Чудо шевельнулось, открыло абсентовые глазки, похлопало ресничками, не понимая, о чём речь, сладко зевнуло, а потом, кажется, проснулось.
— Ты… — противень внезапно стал мал для его разогнувшегося тела, и я подхватил его на руки. В наступившей вечности я стоял, тесно обняв его, и его повисшие ноги медленно обвивались вокруг моих, а кухня, дом, город и вся молчаливая вселенная исчезала, чтобы не возродиться более. И в вакууме я прислушивался к пульсу Кси, ловя ртом его дыхание — единственный воздух, который остался. В нём было мало кислорода, но много сладости. Дуновение ветра из чужого мира… из сознания, в которое мне лишь предстоит войти. Глаза помимо воли закрылись, и губы сами нашли его пухлые со сна губки и впились в них. Умирающая вселенная вернулась в хаос и последним водоворотом засосала нас обоих.
Я влетаю в чёрную дыру, дыру перехода между прошлым, которое выбрало меня, и будущим, которое выберу себе сам. Если смогу. Смогу ли?
«Детка, мы сможем?!»
*
— Нет, — коралловые губы сильно покраснели, но выглядели непреклонно. — Ничего у нас не получится, Ангел. Всё, что я у тебя осмелюсь попросить, так это билет в Хельсинки и беспрепятственную посадку в самолет авиакомпании “Finnair”.
— Почему?
— Почему Финляндия? Там живёт Шейла Суораан, моя кузина.
— Нет, о ней я знаю, босс рассказал. Я спрашиваю, почему не получится?
— Потому что… подожди меня минутку, — Ксавьер галопом сбегал в свою комнату и принёс мне обтрёпанный деловой ежедневник со сломанным замочком. — Это дневник моего отца. Где-то в середине — я нарочно не оставлял закладку, чтобы ты сейчас не прочитал — находится откровение, которое разделит нас навсегда. Ты думал, я возненавижу тебя за то, что ты убил папу, но поверь… то, что в дневнике, хуже, гораздо хуже.
— Что может быть так страшно, детка?! — я обнял его подрагивающие узкие плечи и покрыл страстными поцелуями несчастное нахмуренное личико. Он не отвечал, принимая поцелуи и, кажется, заставляя себя ничего, кроме них, не чувствовать. Мой нежный котёночек… мне остаётся лишь догадываться, как тебе больно в эти минуты.
И, как всегда, молчание. Безмолвие, намертво застрявшее между нами. Ни жалостливых просьб остаться, ни отчаянной, но пустой угрозы суицида, ни упрёков в бесчувствии, ни его признания в любви. Теперь-то понимаю, как глупо его ожидать. Я веду машину, Кси держит меня за свободную от руля руку, на коленях у меня лежит наследие Максимилиана Санктери, сумевшего достать меня из ада (грустная перефразировка слов Шеппарда), а впереди виднеются огни аэропорта LAX. «Отпусти», велел Руперт. И убей надежду. Я хочу любить, Господи, я хочу любить человека и его тело, а не абстрактный образ в душе! Дьявол, у меня ведь даже нет ни единой фотографии Ксавьера! Ладно, вернусь на свой страх и риск и стырю что-нибудь у него в доме…
Новая мысля, подкинутая растерзанным куском мяса в груди: а есть ли вообще из Лос-Анджелеса рейс в Хельсинки, и, при наличии, по каким дням? Никто не проверял, я не ходил в Интернет за расписанием, мы едем в аэропорт как путешествующие автостопом… готовые сесть в любую попутку. А так нельзя. Никто здесь такого не позволит. И ждать рейса до послезавтра или ехать за ним в другой город мы не можем: нас найдут, по самым скромным оценкам, через три часа и обезвредят.
Выяснилось, что рейс есть. Причём Ксавьер по всем признакам родился под счастливой звездой в цветастой распашонке: самолёт летает два раза в неделю, и один из этих полётов зарегистрирован именно сегодня и именно через три часа, за которые я спокойно
(«Спокойно?! А что это такое?»)
куплю для Кси билет и провожу его. Потом я, пожалуй, наплюю на просьбу Руперта и покончу с собой ещё до того, как лайнер “Finnair” вырулит на взлётную полосу. Кто меня остановит? Вот именно, что никто.
*
Полчаса назад я благополучно без всяких телесных повреждений приехал домой с охапкой фотографий, сделал контрольный звонок в художественный штаб, затем зарылся с головой в постель и взял дневник Макса. Лапочка наврал: закладка была, просто тонюсенькая и незаметная… она и раскрыла мне книгу на нужной странице, где оранжевым маркером Ксавьер обвёл для меня несколько абзацев:
«И последнее, самое главное, что мой новорождённый ребёнок никогда не должен узнать — это то, что я сделал не в пору необузданной юности, когда ушёл из школы и подался в банду одноглазого Арни… а в зрелом возрасте. Два с половиной года назад.
В ту безумную ночь я поссорился с женой и подался в паб, где страшно надрался и решил оттянуться, как в молодости. То есть взломать чьи-то богатые хоромы и изнасиловать что-нибудь вкусненькое. Я обожаю сладкое.
За два квартала от заведения стоял приличный такой, опрятный дом, я подумал, что там наверняка есть кто-нибудь, с кем можно будет славно поразвлечься. И правда: я нашёл супружескую пару, довольно свежую, симпатичную цыпу и её пожилого муженька. Последнего я прикончил сразу, выбросив из окна, а затем за ногу затащил по лестнице обратно в дом. Его голова приятно стучала о ступеньки, хруст выломанных рёбер ласкал мне уши. Я порезал ему живот и оставил лежать в коридоре. После этого я хотел выебать его крепко связанную жёнушку, но по её сильно-сильно перепуганному виду и мгновенной покорности догадался, что она пытается меня отвлечь. Принести себя в жертву и уберечь какое-то сокровище. А какое сокровище может быть у замужней женщины? Только ребёнок.
Я пресёк все причитания ударом ножа и пошёл на поиски. Они были недолгими. И вознаградили меня так, как… нет, это неописуемо, не поддаётся никаким словам. Сначала у меня даже возникла мысль не трогать этот шедевр природы, а потом я поднял его с кровати, рассмотрел поближе… и алкогольные пары ударили в мозг окончательно и бесповоротно.
[Весь следующий кусок текста, занимающий два абзаца и 281 слово, удален из соображений цензуры, так как содержит графическое описание секса с несовершеннолетним. По всем возникшим вопросам обращайтесь к автору.]
В пьяном наваждении, в дымном угаре… меня застигло утро. Я еле заставил себя уйти. Приползти домой, упасть и забыться коротким сном… в котором я увидел всё, что натворил этой ночью, от бара до запертой двери в детскую. Дальше сон обрывался. И сколько бы раз я ни видел его опять, спустя годы — за дверью детской комнаты всегда была лишь тьма и моё тяжёлое пробуждение. Кто-то будто нарочно закрывал от меня мою жертву. Чтобы я больше никогда его не нашёл. Чтобы не вернулся и не повторил своё преступление.
С виду мальчишке не было и …..ти лет. И я сожалел лишь об одном: что в самом начале развлечения он потерял сознание, закрыв и скрыв от меня свои драгоценные ярко-синие глаза. Два сапфира на белом лице, сливавшемся с белой подушкой».
*
«Нет… Мозг? МОЗГ?! Да нет же…
НЕТ!»
~~~~~ Конец третьей части ~~~~~
========== 18. Шаг в сторону (Часть 4) ==========
****** Часть 4 — D.E.A.D. ******
(Destroy Enforce of Absolute Darkness — Разрушительная Сила Абсолютной Тьмы)
Сердце оступилось на самом краю (какого обрыва?), с трудом некоторое время балансировало, судорожно притягиваемое забвением и отчаянно оттаскиваемое мной, и всё-таки провалилось в бездну с завывающе-тоскливым криком. Ударилось о дно, разбившись на мельчайшие осколки. Соберётся ли вновь когда-нибудь? А я продолжил чтение, неспособный удивляться тому, о чём фактически догадался сам… Методом от противного и методом исключения. И ещё задолго до того, как принял из рук Ксавьера дневник. Дошёл до последней страницы:
…вчера Летиция умерла от метастазов рака в лёгких. По моей вине. Полгода назад она нашла мой дневник и прочитала. То адское откровение. Она курила с десяти лет. Но эти последние шесть месяцев она просто не выпускала из рук сигареты. Смотрела на меня как на чудовище… избегала разговоров. И таяла. Чахла, пока вчера… я лишил Кси матери!
Но уже ничего не изменить. С того дня, когда я искалечил душу ребёнка… изнасиловал маленькую синеглазую прелесть… с тех пор я потерял покой. Один и тот же кошмар продолжает сниться мне, каждую ночь. Я живу в маниакальном желании отыскать мальчика, если он не умер. А даже если и умер… живой или мёртвый, я хочу, чтоб он принадлежал мне, мне одному. Я знаю, что это сумасшествие. Проклятое сновидение, запертая дверь в его комнату медленно лишили меня разума.
Одновременно с этим психозом я заработал безумный страх. Я смотрю на своего сына и чувствую, что нарастает в глубине моей души. Шестилетний Ксавьер, мой нежный бутон… расцветает, уже сейчас, уже готовый к взаимодействию с чужими, родными и малознакомыми. Поглощает чужое внимание, привлекает нескромные взгляды. Обещает стать красавцем, каких я видел на своём веку мало, очень мало. Обещает стать таким, каким был мой таинственный ангел. И в наказание за мой грех, я чувствую, с ним произойдёт то же, что я сделал с чужим малышом. Злой рок я подвёл к его голове своими руками. Я охраняю его, охраняю так ревностно, как могу. Но что произойдёт с ним, когда меня не станет?
Опять я проснулся среди ночи от кошмара, оборвавшегося у запертой двери. Я встал и пошёл, весь в холодном поту, чтобы потрогать эту дверь и убедиться… что наяву она действительно заперта. Сейчас — заперта. А тогда…
Тогда все случилось в доме №3, роскошном доме, построенном в середине 50-х годов на Девятой Парковой авеню. Я давным-давно купил его. Поселился на месте преступления. А спальню для Кси сделал на месте спальни синеглазой мечты. Я всё ещё стою возле его двери. И жду… всё ещё жду. Что он придёт ко мне опять.
Его твёрдый, ни капли не удивлённый голос… встаёт и ширится в моей памяти. Та ночь задания, проклятая ночь. Его безумные глаза и едва шевелящиеся губы:
«Вот ты и вернулся ко мне, Ангел».
Максимилиан имел в виду «ангел». Потому что не знал имени. Но фактически угадал его. Его вообще нетрудно угадать.
Ненавижу.
«Вот ты и вернулся ко мне…»
НЕНАВИЖУ!
«…ты вернулся…»
«…вернулся…»
Чтоб ты сгнил в аду, Макс!
«…вернулся ко мне…»
«…ко мне…»
«…ко мне…»
«…АНГЕЛ…»
Меня обманули, сказав, что родителей он убил спящими. Он разбудил их. И в последние минуты жизни заставил Дайану страдать так, как… не могу продолжить. Не представлю. Любовался ужасом, застывшим в её глазах. Наслаждался мольбами не трогать её малыша. Наслаждался чистой концентрированной материнской болью… жрал её, упивался ею. Уверен, мама упала на колени, униженная, растоптанная и согласная перетерпеть любой позор, лишь бы защитить меня. А вместо этого… о, Господи…
*
Слёзы капают в огонь. Пламя камина пожирает дневник. А что-то тёмное, ужасное и безымянное пожирает мою душу.
Ксавьер уверен, что маленькая жертва, выросшая в мужчину, не захочет больше любить того нежного малыша, сына своего насильника. Ксавьер уверен, так же, как и я был уверен, прострелив лоб Максимилиана, что должен возненавидеть его. Но почему?! Кси меня не насиловал. Кси ни в чём не виноват… Особенно в том, что родился сыном Макса. Кси понятия не имел, что его отец — монстр, ублюдок и мерзавец. Конечно, детка думает, раз у него порочная наследственность, значит, он тоже ублюдок и мерзавец. Более того, он воображает, что я в этом лишний раз убедился, когда он ранил меня, прицелившись убить.
Но я тоже его ранил… когда целился убить.
*
Прошло полтора суток — именно столько мне понадобилось, чтобы оправиться после удара. Да-а, Бэзил Варман хорошо меня закалил.
Я провёл в жуткой истерике ночь, зубами изорвав подушку в клочья. Днём метался по залам, снимал со стен оружие, вытрясал из ножен… вонзал в свои портреты и в постеры Кирсти. Бросал и убегал в подвал. Орал в тренировочном зале, срывая связки… исколол все руки, изрезал опять все вены, но не насмерть, не до конца. Лежал, не приходя в себя от ярости, — сил шевелиться не было, — но она клокотала в груди, заставляя лёгкие вздыматься и питать мою жалкую жизнь. Пролежал вторую ночь среди брошенных ножей и дротиков. А утром уже спал без задних ног в своей спальне, подложив под голову тщательно выстиранный белый блейзер… с тем, чтобы вечером идти на работу.
— Здравствуй, крёстный, — бодро сказал я не самым измученным голосом и сел на краешек его стола. — Что ты там мне подготовил? Русских и убийство президента? Они ведь остались довольны распутным приёмом?
— Нет. Лазурный берег Сейшельских островов и прекрасных смуглых туземок. Я отправляю тебя в отпуск.
— Ты с ума сошёл?!
— Отнюдь нет, зато боюсь, что с ума сойдешь ты, — Шеппард полистал «бортовой журнал». — Так, что тут у нас… все верно, приказ № 171, отправить агента Z-13-AR, код 86-665-69, на долгосрочный отдых.
— Насколько долгосрочный?
— Четыре месяца.
— Я никуда не поеду!
*
…Покрыв отборным матом своего босса и всю “Compare2state” в придачу, трехэтажным зданием известных слов и выражений (вслух, а не мысленно), которые помнил, я угрюмо тащился с круглой чёрной сумочкой (специально приобретённая для девяти аудио и видео компакт-дисков Ice Devil сумочка) по залу ожидания аэропорта. И мимоходом вспоминал, по какому поводу был здесь совсем недавно. Хардинг нёс основной багаж (два увесистых чемодана и корзинку с котёнком, которого я купил по дороге из чистой вредности) и изо всех сил пытался меня успокоить. Я его не слушал, разыскивая глазами туалет, который мне совершенно необходим для того, чтобы сбежать (чемоданы мне и нафиг не нужны, а вот котёнка жалко будет) и сесть на совершено другой рейс. И нассать на все советы Руперта.
Я хочу к своему малышу. Пусть я не знаю, где в Хельсинки живёт миссис Суораан, всё равно найду и её, и Ксавьера, я ведь агент разведки, а не только киллер и придурок, танцующий нагишом перед иностранными делегациями, в конце концов! Расписание рейса было в темпе проверено перед выездом из дома, в бизнес-классе свободные места останутся, я успею купить одно, но времени до регистрации практически не осталось.
— …Ангел, ты меня слушаешь?!
— А? Что ты говоришь?
— Понятно. Я спросил, не хочешь ли ты перекусить.
— М-м… да, было бы неплохо. Ты, наверное, сдай пока багаж в камеру хранения, а я схожу помою руки.
— Подожди, я с тобой.
«Черти б его взяли, недоумка старого…»
Что? Неужели?! Ты воскрес!
«А что, думал, от меня так просто избавиться?»
Нет, я на седьмом небе от счастья…
«Издеваешься, кибермозг?!»
Нет, я правда рад.
«Взаимно. А я очень кстати вспомнил причину нашей давнишней ссоры».
Представь себе, я тоже. Но говори первым, я дамам уступаю.
«Так вот, остряк, нас поссорила твоя теперешняя работа чистильщиком. Я отказался воспринимать тебя как убийцу, а ты отказался воспринимать меня вообще».
И что мне сделать? Попросить прощения?
«Нет. Придумай что-нибудь оригинальнее».
Ладно. Я… уверен, что Ксавьер всегда будет с тобой в сговоре, а потому я заранее торжественно обещаю и клянусь: как только мы с ним воссоединимся и начнём совместную жизнь, я завяжу с работой киллера и придумаю что-нибудь, что вам обоим придётся по душе. Вот только беда в том, что я, кроме как быть шлюхой, убийцей и шпионом, больше ничего не умею.
«Во-первых, твоё клятвенное обещание я принял. Во-вторых, тебе нет нужды работать: на твоём банковском счёте столько денег, что с процентами их хватит на несколько твоих жизней и ещё на пенсию сенатора. А в-третьих, если ты так желаешь пахать, Кси тебе сам что-нибудь подберёт, я уверяю. Лишь бы его удалось убедить во всём».
Его? Нет, его убеждать ни в чём не надо. Переломить его гордость… Лапочка скорее умрет, чем пойдёт со мной, будучи уверенным, что втайне я его ненавижу. Хочу грязно использовать в постели, как игрушку… отомстить за изнасилование семнадцатилетней давности. Мой бедный мальчик не поверит ни единому слову в доказательство обратного. Миокард, ты сможешь придумать… как доказать, что я действительно его люблю?
«Способ в стадии разработки. Я поймаю лису за хвост как раз к приземлению в Хельсинки и всё расскажу. Но ты должен избавиться от своего тупоголового крёстного».
Сейчас, сейчас… он почти исчерпал моё терпение.
*
Шеппард, стоявший рядом и тоже мывший руки, с интересом смотрел, как менялся блеск в моих глазах, от измученного и почти погасшего до воинственного и опасного.