Мартинес пожимает плечами и выбрасывает эту дуру из головы, уходя к Блейку. Возвращаясь спустя полчаса и задерживаясь у склада при виде того, что еще не все выгружено – улов оказался на удивление богатым. А та – чужая группа – чрезвычайно запасливой. Дейзи отмахивается от всех вопросов парней, сообщая, что они могут сложить оставшиеся вещи, куда хотят, и бежит навстречу своему мужчине, вглядываясь в его лицо. Так, словно что-то случилось. Или на нее произвело впечатление описание сегодняшней героической попытки спасти чужаков? Красочные слова о страшной опасности, мужестве, смелости и чуде, которое помогло им спастись?
- Что она тебе сказала? - дрожащим голосом интересуется девушка, а ее пальцы сжимают его куртку, белея.
- Кто? Что? - не понимает вопроса Цезарь, смеясь.
- Эта… Айлин, - цедит Дейзи и запинается при виде искреннего изумление на лице Мартинеса. - Ничего такого, да? Что? Да нет, ничего такого она и не должна была сказать. Просто мы… поссорились, и я подумала, что она может сплетни там всякие начать распускать. Придумать что-то, чтобы нас рассорить. Она же знает, что ты – мое единственное слабое место. И как я тебя люблю! И может сделать все, чтобы ты меня бросил!
Мужчина снова ощущает себя героем какого-то дешевого сериала про любовь и прочие страсти и брезгливо – палец за пальцем – отцепляет от себя руки девушки, отступая на шаг и интересуясь, почему это вдруг Дейзи поссорилась со своей лучшей и единственной, что немаловажно, подругой. Эта перепуганная Айлин совсем не похожа на ту, с кем можно поссориться. Хотя…
- Она… ой, такая глупая. И лезет со своими советами еще. Мне с ней больше неинтересно, - лепечет девушка, и тревожно оглядывается, словно ее подруга может быть рядом. - А мы сейчас к тебе? Или ко мне? У меня все готово!
- Ты, красавица, давай, лучше проследи тут за всем. Эй, даму проводишь потом! - повышает голос он, обращаясь к пареньку, который, не забыв свою дневную оплошность, горит желанием выслужиться и кивает. - А я… а у меня тоже еще дела. Что поделать. Завтра увидимся.
- Дела на всю ночь? - тихо спрашивает Дейзи, опуская глаза и теребя в пальцах уже пуговицу своего расстегнутого пальто.
Он неопределенно кивает, понимая, как глупо это выглядит, и удивляется, почему она молчит. Осторожно целует его в губы, прижимаясь всем телом, и тихо желает удачи. Торопливо отходя от склада, мужчина не оглядывается, но знает, что она смотрит ему вслед. Вот только как? Жалобно? Ненавидяще? Напряженно? Грустно? Безразлично? Мартинес на всякий случай проводит ладонью по лицу – приходить к Минни испачканным в помаде не хочется. Удивительно, что он вообще об этом думает.
Стучать приходится слишком долго и слишком громко. Минни не торопится открывать, и когда появляется в дверях, становится понятно – почему. И совсем непонятно. Она не скрывает заливающих лицо слез и смотрит на гостя широко распахнутыми глазами. А он понятия не имеет, почему она плачет. Где-то на задворках сознания крутится эта неинтересная, в общем-то, ссора двух девушек, странные слова обеих – но важней всего сейчас то, что происходит здесь и сейчас.
Бледная – почти белая – девушка и ее почти ненавидящий взгляд.
========== Глава 18 ==========
Ее приходится осторожно отодвинуть с прохода, чтобы пройти внутрь. Мартинес изумленно смотрит на зареванную девушку и громко вздыхает. Вот и эта скатилась до сериальных трагедий, слез, соплей и безмолвных упреков – только глазищи на пол лица и сжатые в тонкую нить губы. Сразу ясно – он в чем-то виноват. Как у женщин получается это делать? Что в них такое закладывается с самого рождения, что заставляет мужчин постоянно ощущать себя виноватыми? Идти по жизни от вины к вине, заглаживая одну и вляпываясь в следующую. Замкнутый круг.
- Ну, красавица, ты чего? Где твои ручки, блокноты, карандаши, или что там? Пиши, - стараясь не раздражаться на это хлипкое существо, Цезарь падает на диван и кивает в сторону стола. - И кстати, я сегодня почти не ел ничего. И рассчитывал на ужин. Или не заслужил, по-твоему?
Она смотрит на него широко распахнутыми глазами и беззвучно истерично хихикает. Зажимает рот и несется куда-то, заставляя Мартинеса нахмуриться. Они издеваются? Обе. Мотнув головой, он вспоминает, что, по крайней мере, здесь точно никогда не прокалывался с защитой, и поудобней разваливается на старом диване, прикрывая глаза и почти погружаясь в сон, под звуки грохота посуды из кухни.
- Да ну, - изумленно осматривает кашу с мясом мужчина, переводя чуть ли не восхищенный взгляд на покорно стоящую рядом – руки по швам, глаза в пол – девушку. - Не отравлено? Да чего ты так дергаешься? Шучу я. Ну давай, садись и рассказывай как-нибудь, что случилось. Кто тебя обидел? Никто? Что ты услышала? Что тебе сказали? Красавица, вот мне делать больше нечего, гадать сидеть.
Он качает головой и приступает к каше, отгоняя внезапную мысль о том, что слишком уж испуганно девушка вскинула взгляд при предположении об отравленной еде. Следующими в голову приходят мысли о том, что ведь к кому-то же она ходила раньше по ночам. А может быть, и до сих пор ходит. А вдруг она узнала что-то не о нем? А о себе… Мартинес подозрительно косится на курящую рядом Минни и резко встает, принося с полки недопитое ими в прошлый раз вино. Наливает в два стакана и молча сует ей один. Облегченно видя, как она без раздумий отпивает и даже едва заметно улыбается. Чепуха. Что за глупые мысли вообще посещают его голову?
- Ну, так что там? - доев и закурив сигарету из ее пачки, снова интересуется Цезарь, желая раз и навсегда решить неясную ему до сих пор проблему и выбросить ее из головы. - Дейзи? Можешь кивнуть, чего уж.
Минни обкусывает губы, заставляя мужчину морщиться при виде выступающей крови, и неопределенно пожимает плечами, отмахиваясь. Унося тарелки, заходя в комнату и выключая свет. Так странно – раньше свет ей не мешал. Она беззвучно движется к кровати, и Мартинес, чертыхаясь и сбрасывая на ходу одежду, идет за ней. Ловит ускользающее, уже обнаженное, такое холодное, тело и на несколько минут забывает о прошедшем дне.
А потом прижимает к себе чересчур худую девушку и снова вспоминает падающие на землю, словно в замедленной съемке, тела. Ему плевать на них, но что-то кажется неправильным. Может быть, мысль о том, что для нормального выживания люди все же нужны? Не старухи и старики, не беспомощные дети и даже не толпа женщин. Нет, нужна хорошая армия способных выживать и бороться мужчин. Да, к сожалению, именно таких, которые потом могут встать против Губернатора. Чего тот, наверное, и боится. Выбирая слабость и подчинение. Абсолютную власть и никакого риска.
- Столько людей сегодня умерло, - говорит он в тишине, лежа на спине и глядя в темный потолок.
Замечая краем глаза, как приподнимается на локте девушка, вглядываясь в его лицо и осторожно касаясь кожи. Так, словно… Что?
***
Дни идут бесконечной чередой дежурств, совещаний, новых людей, встречаемых на улицах города, двух женщин и ленивого спокойствия – несмотря ни на что. Жизнь в Вудбери налаживается, Губернатор доволен праздниками, которые удалось устроить народу, а Мартинес получает безоговорочную победу в бое с Кроули. Как обычно, беспечное существование прерывается слишком резко. Сообщением о новом маршруте для предстоящей разведки и настоятельной просьбой на удивление серьезной Дейзи зайти к ней вечером для важного разговора.
Цезарь идет медленно, нехотя, все еще прокручивая в голове совещание и раздраженно размышляя, кого из молодняка можно взять с собой, а кого лучше будет оставить на посту. Блейку нужен только конечный результат, в вопросы выбора он вмешивается не часто – только проверяя постфактум, чему-то там кивая и меряя подчиненных задумчивыми взглядами. Его вечная игра. Постоянный фарс, который действует на многих. И уже наскучил тем, кто рядом с первых дней.
- У меня для тебя новость, - звонко целуя мужчину в щеку, сообщает Дейзи и не замечает нахмуренного взгляда Цезаря, обращенного на совершенно пустой стол.
- Что случилось? Эй, красавица, ну не томи, давай уже, - улыбается он, стараясь выглядеть достаточно беспечным и не скользить по ее, такой идеальной, фигуре настороженным взглядом.
- Ну, понимаешь… Ты только не подумай. Я совсем не ожидала! Ведь мы всего один раз тогда… помнишь, ну той ночью, когда, ну… И мы тогда забыли, а я посчитала потом, день вроде был совсем безопасный, и не придала значения. А теперь… - она наивно хлопает глазами и неуверенно улыбается, словно ждет ответной улыбки.
- Я не понял, красавица, ты вот это сейчас на что мне намекнуть пытаешься? - напрягается мужчина, уже даже есть расхотевший, и пытается прикурить, тряся рукой отказывающуюся работать зажигалку.
- Цезарь, я не намекаю. Я прямо говорю. Тест показать? - ее улыбка превращается в торжествующую.
Дейзи словно не замечает его реакции на свои слова. Она сидит вся такая светлая, вся такая приторно-сладкая и невыносимо-глупая и из-под ресниц смотрит на понятия не имеющего, что делать, Мартинеса. Осторожно обводит кончиком языка губы и медленно устраивает обе ладони на плоском, обтянутом синим платьем животе.
- Дейзи, милая, - забывает он о привычной «красавице», стараясь выглядеть максимально убедительным. - Это ведь… Ну, мало времени прошло? А значит, что-то можно сделать? Ты же не планируешь… черт побери, какие дети?! Ты за стену давно выглядывала? Тебя на экскурсию сводить, а, детка? Может быть, выйдешь туда, прогуляешься, чтобы выбить из своей красивой головы мысли о…
- Прекрати! - резко встает она, отступая на шаг. - Сделать ничего нельзя. Я не буду. Я понимаю, что мы не собирались. Я тоже не хотела. Но так получилось! И это ты виноват! Это ты забыл обо всем тогда! Учись отвечать за свои поступки, дорогой. И я вообще не понимаю, почему ты так… с нами. Ты подумай: мы живем в городе, все есть и всегда будет. А те уроды рано или поздно умрут все. Все будет хорошо. Ты же такой сильный, ты сможешь защитить и меня, и нашего малыша. Я люблю тебя, и мы будем счастливы. Я понимаю, для тебя эта новость…
- Хватит, - он слышит свой окрик, будто со стороны, и тоже встает.
Отшатывается от тянущихся к нему рук и торопливо шагает к двери, захлопывая и оказываясь на улице. Идет к себе, но уже через час мыслей, которые крутятся только вокруг одного, снова натягивает куртку, спеша в сумерках в чужую, темную и холодную квартиру.
Туда, где можно, не задумываясь, пройти на кухню, видя привычные консервы с хлебом, и кивнуть в ответ на вопросительный взгляд девушки, доставшей из шкафчика принесенный им для себя виски. Туда, где он будет торопливо ужинать, косясь на склоненную над книжкой темную макушку и курить в тишине. Туда, где так спокойно.
- Минни, - мужчина улыбается при виде того, как она вздрагивает, слыша это свое-чужое имя, и вглядывается в ее лицо. - У тебя были дети?
Девушка хмурится и отрицательно мотает головой, вопросительно глядя на мужчину, который впервые задался таким незначительным и в тоже время важным вопросом. Наверное, она ожидает расспросов о муже, парне или работе, но ему сейчас совсем не до того.
- А хочешь? - Мартинес пытливо смотрит в расширяющиеся серые глаза и шумно выдыхает при виде того, как отчаянно мотает девушка головой. - Хоть одна нормальная…
Он произносит последние слова шепотом, но почему-то кажется, что Минни все слышит. Слегка улыбаясь, подливая ему выпивку, пододвигая пепельницу и тайком наблюдая. Но эти взгляды украдкой, то и дело бросаемые на него, Цезаря не раздражают. Даже успокаивают. Словно девушка его понимает и поддерживает. Интересно она и в самом деле… понимает? Все видит, все слышит и все знает? И как давно знает? Может быть, еще с того вечера? Может быть, потому она и плакала? Мартинес смотрит на нее, увлеченную чтением, и понимает – спрашивать нет смысла.
Подхватывает ее, свернувшуюся на стуле, на руки и смотрит в удивленные глаза, в глубине которых видна какая-то странная насмешка. Она осторожно опускает книжку на стол и касается ледяными ладонями его спины под рубашкой. Заставляя сделать несколько шагов в комнату. Чтобы потом лежать в темноте, прижимая к себе ее тело, и размышляя о том, что можно сделать с внезапной проблемой. Найти нужные таблетки и подбросить в еду? Толкнуть и заставить поверить себя, что сделал это случайно? Или и вовсе что-то… кардинальное. Ему не нужна Дейзи, ему не нужны дети. Ему никто не нужен. И их не будет. Как-нибудь.
Мартинес не спит, судорожно перебирая возможные варианты, вдыхая ментоловый запах черных спутанных волос и машинально поглаживая плоский, мягкий живот напряженно замершей рядом девушки.
========== Глава 19 ==========
Пробуждение в ее квартире всегда пахнет сигаретами с ментолом. А еще – плохо приготовленным кофе, сыростью и чем-то неуловимым, легчайшим, обволакивающим – холодом. Рядом слышится шорох, и Мартинес осторожно тянется рукой, скользя по шершавой остывшей простыне, не находя ничего – никого. Он едва заметно приоткрывает веки и смотрит на устроившуюся на кресле девушку.
Странно, но сейчас она кажется совсем другой. Что-то, чему нельзя подобрать названия, невозможно понять, только ощутить где-то там, в глубине души. Почти красавица – гордая посадка головы, идеальная осанка, копна темных волос, задумчивая улыбка на губах, мечтательный взгляд, смелые движения. Он смотрит и не понимает. Где она, та испуганная зажатая и неловкая Мышка? Может быть, сейчас случится чудо, он распахнет глаза, а она рассмеется звонким смехом и пожелает ему доброго утра? Или это все – сон?
Цезарь приподнимается на локтях, не сводя взгляда с Минни, которая, заметив его пробуждение, быстро-медленно меняется: опускаются плечи, наклоняется, словно под тяжестью спутанных волос, голова, бледные губы сжимаются в тонкую нить, а в глазах загорается привычная настороженность. Она такая же, как и всегда. Та самая, маленькая, слабая, испуганная Мышка. И так даже почему-то вдруг спокойней. Это был лишь сон. Глупый, пусть в чем-то даже очень интересный и заманчивый, но сон. Показалось.
- Эй, красавица, я приду вечером? - почему-то уточняет он, перед тем как выйти из квартиры, и ловит себя на том, что ждет этого, едва заметного, почти что безразличного кивка – ловит так, словно ему важно ее разрешение, так, словно ему нужно ее приглашение, так, словно…
А впрочем, какая разница. Кивок, тот самый, уже привычный – он есть. Он всегда был и всегда будет. Эта маленькая, такая покорно-непокорная девочка – в этом городе – для него. Все, что ему нужно – для него. Все, чего может хотеть человек в этом новом, страшном, отвратительном мире безразличия и смерти – у него есть. И даже больше.
То самое “больше” не дает о себе позабыть ни на минуту. Дейзи ходит кругами, неторопливо сужая свои сети, то и дело показываясь в поле зрения занятого дежурством или обучением молодняка Мартинеса и, опустив глаза, сует ему перед отъездом на разведку какую-то бумажку в руку. На которую стоит только один короткий взгляд бросить. Чтобы смять раздраженно, а потом и вовсе поджечь. Бросая на асфальт и наблюдая, как корчатся где-то там, на ни в чем неповинном белом листке ненавистные слова о витаминах для беременных и даже детских вещах.
Цезарь ничего не привозит, а она даже не обижается. Не упрекает и словно бы не вспоминает, только смотрит издалека укоризненно, только заглядывает в глаза жалобно. Заставляет его против воли, раз за разом обращать на нее внимание. Центром мироздания Дейзи становится ее плоский живот – то, чего она постоянно касается, что оберегает от всего мира, что гладит легкими круговыми движениями, мечтательно улыбаясь и искоса поглядывая на вздрагивающего и торопливо отворачивающегося Мартинеса.
Он пытается просто избегать ее. Каким-то чудом еще никто не заметил изменений в поведении молодой женщины, никто ничего не говорил и не обращал на нее внимания. А может быть, ее поведение кажется таким явным и нарочитым только Цезарю? Тому, кто ежедневно ждет хриплого смешка Диксона, раздающегося за спиной, и его слов о том, что «Брауни таки вляпался по полной со своей блондинистой курицей». Или, что еще хуже, понимающей улыбки Кроули и тихого вопроса о том, кого он хочет: мальчика или девочку. Или о чем еще общаются между собой будущие родители? Мартинес искренне вспоминает слова молитвы, которую когда-то читала ему мать перед сном, и ловит себя на желании перекреститься. Каждый раз, когда он думает о Дейзи, ее животе и том, что там…