Сложно противиться этой приятной ответственности, когда такая вот сахарная принцесса смотрит на тебя как героя, хлопая глазами, облизывая до безобразия розовые напомаженные губы и даже ничего не требуя. Она ведь давно ничего не просит. Только быть с ней рядом. Иногда, совсем редко. Есть приготовленную ее руками, вполне приличную еду, делать вид, что слушаешь ее бестолковый треп, среди которого порой встречаются интересные новости, и иметь ее идеальное молодое тело. Как тут отказаться? Как – такую любовь – не принять? Это тешит самолюбие, это вызывает улыбку на губах, это помогает поднять руку, устраивая ее на плече девушки.
- Ты со мной, - выдыхает она счастливо куда-то ему в подмышку и сворачивается клубком.
Снова рассказывает что-то о любви, вспоминает первую встречу, ловко обходя свою связь с Филипом, красочно описывает первый поцелуй, за которым тут же последовала и первая близость. Она говорит так, что Мартинес сам себе в этих глупых воспоминаниях кажется каким-то слащавым героем бразильских сериалов. Он внутренне содрогается от одной мысли, что действительно поступал именно так. Ведь сам он уже ничего не помнит. Только то, что эта блондиночка как-то подвернулась под руку и очень быстро оказалась в его постели, не уйдя после. Задержавшись. До сих пор.
- Как прошла поездка? Ничего интересного? - косится Дейзи в сторону прихожей, где так и лежит брошенный пакет. - Я слышала, Диксон говорил, что вы снова поедете на днях… Такое удачное место? Или что-то случилось?
- Не забивай голову, красавица. Все нормально. Поедем, проверим кое-что, дорога длинная, город большой, все сегодня не успели, - отмахивается он, не имея ни малейшего желания делиться произошедшим – да и не положено.
- А там не опасно? Правда ведь? - с преувеличенной заботой смотрит она в глаза Мартинеса, вцепившись пальцами в его рубашку на груди.
Он только мотает головой, отпивая из стакана и позволяя девушке начать расстегивать пуговицы. Она старается, извивается и скользит губами по телу ниже и ниже. Покорно показывая-доказывая свою любовь. И он верит, глядя на светлую макушку меж своих колен, судорожно захватывая волосы в руке и подаваясь вперед.
Раскрасневшаяся Дейзи облизывает губы и провожает его странным взглядом. Выйдя из душа, Мартинес видит фигурку, скрутившуюся прямо на полу прихожей. Она перебирает вещи в том самом пакете, внимательно разглядывая каждую и возвращая обратно. Он зачем-то прикрывает дверь и выходит уже шумно, давая ей возможность успеть отойти. Сделать вид, что ничего не было. Маленькая снисходительность для той, которая доставила ему удовольствие. А может быть, просто противно смотреть в испуганное виноватое лицо. Пусть думает, что он не заметил. Любопытство – не порок?
Он идет с ней в постель, прижимает к себе мягкое тело и думает о том, как там та, другая. Спит в своей ледяной постели? Курит, сидя на табуретке в темной кухне? Укутавшись в плед, читает очередную книгу, заправляя за уши мешающие пряди всегда распущенных волос? Прижимает к себе игрушку и стоит у окна – ждет его? Ждет ли она его вообще когда-нибудь? Хочется в это верить.
Цезарь задумывается о том, почему ему сейчас почти что стыдно перед той, второй, за сделанный выбор. Почему не перед этой, первой, за то, что он был не только с ней? И будет не только с ней.
В этом новом мире осталось слишком мало настоящих мужчин. Почему бы оставшимся не радовать собой всех, кому это нужно? Тех, кто этого достоин. Красивым ли телом и лицом или просто… чем-то неуловимым и неосязаемым. Приятная мысль дает возможность уснуть без сновидений.
Несмотря на убеждения Джоди о том, что его бывшая группа состоит из людей, даже оружием плохо владеющих, Блейк не спешит с новой вылазкой. Он предпочитает составить план, предусмотрев все варианты. Включая и тот, что паренек врет, и его люди вовсе не так доверчивы к чужакам, как им бы того хотелось. У них не может быть шанса на ошибку – разведчиков не так много и жизнь каждого из верных ему людей на счету у Губернатора. Он решает все, вплоть до того количества женщин, детей и, при определенных обстоятельствах, даже мужчин, которых, если удастся их убедить в том, что приехали не убийцы, а спасители, можно будет забрать в город. Вместе с оружием, припасами и транспортом.
Все окончательно решается только на третий день – на рассвете в дорогу. Мартинес впервые за это время решает пойти не к себе, а к Минни, которая, несмотря на все его ожидания, ни разу не пришла. Не показалась случайно у поста, не постучала в дверь, не прошла мимо. Она его не ждала? Ей было все равно? Совсем не как Дейзи, ежедневно встречающей своего мужчину у его двери и жадно поглядывающей на ключи в его руках. Попросить она пока не решалась. Может быть, надеялась, что он предложит сам?
Цезарь заходит к себе на минуту, забирает пакет и торопливо возвращается на улицу, оглядываясь. Сплевывает от раздражения на самого себя. От кого он прячется? Кого боится? Чего опасается? Имеет право.
Он громко стучит, но ответа нет. Мартинес хмурится, представляя себе болезнь или смерть. Может быть, именно поэтому Минни и не искала встречи с ним? Просто не могла? Мужчина задумчиво смотрит на дверь, размышляя над тем, не стоит ли выбить ее. Закуривает прямо в подъезде, понимает, что пришел слишком рано и вдруг – ощущает себя на месте Дейзи. Которая приходит заранее и точно так же униженно дожидается его.
Мартинес дает себе обещание уйти через пять минут. Через десять. Через полчаса. Когда терпение заканчивается, и он делает шаг вперед, дверь подъезда открывается, впуская холод и удивленную Минни. Она рассеянно улыбается, безразлично чмокает его в щеку и открывает свою квартиру, оглядываясь. Делая вид, что не понимает, почему он застыл столбом, сжимая кулаки в ярости. Или действительно не понимает? Она округляет в удивлении глаза и едва заметно улыбается снова. Медленно, тягуче, терпко.
- Скучала, красавица? - выдыхает он в холодную шею девушки, шаря руками под курткой и веря, что видит этот едва заметный кивок.
Идти никуда не хочется. Идти в комнату нет сил. Они оказываются прямо на полу. Через минуту он уже придавлен, прижат, вжат маленьким легким белым телом. Минни избавляется от одежды быстро, серьезно и деловито. Ни одного плавного-лишнего движения. Ни капли желания понравиться. Зачем ей это, если она все видит в его полуприкрытых глазах, чувствует в горячих ладонях, которые спешат побывать на каждом участке ее тела, нежно оглаживая и тут же – до боли сжимая. Девушка дергает его одежду и изумленно вздрагивает, оказавшись сама на ледяном полу. Ему удалось ее удивить в этот раз. Он не хочет быть с ней даже в этом – покоренным. Он хочет победить. Вот эту вот – маленькую, немую и несуразную. Кажется, что победив ее – можно будет что-то понять.
А она только смотрит и смотрит, выгибаясь под ним и стараясь руководить даже так, сжимая ноги, впиваясь руками, покусывая плечо и проводя языком по губам. Словно зная, что и когда сделать, чтобы сбить его с ритма, чтобы против воли заставить ускориться, не дожидаясь ее умоляющего взгляда. Застонать, утыкаясь лицом в ее холодное, пахнущее сыростью и сигаретами плечо и шумно выдохнуть.
Она недоуменно смотрит на протянутую ей рубашку, и Мартинес хмурится: он привык, что женщины сами спешат надеть его вещи. Словно показывая, таким образом, то, что они теперь принадлежат ему. Видя, как натягивает на свои узкие плечи его рубашку Минни, Цезарь понимает, что все совсем не так. Этот жест – не знак того, что женщина теперь принадлежит мужчине. Сейчас - наоборот.
- Как тебя зовут? - интересуется он неожиданно для самого себя – и для нее. - Ну не Минни же? Да понимаю я, что ты сказать не можешь, напиши.
Она замирает на мгновение в темном коридоре, пожимает плечами и проходит в комнату. Ищет блокнот и ручку и аккуратно выводит свое имя. Минни. Цезарь хмыкает недоверчиво, видит огонек обиды в глазах девушки и привлекает ее к себе, разглядывая острые угловатые черные буквы на желтоватой бумаге.
- Минни так Минни. Ладно. Может быть, и о себе расскажешь? Хотя бы так? А я пока принесу еду. Я кое-что привез, красавица. Для тебя.
Он возвращается в прихожую за пакетом и выставляет на стол сладости, сигареты и вино. Наблюдает, с каким интересом косится девушка на шоколадки и как хмурится над каждым словом. Всего несколько слишком коротких предложений. Она напряженно складывает руки на коленях и не трогает ничего из подарков, ожидая, пока Мартинес прочтет. На несколько предложений – несколько ошибок. Она француженка? Приехала в отпуск и застала конец света именно здесь. Прошлое – осталось в прошлом. Вместе с именем. И теперь она Минни. И сейчас она с ним. Остальное неважно. Цезарь смеется и распечатывает шоколад, суя кубик в приоткрытые от очередного сегодняшнего удивления губы Минни.
- Всегда мечтал переспать с француженкой, - поясняет мужчина свой смех, получая слабый удар острым кулаком под ребра. - Так ты что, и не понимаешь почти меня? Понимаешь? Научилась? А читаешь как?
Она кивает в сторону полки с книгами, на которой действительно красуется большой словарь. Мартинес пожимает плечами и отбрасывает сочувствие в сторону. Может быть, ей и пришлось хуже, чем остальным, но сейчас она в безопасности. Жует шоколад, запивает вином и даже румянцем покрыться успела. Сует перепачканными пальцами сладость ему в рот и впервые так открыто – улыбается.
А он притягивает к себе ее хрупкое тело в его темно-синей рубашке, утыкается подбородком в макушку и думает о завтрашнем дне – поскорей бы расправиться с той группой, чтобы снова вернуться сюда.
========== Глава 17 ==========
Они выезжают на рассвете и даже переговариваются тихо. Серое небо, серая дорога, серые лица и такие же мысли. Все собранные, напряженные и готовые к любому. Нельзя ведь не предусматривать и того варианта, что Джоди соврал. Зачем-то покривил душой и преследует какие-то свои цели. И цели своей – такой странной – группы. Тех людей, которые живут по распорядку, имеют четкий план и никогда не сбиваются с него. Может быть, именно благодаря идеальному режиму, дисциплине и тому, что каждый знает свое место, они и выжили?
Но именно это их и погубит. Потому что Джоди может по памяти продиктовать график дежурств на ближайший месяц, сообщить, кто из членов группы сегодня отправился в город за припасами, а кто остался в лечебнице охранять детей. Пара стариков, подростки и кое-как научившиеся управляться с оружием женщины – эти, быть может, и выживут. Если повезет. Если все пойдет по плану, и чужаки окажутся достаточно наивными и доверчивыми. А свои – умело сыграют роль добрых самаритян.
У них тоже все идет по плану. Глазастый паренек заперт в машине, Диксон шутит, посмеиваясь и щурясь на вышедшее уже солнце, Кроули поправляет повязку на голове, Шуперт молча оглядывается у нужного места, прислушиваясь и кивая, а молодняк держится позади: некоторые из них пошли на дело – на такое дело – впервые.
- Жаль тебя, цыпа, - бормочет Мэрл, прицельно стреляя в красивую девушку, которая и охнуть не успевает, выходя из магазина первой.
Они даже идут всей толпой. Так привыкли к тому, что в городе нужно бояться только ходячих? Может быть, бороться с ходячими всем вместе – правильно. А вот выходить под обстрел вудберийцев – неосмотрительно. Даже жалко как-то, что все так быстро закончилось, едва начавшись. Мартинес смотрит на тела двоих подростков – младше Джоди – и отворачивается. Не стоит брать на вылазки детей. И идти такой большой толпой. Восемь человек – только за продуктами и вещами. Восемь живых мишеней. Восемь еще привлекающих ходячих горячих тел.
Молодняк быстро обыскивает трупы. Одного из парней рвет в сторонке под насмешки Диксона, а Джоди таращится из окна автомобиля. Испуганно, но довольно. Цезарю не нравится улыбка парня. Ему не по душе такие крысы. И он сделает все, чтобы паренек как можно дольше был вне серьезных дел. Хотя Губернатору парень понравился. Может быть, потому что у них есть что-то общее? Что?
- Никто не спасся, слишком большая стая. Мы потеряли троих своих, пытаясь прийти на помощь. Слишком поздно. Только один паренек – Джоди. Ваш ведь? Стая направляется сюда, будет тут, по самым скромным прикидкам, уже к вечеру. У нас есть город, - Мартинес говорит и говорит какую-то речь, нацепив на лицо маску сочувствия и едва сдерживаясь, чтобы не толкнуть локтем в бок пару раз хрюкнувшего от попытки сдержать смех Диксона.
- Слышь, Брауни, да еще пара таких речей, и я тебя в потемках с Блейком путать начну! Признавайся – конспектировал, небось, да? - смеется он, отворачиваясь от заплаканных женщин и детей, переносящих с помощью вудберийцев вещи и припасы в транспорт.
Цезарь только отмахивается, проверяя, все ли и всех ли они забрали, и старается не смотреть в сторону новеньких. Но не смотреть не получается – они подходят и благодарят его дрожащими голосами, вглядываются в глаза и касаются рукава куртки – слишком старые, слишком слабые или слишком маленькие. Ирония судьбы – в этой группе выжили только такие. Наверное, потому что их слишком сильные – были слишком глупыми.
Они возвращаются в город, уже не задерживаясь, спеша и думая каждый о своем: кто-то о горячем ужине, кто-то о горячем теле, а кто-то за неимением этих двух вариантов, хотя бы о горячительном алкоголе. Как Шуперт, например. Мартинес может совместить все три варианта. Только хочет ли? Горячего тела и обеда? Или сегодня – сойдут и те, холодные? Почему-то такие согревающие. Особенно на фоне откровений сидящего рядом Диксона о новом теле, которое он имеет, и жалоб Кроули на то, что его беременная женщина мечтает о свадьбе.
- При Блейке не сморозь, - сочувствующе и неожиданно серьезно хлопает по плечу приятеля Диксон. - А то ведь он поддержит идею закатить вам свадьбу. Повеселить народ.
Все присутствующие содрогаются, а Мартинес в очередной раз думает о том, что зря поддался слезам в глазах Дейзи. Эта ведь тоже хочет чего-то подобного. Даже говорила что-то такое… кажется… на днях. Про свадебное платье, которое они могли бы захватить на вылазке. А лучше – несколько, чтобы Айлин выбрать могла. И вот совсем не верилось, что блондинка так за подругу просила. Так просила… Цезарь ерзает на сиденье, вспоминая на удивление горячую ночь, и видит знакомые ворота города.
Он едва сдерживает зевки, слушая речь вышедшего встретить новых людей Губернатора, и видит, как в их глазах огоньками зажигается доверие и любовь к такому мягкому, учтивому и сочувствующему лидеру. Словно они все не люди, а роботы. Словно правильно подобранные слова – это какой-то код, заставляющий включить новую программу. Программу веры, преданности и покорности. Дейзи счастливо улыбается из толпы и стоит почему-то без своей верной подруги. Которая кусает губы, едва сдерживая слезы – немного поодаль. Как будто каким-то образом догадалась о том, что издалека кивнувший ей Кроули говорил полчаса назад.
Цезарь осматривает собравшуюся толпу все более внимательно и беспокойно – и вдруг видит знакомую фигурку вдалеке. Почему-то удаляющуюся. Торопливо уходящую. Что случилось? Он раздражается, понимая, что не может сейчас броситься за ней, встряхивая за плечи, спрашивая по привычке, зло вспоминая, что сказать она не сможет, и пытаясь увидеть ответ в серых глазах. Нужно раздать указания, проследить за разгрузкой, отчитаться Блейку… извиниться перед Айлин, которую он случайно задел плечом. И которая поднимает на него полный слез голубой взгляд и, всхлипывая, хочет что-то сказать, глотая слова и лепеча неразборчиво о беременности, свадьбе и любви.
- Вот уж уволь ото всей этой своей хрени. Привязала мужика пузом – хочешь, чтобы мы всей толпой жениться его заставили? Да всем пофиг, - отмахивается он от нее, злясь и не слушая.
- Знаешь, - вдруг хмыкает она, задерживая мужчину за рукав куртки и странно глядя. - Так тебе и надо!
- Чего? - недоуменно замирает на месте Цезарь, но Айлин уже торопливо отходит – к своему Кроули, который, кажется, по-настоящему взволнован ее расстроенным видом.