что шведские перебежчики – имелись и такие, и в большом количестве, – докладывали: их матросов и солдат перевели сначала на половину, а потом на треть рациона, и запасы пресной воды подходили к концу. Поначалу, делая серьёзные и грубые вылазки на берег большим числом солдат, шведам удавалось добывать воду, но со временем российские гарнизоны и казаки перекрыли все основные доступы к местам, где можно было разжиться питьём.
За несколько дней до решающего сражения Шишков передал адмиралу Чичагову записку со своими подробными рассуждениями о предстоящем деле. Адмирал три дня молчал: ему могло показаться вольностью желание капитана 2-го ранга давать советы. Но на третий день Шишков всё-таки спросил: ознакомился ли адмирал с запиской?
«Да, и прочитал её несколько раз», – был ответ. Шишкова оценили. Советы были на редкость дельными.
Для шведов, попавших в «мешок» почти месяц назад, промедление смысла не имело, и 3 июля в 2 часа ночи суда их начали обстрел наших береговых батарей и тут же атаковали российский флот. Они решились идти на прорыв основными силами, оставив и предав огню лишь свои старые суда.
Густав III пересел в шедшую на буксире шлюпку, на которой, как утверждают, был поднят его флаг (впрочем, и на корабле, с которого он сошёл, – тоже). Когда начался прорыв, шлюпка легко прошла под русскими ядрами – погиб только один гребец. Поднятый Густавом на шлюпке флаг, конечно же, многое говорит о королевских понятиях чести, но справедливости ради стоит отметить, что ночью вряд ли кто-то мог разглядеть, что там развевается над шлюпкой.
Под жесточайшим обстрелом шведы, тем не менее, очень быстро прорвали блокаду.
Шишков, наблюдавший всё происходящее и непосредственно в бою участвовавший, в своих записках отдаёт врагу должное: «Прохождение передового шведского корабля и последовавшего за ним, было сколько отважное, не меньше того искусное: он шёл под одними марселями, имея все прочие паруса для сбережения их закреплёнными, но приготовленными так, чтоб в одно мгновение можно было распустить их. Все служители его были скрыты внизу, в подводной части корабля, куда ядра пролетать не могут. Наверху оставались одни офицеры с малым числом матросов. Лёжа носом к отряду, он не мог палить по нему, кроме как из двух носовых пушек. Таким образом, осыпаемый ядрами по крайней мере из полутораста орудий, не претерпел ни в людях великого урона, ни в снастях и мачтах значительных повреждений. Может быть, сие покажется слабым с кораблей наших действием, но надлежит себе представлять, что переход расстояния на два пушечных выстрела (то есть от точки, где начинают бить ядра, до точки по другую сторону отряда, где они перестают доставать) весьма недолговременен, и тем ещё больше сокращался, что каждый неприятельский корабль тотчас, по миновании нашего отряда, распускал вдруг все паруса, так что переход сей продолжался не более четверти часа».
Шишков признаёт ошибку: надо было сразу бить по парусам и снастям – это не дало бы шведам уйти.
«Когда неприятельская кор дебаталия проходила помянутый наш отряд, – пишет Шишков дальше, – два корабля ея, узостью места и сильным поражением стесняемые, стали на мель… Адмирал, по соизмерению близости расстояний, приказал первым из них овладеть кораблю “Константину”, вторым – кораблю “Бориславу”. В десятом часу неприятель пустил на отряд контр-адмирала Повалишина зажжённый брандер, который, не дошед до него, стал на мель. Шедшие за ним неприятельский корабль и фрегат, не могши по тесноте прохода обойти оного, от него загорелись и вскоре воспалившимся порохом взорваны на воздух».
«Ужас пожара на море, – делится Шишков, – превосходит всякое бедствие, и разве только ту имеет выгоду, что недолго мучит, и скорее, чем погибель сокрушаемого бурею корабля, приносит смерть. Многие смолёные на корабле снасти и другие вещи, мгновенно возгораясь, распространяют повсюду пламень, который, проникнув до порохового погреба, страшным образом разрушает корабль, бросая верхние части его на воздух, а нижнюю опуская на дно моря. Мы смотрели на сие пагубное зрелище в трубы и с трепещущими от соболезнования сердцами видели, как на каждом из них отчаянные люди, высыпав и, так сказать, прильнув к бокам корабля и висящим с кормы лестницам, ожидали между огнём и водою последнего своего часа».