Драматург и переводчик Владимир Игнатьевич Лукин, даром что родился в семье лакея (в 1737 году), – получил прекрасное образование, владел немецким, французским и латынью; служил в Преображенском полку, воевал в Семилетней войне; из преображенцев уволился в 1762 году – в тот год, когда в полк пришёл служить Державин, – и начал работать в Императорской Академии наук и художеств, переводить новейшую французскую драматургию и одновременно создавать новейшую русскую драму.
Писатель, интереснейший мемуарист, драматург и учёный, один из самых образованных людей своего времени, Андрей Тимофеевич Болотов, родившийся в 1738-м, также принимал участие в Семилетней войне, а потом, почти одновременно с Шишковым, занялся… детской литературой. Тогда россы будто вдруг выяснили, что детей, оказывается, можно воспитывать не только в старинных дедовских обычаях, а при посредстве увлекательных стихов и нравоучительных бесед.
В 1744 году родился Николай Иванович Новиков – писатель, журналист, книгоиздатель, просветитель, – и офицер, служивший в Измайловском полку; выйдя в отставку, он издавал под патронажем императрицы Екатерины II первый сатирический журнал в России, а потом ещё четыре журнала, в том числе философский – «Утренний свет», а потом ещё и первую в России газету европейского типа «Московские ведомости» (но, что характерно, при поддержке масонов); тоже занимался детской литературой – в частности, выпустил «Детское чтение» (первый в России такого рода журнал), издал бессчётное количество азбук, букварей, грамматик и арифметик, книг по агрономии и медицине, под его патронажем выходила вся новомодная и наиважнейшая европейская философия, и он же подготовил первый «Опыт исторического словаря о российских писателях».
В 1746 году родился Василий Алексеевич Аёвшин – писатель, фольклорист и переводчик, офицер, воевавший в Русско-турецкую 1768–1774 годов; следом мы видим его в качестве члена Королевского саксонского экономического сообщества и Итальянской академии наук; написал 90 томов сочинений: начал с книги «Загадки, служащие для невинного разделения праздного времени», а закончил учебником по сельскому хозяйству; перевёл целую библиотеку немецких рыцарских романов, написал поваренный словарь, пособие по домоводству, несусветное количество прочих полезных и умных книг, а кроме всего прочего – несколько сборников оригинальнейших сказок.
Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий родился в 1752 году, пятнадцать лет отдал воинской службе, тоже участвовал в войне с Турцией 1768–1774 годов, был при штурме Бендер; после занимался дипломатической работой, возглавлял Московское главное народное училище, стал сенатором, то попадал в опалу, то его приближали к царской семье, переводил Вольтера, известен как автор патриотических и религиозных стихов, а также песен, которые стали народными, – «Выйду я на реченьку», «Ох, тошно мне…».
Михаил Никитич Муравьёв, писатель и общественный деятель, родился в 1757 году; после четырнадцати лет воинской службы он – личный преподаватель великих князей, товарищ народного министра просвещения, реформатор, один из создателей Ботанического сада и Музея натуральной истории; автор басен, похвальных од, родоначальник русского сентиментализма в поэзии и, наконец, отец двух будущих декабристов.
Всё это – современники Шишкова, явившиеся на свет немногим раньше или немногим позже его. Военные, просветители, преподаватели, академики, поэты, философы, дипломаты, издатели – причём едва ли не каждый из них одновременно выступал сразу в нескольких из этих ипостасей. Любой из названных, перефразируя Пушкина, был и первым российским университетом, и детским воспитателем, и дипломатической службой, и воителем империи, и строителем её, и певцом.
Но на этом фоне – людей мужественных и умнейших (или, как минимум, оригинальных) – Шишков стал одним из центральных персонажей русской словесности и некоторое время оказывал определяющее влияние на идеологию империи. Жизнь свою он прожил так, что в сочинениях всех виднейших современников остались десятки упоминаний его имени: от негодующих до восторженных.
В 1783 году Шишков переводит с немецкого «Детскую библиотеку» Кампе: эта книжка станет самым значимым и популярным детским чтением более чем на полвека вперёд.
В 1858 году, 75 лет спустя, Сергей Аксаков в сочинении своём «Детские годы Багрова-внука» напишет, что «Детская библиотека» Шишкова «до сих пор остаётся лучшею детскою книгою», и стихи, там помещённые, являются «истинными сокровищами для детей».
Знаменательно, что Кампе издал свою «Детскую библиотеку» всего за четыре года до выхода её перевода в России.
Впрочем, едва ли это стоит называть в полном смысле слова переводом. Дело не только в том, что многое там было видоизменено до неузнаваемости и переписано с расчётом на русского читателя.
Остроумно подмечено, что Шишков переводил на язык, которого не существовало: он заложил основы русской детской поэзии, написанной тем лёгким и простонародным слогом, откуда рукой подать до Пушкина, Ершова, детских стихов Кольцова и Сурикова.
По сей день стихи, написанные Шишковым – вообразите себе, в 1783 году! – поражают своей ясностью и лёгкостью:
Если что и может удивить сегодняшнего читателя в том детском сборнике, так это присутствие стихов об умирающей двенадцатилетней девочке: «Смерть сожаления не знает, / Кто должен умереть – умрёт». Мать рыдает, а девочка объясняет ей, что «…к Богу милосерду / с охотою моей иду»:
Детская смертность тогда была огромна: из многодетного семейства иной раз до совершеннолетия не доживала половина детей – Шишков, по сути, описывал всем известную обыденность, вроде игры в снежки или поиска поющего соловья. Вероятно, что Эдуард Багрицкий, автор «Смерти пионерки», читал, как и сотни тысяч российских детей, книжку Шишкова в детстве: оставленное ей неизгладимое впечатление преобразилось затем в классические стихи, написанные, заметим, с противоположным смыслом – пионерка Багрицкого от предлагаемого матерью крестика отказывается.
Шишков по-прежнему занимался преподавательской и переводческой деятельностью, продолжая готовить морской словарь, и это не было частной забавой никому ещё не известного лейтенанта. Несмотря на все старания Петра Великого, русские оставались по большей части нацией сухопутной; дворяне зачастую даже плавать в речке не учились, морей в глаза не видели, поэтому во флот стремились крайне редко.
Преподавали англичане, добрую половину офицерского состава представляли выходцы из прибалтийского края или иностранцы, хотя матросов набирали в основном из русских мужиков. (Сам Шишков в 1786 году командовал 35-пушечным фрегатом «Ярославец», совершавшим учения в Балтийском море.)
Екатерина II деятельно, наследуя Петру Великому, интересовалась флотом – от него, как скоро мы поймём, напрямую зависела жизнеспособность империи.
Шишков же понимал, что и переводческая, и преподавательская деятельность его – лишь подготовка к самому важному событию, где проверяются знания и стать офицера: войне.
Война не просто воспринималась как неизбежность – зачастую на неё надеялись, как на способ разом преодолеть всякие иерархии, что неизбежно складываются во времена мирные на основаниях, зачастую не связанных с доблестью или умом.
Однако на Северном флоте, увы, опыта даже просто морского, а тем более военного у личного состава было крайне мало; в то время как положение обязывало быть готовым к неприятностям.
Пока на юге назревала очередная война с Турцией, в Швеции в 1772 году Густав III устроил переворот. Прежде Россия выступала гарантом конституции Швеции – и Густав III это положение отменил. Теперь против него была настроена часть шведского дворянства. Он же надеялся упрочить своё внутреннее положение за счёт войны с Россией и выжидал подходящей политической ситуации. Основной целью Густава III было вернуть территории, потерянные в результате прошлых войн: а именно – те части принадлежавшей тогда шведам Финляндии, что были получены Россией по Ништадтскому и Абоскому договорам.
Между тем в районе Архангельска и Риги у России было менее 15 тысяч войска.
С флотом дело обстояло несколько лучше: в Балтийском море имелось 40 линейных кораблей (хотя только половина из них могла быть использована в сражениях) и 25 фрегатов. Густав же имел в распоряжении 23 линейных корабля, 11 фрегатов и 140 единиц гребного флота, на который у него были особые виды.
Все самые худшие предположения оправдались: в 1787-м началась война с Турцией, и в самый её разгар, 21 июня 1788 года, шведская армия в количестве 38 000 человек под командованием самого короля Густава III вторглась на территорию России. Шведский флот выдвинулся на полторы недели раньше.
Швеция предварительно заключила союзный договор с Турцией. Тайно Швецию поддерживали Великобритания и Пруссия, настоятельно требовавшие от союзницы России Дании расторгнуть с нами всякие отношения.
Начав войну, Густав III выдвинул требование вернуть Швеции утерянные территории и, свыше того, отдать Турции недавно присоединённый Россией Крым; так что парадоксальным образом Шишкову придётся воевать в Балтийском море и за Крым тоже.
Екатерина II в ответ выслала шведское посольство из Петербурга; хотя, признаться, успеха в начавшейся кампании России ничего не предвещало.
Планы у Густава III были воистину королевские: он намеревался выиграть генеральное сражение на море, блокировать Кронштадт, посадить на вдосталь заготовленные гребные суда 20-тысячный корпус, войти в Санкт-Петербург (там не было никаких войск) и продиктовать мирные условия.
Его расчёт был более чем реален. Достаточно сказать, что в Санкт-Петербурге круглосуточно держали наготове 500 лошадей для того, чтоб двор в случае опасности успел стремительно покинуть стоящий безо всякой защиты город.
Немногим лучше обстояли тогда дела на флоте: Шишков видел, что суматоха царила несказанная. Выяснилось, что команды не укомплектованы более чем наполовину – пришлось срочно набрать рекрутов, которые и моря не видели, и на палубу ступали впервые, что уж говорить про морские сражения. в дополнение к этому рекрутов загнали, пока форсированным маршем их перебрасывали к месту действия, и вид они имели жалкий вдвойне.
Тем не менее высочайший приказ был получен: «Следовать с Божьей помощью вперёд, искать флот неприятельский и оный атаковать».
Шишков с ног сбивался, пытаясь хоть чему-то научить новобранцев. Времени, по большому счёту, хватило только на то, чтоб совместно помолиться.
Первое сражение случилось 6 июля 1788 года у острова Го гланд в Финском заливе.
Русские имели 17 линейных кораблей, шведы – 16 линейных кораблей и 7 фрегатов. У нас на кораблях необстрелянные рекруты ещё пытались разобраться, где быть, что делать, куда бежать и как спасаться; шведы же, бывалые флотоводцы, имели традиционно вышколенную и опытную команду.
Настроены они были самоуверенно и почти празднично.
У нас боевой дух подняли как смогли: налили всем водки.
Началось дело ужасно.
В те времена сражения проводились, с позволения сказать, чинно: корабли выстраивались в линию и стреляли друг в друга, пока не получали искомых результатов.
В три часа дня шведский флот в идеальном порядке подошёл к российскому на расстояние пушечного выстрела. Но пока наши корабли перестраивались в линию, три из них сильно отстали, а ещё три слишком вышли вперёд. В итоге получилось, что поначалу шведы имели 12 кораблей против 7 русских.
Надо отдать должное командующему российским флотом адмиралу Грейгу: невзирая на свершающуюся на его глазах катастрофу, он выказал нерушимое спокойствие, первым отдал приказ открыть огонь и направил свой корабль в атаку на шведов.
Вскоре сражение стало всеобщим; шла непрестанная пальба. Линии уже никто не держал, воцарился хаос. Но и в этом хаосе впервые угодившие в кровавую морскую переделку русские моряки выказали неожиданную стойкость – видимо, от безысходности.
И хотя полный состав российского флота собирался в течение всего боя, нам удалось вывести из строя несколько шведских кораблей, в том числе контр-адмиральский корабль. В половину седьмого вечера его, побитого русской картечью, утащил буксир (причём русские пытались нагнать шведов на шлюпках!).
«Ветер мало-помалу стих совершенно, стоял такой густой пороховой дым, что невозможно было разобрать ни сигналов, ни взаимного положения судов, так что приказания приходилось рассылать на шлюпках», – сообщают историки.
В семь вечера оба флота вновь выстроились друг напротив друга – и затеяли ещё на три часа пальбу.
Самые большие потери понёс вице-адмиральский корабль шведов «Принц Густав», где погибла треть экипажа. В конце концов на корабле был спущен флаг и «Принц Густав» сдался: в плен были взяты вице-адмирал Вахтмейстер и 539 человек команды.
Русские тоже потеряли один корабль, который при попытке перестроиться попал в середину шведского флота, и, лишённый какой бы то ни было помощи, после двух тысяч нанесённых по нему выстрелов и потери 260 человек, сдался: их просто убивали в упор.
К утру шведы отступили в направлении Свеаборга.
Русские потеряли убитыми 580 человек, 720 ранеными и 470 попали в плен вместе со своим кораблём (всего – 1770 человек).
Общие шведские потери составили 1150 человек (в том числе пленённых на «Принце Густаве») – разница в потерях во многом объясняется отличной выучкой шведских команд.
С другой стороны, если б погода была ветреная и кораблями пришлось управлять – поражение нашего флота было бы неминуемо. Шведы просто не знали, с кем они воюют, иначе затянули бы русский флот дальше в море и расстреляли все пошедшие вкривь и вкось корабли по одному.
Однако результатом сражения стало всё-таки отступление шведов, и план Густава III, рассчитывавшего на немедленную победу в морском сражении, провалился.
Необстрелянные рекруты, впервые увидевшие так много воды, героические офицеры и адмирал Грейг спасли, ни больше ни меньше, Санкт-Петербург от шведской оккупации.
В том году крупных сражений больше не было; но, окрылённые победой, российские корабли блокировали южную Финляндию.
На суше шведы в боях с русскими отрядами тоже успехов не добились.
У Екатерины, совсем недавно всерьёз собиравшейся оставить Петербург, появилась новая забота: финские конфедераты, недовольные Густавом III, предложили ей взять Финляндию под протекторат. (Забегая вперёд, сразу скажем, что она решила этого не делать, и Густав III всех «сепаратистов» вскоре, увы, казнил.)
Зима началась рано, и в октябре русский флот возвратился в Кронштадт.
О мире речи не шло: Густав III надеялся на реванш в следующем году.
За зиму шведы набрали новых моряков, образовали два новых полка, вооружили 21 линейный корабль и 13 фрегатов.
Русские не дремали тоже: всю зиму Шишков гонял своих учеников на занятиях в кадетском корпусе, а едва сошёл лёд – начали проводить морские учения.
Адмирал Грейг безвременно скончался, флот возглавил адмирал Василий Яковлевич Чичагов.
В конце июня российский флот вышел из Кронштадта.
Во второй половине июля противники увидели друг друга.
В записках об адмирале Чичагове Шишков вспомнит, как адмирал велел матросам купаться на виду у неприятеля, выказывая тем самым полное к нему пренебрежение.