Через три месяца подобных пыток (это чертовски долго, я вам скажу) Вернон сдался:
- Да разреши ты ему!
- Что разрешить?
- Не знаю! Чего он там хочет? Вот это пусть и делает. Сколько можно таращиться, как брауни из-под веника?! Что я, дома уже отдохнуть и расслабиться не могу?
Я только зашипела, не желая устраивать скандал с разбирательством – чего могу и хочу я. Бесполезно. Или заявит, что я все себе выдумываю. Или тоже надуется и будет ходить пыхтеть. А второго пыхтуна в доме я не вынесу.
Мы стали ходить в класс Дадли и сидеть там на занятиях.
Над моим малышом тут же стали хихикать одноклассники.
И почему дети в таком сопливом возрасте и уже такие злые?
Пока у мелких говнюков тухли завтраки, я молчала. Терпела. Сжимала зубы и читала дома подкидышу нотации, игнорируя его жалкие потуги отмазаться в духе: “Это не я, оно само!”
Было бы оно само, не было бы оно таким адресным!
Но когда у особо рьяного противника присутствия мамочки на уроках взорвался в руках портфель...
В общем, про визиты в школу я велела мелкому забыть.
Он ушел в свою каморку под лестницей, заперся в ней и прорыдал с надрывом до самого ужина.
Дадличек ходил тихий и виноватый, мусоля конфетину, которой я попыталась его отвлечь.
Старшего брата он любил. И хотя по малолетству не мог понять всех связанных с этим невыносимым мальчишкой странностей, всегда искренне огорчался раздорам в семье.
Я пыталась его отвлечь, а сама боялась однажды преуспеть в этом начинании. Потому что это дорога к краху семьи.
Дома проблемы? Не переживай, малыш.
Дома проблемы. Не переживай, малыш.
Малыш, дома проблемы, почему тебе все равно?
Эх, подсказал бы кто – что мне делать-то?
К ужину мальчишка выбрался из своей норки совсем тихим и поникшим.
Вот лучше бы так там и сидел, со своим распухшим носом и зареванными глазюками.
Скотина неблагодарная! Урод! Сволочь! Так бы и высказала ему все что думаю про ненормальность, ненормальных и их придурошных родителей!
Умерла она! Как ее хоть звали, гадость эдакую?
Где у нее и муженька ее, алкоголика-тунеядца-козла такого, все друзья семьи, ровесники, кузены и кузины? Чтоб их черти взяли!
Он же мелкий совсем, ему товарищи по играм нужны, а не матерящаяся тетка с ее сыном-карапузом. В таком возрасте разница в два года – это не пропасть, это бездна.
Так ее *** *** ******!
Ругалась я про себя, а потому без огонька, скучно и мало.
На следующее утро малой не встал к завтраку. Без писка отправился к Фигг, пока я провожала Дадличку. Отказался играть в школу и снова заперся в своем чуланчике.
Да, ***** ***** ****** *** *** *******! Чтоб **** ****** ****** **********! Ну что я могу поделать-то???
Ну сам-то он головой своей может соображать? Нет?!
Когда мелкий не вышел к следующему завтраку, Вернон озабоченно нахмурился.
На третье утро с рыком вытащил паршивца за шкирняк и поволок на улицу, к машине.
Только и гавкнув, что поговорит с ним по-мужски на мое охреневшее: “Куда вы?”
Вернулись они в то время, в какое и обычно муж возвращается с работы.
Это он его к себе в офис что ли возил? Или на производство?
А не повернулся ли дражайший супруг? Не двинулся ли рассудком?
Чем это может помочь зареванному шестилетнему пацану, которому не с кем играть и который хочет в школу?
Я вот, кажется, выход придумала. И отличный выход! Ивонн немного помогла, если честно.
Церковный хор ведет очень странная тетка, как выяснилось. Экзальтированная до крайности, да еще и крайне недалекая.
Увидела как-то на крестинах отблески от вспышки фотоаппарата, да как закричит: “Благодать! Благодать сходит!”
И таких случаев не один и не два.
Если вдруг в ее присутствии начнут передвигаться вещи, никто не поверит ей, что это напрямую связано с моим сыном. Я надеюсь. По крайней мере, другого выхода что-то не видно.
- Слышишь меня, поросенок? Записала вас с Дадли в хор при церкви. Занятия в понедельник, четверг и субботу с воскресеньем. Основной педагог с придурью и выкрутасов твоих может и не заметить, но там еще литургика и сольфеджио. Если будут жалобы, ты у меня так получишь, что сам не рад будешь своему учебному рвению. Все понял?
- Ага! – А счастья-то сколько, ну что ты тут сделаешь?
- Иди уже, с обедом мне поможешь. Слей фасоль и запусти в кастрюлю. Только фасолины себе в нос не суй.
- Что я глупой? Мама Туни, она туда и не влезет же!
- Это как совать, – хмыкнула я, вспоминая свой старый испуг и ошалелые морды врачей. – Пошли, зубы мне не заговаривай, Супермен! – И я прихлопнула мальчишку по плечу. Он сдавленно зашипел.
Эм? Что это?
Мелкий виновато втянул голову в плечи.
- А ну-ка, сними рубашку, – сузив глаза, но еще не веря собственным мыслям, процедила я.
- Да, ма, да ладно же.
- Сни-май.
Он нехотя стянул рубаху. На плече наливался крупный багровый синяк. Еще несколько россыпью улеглись на предплечье.
Кажется, бил кулаком. Мужчина. Я булькнула горлом. Перед глазами закружилась карусель.
- Марш к себе и сиди там. Цыц! Быстро пошел!
“Мужской разговор”, значит?
Вот так матери семейств и становятся мужеубийцами.
- Вернон, ты где там? Я иду.
На родной постельке очень хорошо себя жалеть.
Лучше ревется только в душе. Но я там уже просидела столько, что в какой-то момент ясно почувствовала – еще чуть и отрастут жабры.
Потому лежала на кровати и рыдала взахлеб.
Ыыыыыыыыыыыыыы!
Дверь заперла.
Но и так утешители под ней не толпились.
В слезах и уснула.
Утром рано меня разбудил этот бизон бесчувственный. На работу ему видите ли. Рубашки в шкафу в спальне, видите ли!
В несвежей иди!
Устав стучать, этот... этот... этот *** ***** ***** выломал дверь!
Вошел, чуть прихрамывая, забрал рубашку, костюм, подобрал галстук, повернулся ко мне:
- Не надо от меня в моем доме двери запирать. В следующий раз сразу выбью.
Тихо так сказал. А я опять в слезы.
Ненавижу его!
- В туалете хоть сейчас выбивай! – Высунулась я в коридор, чувствуя, что если в этот же миг не выскажусь – лопну.
В ответ супруг со всей дури захлопнул за собой входную дверь.
Дробно посыпалась на пол какая-то ерунда. Кажется, штукатурка отлетела.
Я так же шваркнула за собой дверь и снова упала на кровать – рыдать.
За окном зло взвыл мотор нашей машинки и, резко газанув, эта сволочь смылась на работу.
Вытерев слезы, я принялась собирать сундуки и чемоданы.
- Мальчики! Мы едем к бабушке в гости! В долгие-долгие гости.
У мамы я резко вспомнила, почему так старательно выбирала домик подальше.
Н-да, идея с чемоданами была неидеальной.
Все Ивонн – подруженька. Сама она родом из Литтл Уингинга. И чуть ссора с мужем, забирает вещички и к маме. За пару недель перебесятся оба, а там он ее забирает обратно.
Предложила и мне как-нибудь попробовать такой вариант решения семейных проблем.
Нет, это не для меня.
Я уже через час была готова вызывать такси.
Проблема в том, как все удивятся: “Туни, ты приезжала только на чай? А почему с таким количеством вещей?”
Невыразимо страдая, через двадцать минут по приезду уволокла мальчишек на прогулку и большую часть дня провела на старой детской площадке, сбежав оттуда, только после того, как заметила излишне пристальное внимание сальноволосого чернявого носатого мужика в длиннополом черном плаще. Как есть эксгибиционист, прости Господи!
Раньше в нашем задрипанном городишке кого только не водилось, но таких извращенцев не было. Пьющих мужиков полно. И пусть они не в дугу и воняют, как прорвавшаяся канализация, но нрава простецки-рабочего и запросто могут оторвать все то, чем психу хотелось похвалиться.
Цивилизация, блин, добралась. Толерантность!
Вернулась домой, пожаловалась отцу, обсуждающему в тот момент за бутылочкой виски мировую политику с нашим соседом Саймоном Стоксом. Мужчины живо подорвались с места и прихватив крикетные биты умотались в сторону площадки.
Мама укоризненно глянула на меня.
Я-то что?
Я не при чем вообще!
И вообще, может они в крикет играть пошли?
В десять вечера приехал муж.
С цветами и коробкой любимых тещиных конфет. Мама заулыбалась и бодро выпихнула меня из дома вместе со всеми моими чемоданами.
Подкидыш уже пристегивал Дадли ремнями безопасности.
Ладно, будем считать, что мои извинения за то, что подумала невесть что про родного мужа, приняты.
Ну откуда мне было знать, что он придумал то же самое, что и я. Только не про церковный хор, а про секцию бокса?!!!
А мне чего конфет не купил?
Знаешь, бывают такие вкусные, с персиковой начинкой. Муж только хмыкнул.
====== Проблемное наименование ======
Этот невидимый мальчишка не может не приносить проблем.
Вот с тех самых пор, как его подкинули. Честно.
Это же с ума сойти!
Вот и опять. Забираю Дадличку из школы и слышу от него:
- Мам, я сегодня у школьного психолога был. Она сказала Гарри имя можно дать.
- Какому Гарри? – Не понимаю я всю глубину проблемы, размышляя о том, как там негодник в своей секции бокса. Синяк-то у него от того, что стоял, разинув рот, тренера слушал, а тот демонстрировал серию ударов по воздуху. То-то удивился, наверное, бедолага, когда воздух в ответ ойкнул. Ну да пусть спасибо скажет, что сдачи не дал. Мне Вернон долго припоминал эпично-катастрофические последствия просмотра “Супермена”.
- Ну, невидимому мальчику. – Недолго думает и приводит еще несколько синонимов, чтобы мама поняла уже, – паршивцу, гаденышу, мальчишке, Грегуару. Ну, мама! Ну, моему брату же!
Я обмерла. Потом попыталась успокоиться и собраться с мыслями. Усадила своего малыша на ближайший заборчик и присела так, чтобы оказаться с ним на одном уровне:
- А что еще сказала психолог?
Дадличек нахмурился, уморительно серьезно пытаясь воспроизвести не только слова, но и выражение лица неизвестной мне женщины:
- Не надо бояться дать имя невидимому другу.
Ох ты ж, гм.
- Радость мамочкина, а как ты вообще попал к этой тетеньке в кабинет?
Мой карапуз теперь обезьянничает папочку, всплескивая короткими пухлыми ручонками:
- МаТу! – младенческая привычка сокращать мое имя. Догадайтесь, это сокращение от какого обращения? Я уже говорила, что от паршивца одни неприятности? – Ну ты сама разрешила!
Точно. Подписывала разрешение на стандартные тесты у детского психолога. Поди откажись – он же выявляет случаи насилия в семье. Скажешь нет, обретешь проблем по самые гланды с Детским сервисом.
Но зато теперь вот, кажется, мы обрели проблемы с психологом. Что она подумала о нашей семье, услышав бред про невидимого мальчика? Эх, Дадли! И ведь объясняю, объясняю, что при посторонних о брате разговаривать нельзя. Нельзя даже смотреть в его сторону!
Пятый год же уже ребенку! Мальчишка, который паршивец, в его возрасте очень хорошо знал, кому и что сказать, чтобы получить желанную конфету. И когда чужие в доме гостили, научился уходить либо в сад, либо в свою каморку.
А правда, как так получилось, что серую приблудную кошку мы окрестили быстро, а у пацана до сих пор только какие-то обзывалки? На кличку условно похоже только мое “Маугли”.
На ужине, рассказывая мужу о приваливших проблемах, опять подняла этот вопрос. Еще и удивилась, что в списке “обзывалок” у Дадлички оказался Грегуар какой-то.
Мой бесчувственный бегемот пожал плечами и сказал ужасную вещь, от которой меня словно изморозь покрыла:
- Так ты ж его Грегуаром и звала. Дурацкое имя, я тебе и тогда говорил. Я всегда сокращал до Грега. Но вообще мне больше нравилось, когда ты его Чарли называла, в честь принца.
- Я называла его Чарли? Когда?
- Да всю дорогу. До самого того момента, пока мне ножи в зад не прилетели.
- Ножи? В зад? – Тут я вспомнила фотки. А, вот он о чем. Я тогда так испугалась, что от шока сама же поверила в то вранье, которое выдумала для полиции. А потом ошарашенно разглядывала проявленные снимки и слушала Вернона, как в первый раз, словно это не со мной было.
- А потом я его Грегуаром звать начала?
- Да, через месяц примерно. А весь месяц злилась на него и вообще по имени не обращалась.
Захотелось заплакать, жалея себя и подкидыша. Ножами он явно несознательно управлял. Целил-то в тортик.
Вот только я совершенно не помнила ни процесс выбора имени, ни как обращалась к мальчишке “Чарли” или хотя бы “Грегуар”. Нормальное имя, что Вернону не нравится?
- А когда я перестала его “Грег” называть?
- Да как Дидиккинс в школу пошел. Вернулась от Фигг вся встрепанная, лицо бледное. “Воняет там,” – говоришь, а сама ну прямо не своя. Я не стал допытываться. Неужели не помнишь? Там еще в дверь кто-то звонил, я подошел, а уже нет никого. Еще подумал, что ты обычно не в состоянии так быстро коммивояжеров выпроводить. Все время ведь с ними в дискуссию вступаешь, когда нужно просто резко и неожиданно дверь закрывать. Чтоб нос на двери остался.
- Ага, чтоб иск получить. Потому я и не люблю, когда ты дверь открываешь.
- Хм.
- Я совсем этого не помню. Ты хоть понимаешь, что это может значить?
- Что те, кто подбросил нам мальчишку – рядом. Наблюдают.
- И никогда никуда не уходили.
- Эксперимент ставят, ссссук...
- Вернон! Не при детях.
Дети сидели притихшие. И если Ди-ди просто хлопал глазенками, то подкидыш выглядел изрядно ошарашенным.
- Я пирожное есть не хотел. У Фигг. В тот день. Оно горчило. А она заставляла. Пришла мама Туни и сказала, что мы больше в тот дом не пойдем. А потом мы пошли, а она меня по имени не называла никогда. А Фигг меня называет Гарри.
- Гадкое, простонародное имя. Чарли куда лучше. Или хоть Грег. – Поджала я губы. Не хватало еще, чтобы чокнутая старуха давала имя моему подкидышу. Вот ей подбросят, тогда и пусть именует, как хочет.
- Мне нравится Чарли. Можно, меня так теперь всегда будут звать?
- Парень, ты слышал, о чем мы только что говорили? Не хочу тебя пугать, но выходит все так, что в любой момент мы забудем этот разговор. Понимаешь?
В глазах мальчишек тут же блеснули слезы. У Чарли – от огорчения, у Дадлички – из солидарности. Он у меня такой чувствительный и отзывчивый мальчик!
Я тоже сидела на слезах. Защитить нас было совершенно некому.
Вернон ушел куда-то на ночь глядя, хлопнув дверью.
Чарли попытался гипнотизировать взглядом ножи, получил по макушке, ложку (для более безопасных экспериментов) и направляющий в гостинную профилактический поджопник.
Дидиккинс в приказном порядке был отправлен спать.
Мы смотрели на ложку.
Думали.
Думали.
И придумали.
По крайней мере, я придумала.
В смысле, я не придумала ничего лучше, чем позвонить Эрни.
И пусть только попробует что-то у меня стырить, клептоман чертов!
Эрни приехал, потаращил глаза. Согласился, что проблема не тривиальная. И сделал естественный для него вывод – надо пыхнуть.
Я сказала: “Нет”.
Но была послана.
Эрни пыхнул. Впал в нирвану. И заявил, что мальчика видит.
Я уточнила – того ли он видит мальчика? И что было в косяке?
В ответ была послана.
После чего Эрни разложил иголки по журнальному столику, пошаманил над краской, уверенным движением подгреб к себе мелкого и мрачным готическим шрифтом выбил ему на левой руке татушку: Чарльз Вернон Дурсль.
- Потому что если не помнишь, как зовут вещь, ее надо надписать. С мальчиками то же самое, – пояснил мне Эрни в процессе работы.
Я материлась на его креатив, но творить не мешала.
Нанесение татухи – дело не быстрое. Я сидела, ходила, волновалась за мужа, костерила Эрни, припоминая ему ворованные запонки (в ответ добилась только пафосного: “Молчи, мелочная женщина”, произнесенного сквозь зубы и новый косяк).