- Минерва, куда увольнять? Ты профессора по ЗоТИ нашла, чтобы профессора по предсказаниям гонять?
- Можно вовсе исключить этот предмет из программы, – поджала губы непримиримая шотландка.
- ЗоТИ? Так я бы с удовольствием. Но Министр очень просил так не делать. А я уже новую аббревиатуру придумал, план набросал... Представляешь, раскидать боггартов и гриндиллоу к УЗМС, люмосы всякие – Флитвику поручить разучивать. Я, признаться, вообще слабо понимаю, чем люмос помогает в защите от Темных Искусств. От темных коридоров, это да. Но от искусств, да чтоб с большой буквы этого слова...
- Альбус, твои вечные шутки!
- Какие шутки? Что надо-то? Чтоб могли определить наложенное на предмет проклятие, увидели ловушку, знали законодательство, сумели вызвать авроров или адвокатов (в зависимости от факультета, н-да). Чтоб бегали быстро, зигзагами, с преодолением препятствий, потому как это самый наипервейший навык самозащиты. А чему мы их учим? Никакой не защите! Боевиков-долбо... ё, гм, – тут директор вспомнил о присутствии дамы (это бывало с ним крайне редко. Большей частью наедине с Минервой, которую он с некоторых пор опасался, вспомнив кое-какие подробности из жизни сумрачной МакГонагалл).*
- Так что со сплетнями? – вернулась Минерва к началу разговора, сделав вид, что не заметила заминки.
- На Пасхальном балу объявлю по школе и все утихнет. Устраивает?
- Твоя эксцентричность... Объявлять такую простую вещь в торжественном антураже. – Не поняла смысла ответа зам.директора, уже вернувшись мыслями к школьным делам. – Знаешь, вот уже от отчаяния мысль: не позвать ли нам хоть на оставшиеся несколько месяцев Люпина? Глупость, конечно. Но мальчик так нуждается в деньгах. И в поддержке. И немного уверенности в себе и своей нужности ему тоже не повредит. Он ведь один из лучших выпускников. Оценки вполне позволяют ему претендовать на должность, ты знаешь...
- Чего ж молчала?!
- Прекрати шутить такими вещами! Он оборотень. Нас Совет Попечителей...
- Да ладно, нормальные деды, навроде меня. Не съедят нас, уж точно. А будут возбухать, все проверки буду на полнолуния переносить. Если кто и возмутится, так это Малфой. Но его я беру на себя. Нормальный мужик оказался, ты не гляди на внешность. Внешность, она иногда обманчива.
Фыркнув не то от смеха, не то от возмущения, Минерва перешла к другим, более обыденным делам по управлению школой, в которые, к ее огромному облегчению, директор впрягся во всю свою немалую мощь, в десятки раз упрощая работу заместителей.
Светлана Романова стояла перед зеркалом, почти уткнувшись носом в отражающую поверхность.
А глаза все такие же красивые, словно время их не коснулось. А грусть, тянущая тоска, что она испытывала от начала августа все эти дни, каждый день, только добавляет взгляду романтичной загадочности.
Но стоит сделать шаг назад...
А внутри все равно еще девчонка.
Хочется, чтобы он на работе не задерживался, чтобы ужин похвалил, чтобы посмотрел опять как на умницу-красавицу, а не на досадную помеху. Хочется, чтобы поделился тревогами, а не ходил, как сыч, поскрипывая зубами.
От сыновей отдалился. С внучкой больше не играет. Это первая зима, когда он ей горку во дворе не сделал.
Взрыв так всех напугал! Наглядно показал, что они могут в один момент лишиться своего Егорыча. А тот, словно чурбан бесчувственный, только обрадовался такому кошмару. Дела у него какие-то через это сладились.
И плевать ему, что жене страшно, что она плачет, что засыпает в стылой кровати – равнодушно приходит заполночь, спит, завтракает и снова уходит. Похудел. Бородой оброс. Еще эта дурацкая привычка всех угощать шипучими конфетами. Рот ими затыкает. Светлана одной угостилось, все на языке так прыгать начало, чуть зубы не выбило по ощущениям! И рот не раскрыть, потому что неприлично же, когда оттуда что-то такое выпрыгивает. Пришлось ей молча рассасывать леденец, выслушав равнодушную реплику мужа, что он спешит.
И молча смотреть ему в спину.
А со Старого Нового года где-то вдруг пришла ревность.
Ведь беспричинная. Совершенно точно – беспричинная ревность. К кому? К Нине Анатольевне?
Или к молоденькой библиотекарше, у которой муж-красавец и маленькие дети?
А сердце сжималось и перекручивалось: “Он не один. Он меня на кого-то променял”.
Зеркало отражало немолодую женщину в старомодной блузке с накладным кружевным воротником и классической юбке. На голове никаких начесов – строгий пучок. В глазах – смертельная, вымораживающая тоска. И решимость что-то изменить в нескладывающейся новой жизни.
Если муж загулял потому, что она “не модная”, она станет “модной”.
У нового профессора по ЗоТИ был старенький чемоданчик, старенькая мантия и тоскливый взгляд, который мог бы принадлежать затравленному зверю, а никак не лучшему студенту потока.
Но разрешение Министерства получено, согласие из Совета Попечителей выбито, Люциус Малфой утихомирен и даже забирать сына из школы передумал, так что посмотрим, насколько хорош мальчик окажется в преподавании.
Пока же Егорыч выделил пацану “подъемные” на одежку поприличнее, лично зачаровал многоразовый портключ (перстень, дополнительно зачарованный на неснимаемость), который срабатывал в день полнолуния и переносил оборотня в безопасное и уединенное место, где тот точно никому не навредит.
Еще директор назначил новому профессору уроки по зельеварению по утрам, до занятий. Романов планировал не просто готовить аконитовое зелье, он хотел научить недальновидного оборотня хорошо варить лекарство самостоятельно.
Вообще, директора неприятно удивила святая уверенность Люпина в том, что нужное зелье будет ему поставлять школьный зельевар. С чего бы? Как Егорыч ни любил озадачивать подчиненных, за рамки элементарной порядочности он не выходил никогда. Ну, почти. Но тут-то уж был как раз такой случай. Он оборотня в школу пригласил сам, ему и снабжать того нужным зельем, портключами и всем, чем необходимо.
Комментарий к Глава 8. Я старый солдат, и не знаю слов любви тут когда-нибудь будет вбоквелл. То, что знает о Минерве Дамблдор и знаем мы ))) Только верить не хотим. Потому что все улики косвенные )))
====== Глава 9. Пасха ======
- Еврей, Христос Воскрес!
- Ай, молодца!
старый нетолерантный анекдот
Егорыч, размышляя о наступающей Пасхе, снова испытывал непередаваемое желание взять больничный и попробовать разобраться в своих странных воспоминаниях, несовместимых с подсознанием и опытом тела, навыками, мнением окружающих...
Пасха. Значимый праздник. Настолько значимый, что в Пасхальную неделю школьникам предоставляют каникулярные дни.
Церковный праздник.
У колдунов.
Но даже и пусть. Почему бы колдунам не уверовать? Что они – не люди, что ли?
Но где тогда прочие атрибуты Веры?
Молельня, часовенка, хоть крошечная комнатенка с крестом на стене?! Как быть с невозможностью девять месяцев в году причащаться и исповедываться? Крестов нательных, кстати, директор, опять же, ни на ком не замечал. Амулеты, кулоны, подвески – сколько угодно. Крестов нет. Но Пасху отмечают. И есть привидение монаха, которое сетует, что ему не бывать Епископом, но не тревожится, что хотя бы раз в месяц дети не слушают проповеди. Это средневековый-то монах! А ведь в то время, в какое Толстый Монах жил, за трижды пропущенную воскресную проповедь отлучали от Церкви!
Директор ничего не понимал.
Подумал было напомнить всем, ждущим Пасхи, что она как бы подразумевает постные дни (почти месяц экономии на мясных блюдах), но, прикинув, что это и самому придется отказаться от колбасы и отбивных, решил замять тему.
Наступило Прощеное воскресение.
Директор, на планерке попросивший у своих сотрудников для себя отпущение грехов вверг всех в ступор. Пришлось распускать совещание и чесать в затылке.
Как-то нервно они отреагировали. Егорыч, конечно, не помнил в себе религиозного рвения. Скорее наоборот – некоторую склонность к атеизму (и в сознании, и в подсознании в этом плане конфликтов не возникало). Но все в школе ведь готовились отмечать Пасху! Значит, должен быть кулич на столе, яйца, круто сваренные в луковой шелухе, и бабушкин творог, откинутый на марлю и густо сдобренный изюмом, желтым, бабушкой же взбитым, сливочным маслом, сметаной и сахаром. И Прощеное воскресение должно быть. А до него – кулачные бои на льду Хогсмитского озера.
Ах! Вот же дурень! Масленичных гуляний-то он и не устроил. Ни соломенного чучела не было, ни кулачных боев. Вот они все и обиделись. А Егорыч еще на свою улыбочку грешил – очень уж тонкая и ехидная. Почти совсем было собрался обратно бороду отращивать.
Запросив у секретаря-домовика плюшек с тмином и кувшинчик молока, директор задумался – как же ему выпросить столь нужное прощение?
Потому что раздрай ужасно осложняет работу в коллективе.
Помедитировав над сдобой до ее полного уничтожения, он встал и пошел переодеваться. Пожалуй, черный цвет одежды для составленного плана по задабриванию коллег не подходил. Где-то была в шкафу сине-фиолетовая мантия. И празднично, и не очень ярко.
- Минерва, что же я такого натворил, что ты не можешь меня простить?
- Альбус! Что вы говорите такое! В мыслях не было таить обиду! Будто вы меня не знаете. Я же сразу все в глаза бы высказала!
- Так прощаешь? – синие глаза лукаво сверкнули. МакГонагалл не знала, зачем это нужно, но отказать директору в такой малости не смогла.
- Прощаю.
- Помона! Помона, подожди!
- Нет!
- Да что ж такое? Не убегай, ну давай обсудим...
- Обсудим?! – профессор-герболог уперла кулачки в мясистые бока так, что Егорыч на миг залюбовался молоденькой (для столетнего деда – молоденькой) сотрудницей. – А кухню кто закрыл?
Это было серьезно. Позволять школьникам лакомиться деликатесами в то время, когда школа все еще не может себе позволить нормальных метел и зачарованной решетки у Запретного леса, директор никак не мог.
- Помона, ну что ж ты, как первоклашка-то? Какие пирожки, когда ремонт и вообще...
- Ремо-о-о-онт?! Пра-а-а-актика твоя странная? Отработки твои по штукатурке и побелке! Рамочки со стрелочками! Маггл старый! Бюрократ! Школу не жалко? О детях подумай! Они же в сказку ехали! А приехали куда? На план эвакуации твой любоваться? Со Снейпом что сделал? Ты знаешь, что он... что у него... женщина в Хогсмите завелась?!
- Что значит – завелась? Таракан, что ли? Ты, дорогая моя, по сплетням рекорды ссыкух своих не бей и в чужие дела не мешайся. Снейп – взрослый мужик. Пока в школе не блудит, к нему никаких претензий. А вот твои бисквитожорки, как подсчитала гоблинка, в год по тридцать новых метел съедают. Это как?! Когда у нас первоклашки на уроках полетов покалечатся – твои же, хаффлпаффские первоклашки, к слову – они, думаешь, школе спасибо за ночные перекусы скажут? Или все-таки нас же с тобой и обвинят, что барахло подсунули, а не метлы? А?! Магия... Магии и волшебства кругом завались и еще три раза по стольку. А вот заботы и порядка – чет не вижу я. Может, ты видишь, так ткни мне пальцем-то! Вот я тебе скажу, что у трех студентов вещи на драконий навоз не похожи, хагридово пугало побрезгует в такие одеваться, и синяки на предплечьях да на заднице, от отцова ремня, вестимо. Ты что на это скажешь, жалельщица?! Что зря ступеньки расколдовал? Мало синяков на ребятишках? Зря указатели до Большого зала повесил – дома недоедали, пусть и тут на обеды опаздывают? Так? Ты на меня не ори, я орать еще и не так умею! Прощай меня, да пошел я. Ну!
- П-прощаю, – спустя пару секунд профессор Спраут осталась у теплиц в совершенном одиночестве, размышляя над тем, как это она не заметила дурной одежды и синяков? Ничего не надумала, решив приглядеться по ходу уроков. Если ничего нет, так Альбус ей потом ответит! Она уж не поленится лично к нему подняться и все высказать в бесстыжие синие глаза!
С остальными школьными сотрудниками беседы проходили примерно в том же ключе. Отступления от сценария возникли лишь в двух случаях. Нет, это были, в принципе все те же реакции, только в очень уж крайних формах проявления.
Домовые чуть не убились насмерть от умиления – волшебник попросил у них прощения! Эльфы, кстати, с самого Рождества находились в эйфории. Сперва их очень пугали директорские разносы, но вот на изломе зимы до ушастых, наконец, дошло – их не просто матерят. Их матерят наравне со всеми. То есть относятся не как к рабам, а как к равным, обладающим достаточным интеллектом и самоуважением личностям. Завтрак в Утро Понимания оказался безбожно пересолен, а Альбус Дамблдор вошел в легенды и сказания эльфийского народа, как величайший светлый маг тысячелетия.
Северус Снейп чуть не сгрыз собственные зубы, так ими скрипел, выслушивая формальные извинения от директора. На какую-то секунду окклюменту даже показалось, что он вновь смотрит на мир сквозь перископ псевдоличности – с такой силой ярость нахлынула, сминая все выставленные в сознании барьеры, сужая обзор до цели. Был бы магглом, как мечтал отец, наверное, на этой самой цели еще и появилось бы перекрестье прицела винтовки. А так только дрогнула рука, высвобождая волшебную палочку из крепления на запястье.
- Но-но! – тут же подобрался директор. Но к бою не изготовился, как обычно. Его, наверное, убивать будут, а он только увещеваниями прикроется. Старый козел!
Простить? За смерть Лили? За оборвыша-Поттера? За свою жизнь??? Как – простить? Как такое прощают? Разве что на могиле.
Винить? Человека, который не дал умереть? Который помогал, поддерживал, защищал, наставлял, стал другом и едва ли не отцом? Как такого обвинять? Разве только в минуты чернейшего отчаяния.
- Директор, шли бы вы... экспериментировать, как собирались. Взяли у меня котел на время, так и пользуйтесь, пока я вернуть не попросил.
- Нет, Северус, ты не понимаешь. Хочу, чтобы все как надо было. К серьезному шагу готовлюсь, вот и...
- Я не готов вас простить. И обвинять не в чем – сам кругом виноват. Директор, Альбус, послушайте, я...
- Не готов? Так я подготовился! – и директор потянул из кармана бутылочку Огденского. – Простишь, куда ты денешься!
- Уж прости меня, Романов, но что ты творишь? А?
Дамблдор, по старой привычке окклюмента щуря глаза, смотрел на маггла, решившего почему-то, что его должность позволяет ему лезть во внутренние дела училища, которое, пусть и временно, принадлежит Альбусу. Министерство образования... что ему Министерство Образования? Тут в Министерство Магии бы попасть!
Хорошо, что и здесь у прежнего владельца тела обнаружились нужные связи и дружеские отношения, скрепленные литрами марочного коньяка.
- Опять без мяса? – Рон уныло ковырнул пюре вилкой.
- Рыба и овощи очень полезны, Рон Уизли, – тут же вылезла гриффиндорская заучка.
Гарри, не слушая стоны соседей, наворачивал все, что дали. Дурсли, конечно, не постились перед Пасхой. Зато его “постили” с удовольствием. Особенно если он был неосторожен и говорил слово на “в”. Хогвартский стол вообще постным можно было не считать. Да, не было традиционных сосисок и пирогов с почками. Жаль было исчезнувших куриных бедрышек. Зато овощных салатов, тушеной капусты, жареных и маринованных грибов, запеченой и жареной рыбы было в достатке. И никто не смотрел к нему в тарелку, напоминая, кто в доме бесполезный нахлебник (хоть Гарри, вообще-то считал себя нахлебником полезным – кто, как вы думаете, моет дядюшкину машину и пропалывает клумбы?!), никто не ограничивал порции, не запрещал подкладывать добавки, еще и десерт всегда подавали! Хогвартс – определенно, самое волшебное место на земле!
Шел тридцатый день поста.
Школьники роптали, но терпели – директор обещал обновить и расширить сарайчик для метел, обеспечить квиддичные команды шлемами и защиткой, купить новые метлы для первачков и наложить заклинания от дождя и ветра на квиддичные трибуны, чтобы там не приходилось больше сидеть с зонтом, укутавшись в шарф, как только возможно. Короче, дело стоило того, чтобы немного попоститься.
К тому же, магглорожденные что-то такое ужасающее рассказывали о своем мире. Что там, якобы такой пост не один. И даже когда нет поста, по средам и пятницам он все равно есть. И еще всякие другие ужасы, в которые отказывались верить маговоспитанные детишки.