- Как далеко зашли ваши отношения?
- Тебе отчёт письменно или устно?
- Не дерзи, я серьёзно. И не потому, что контролирую тебя. В двадцать два ты уже можешь спать с кем хочешь.
- И на том спасибо, - злюсь я, - это великодушно с твоей стороны.
- Вся в мать. Отвечай по существу.
- Не дальше поцелуев, а что?
- А сколько вы знакомы?
- Почти полтора года.
- И за это время он ни разу не домогался тебя?
Решаю проигнорировать случай в галерее. В конце концов, я и сама там повела себя не лучшим образом. Поэтому отвечаю уверено:
- Нет.
- И никаких шагов к сближению он не предпринимал?
Начинает подбешивать.
- Вы ведь сами чётко очертили границы вольера, развесили таблички, и прямо сказали: кто есть кто и где его место! А васпы усваивают информацию с первого раза. И если ты собираешься спросить: "Нравилась ли я ему?" - Скажу: "Да". Ты сам всегда говорил, что женщина безошибочно это разглядит.
Дед вздыхает:
- Тогда, возможно, я сделал некоторые выводы слишком поспешно ...
- Мне остаётся надеяться - нефатально.
- Мне тоже, иначе ты ведь возненавидишь меня ...
Но ... дедушка не расстроен, отнюдь. В глазах - пляшут бесенята. Опять что-то задумал! И ловко провёл меня.
А Ян, похоже, с ним заодно. Предатель.
Вечно мужчины пытаются показать: они лучше знают, чего мы, женщины, хотим. И готовят нам сюрпризы... Вот бы всегда хорошие!
- 8 -
... У тёти Риммы многолюдно. Её загородный особняк - своеобразный салон. Тут собирается элита - писатели, артисты, учёные, политики. И просто светские бездельники, яркие, как конфетные фантики и такие же бесполезные.
Тётя Римма - пышная, важная, в бриллиантах - налетает грозовой тучей. Расцеловывает.
- А ты всё худеешь! - она отодвигает меня и рассматривает, как товар в витрине. - Скоро ветром будет сносить. Поди, не читаешь мои электронные письма. Я там столько рецептов сдобы набросала.
Не решаюсь сказать тёте, что её письма тут же удаляет антиспам. Пусть прибывает в счастливом неведении. Она пока теряет интерес ко мне и переключается на деда:
- Южган, подлец, совсем забыл сестру! Скоро сам в своей лаборатории превратишься в хомяка. Подопытного!
Вряд ли она понимает то, о чём говорит, но говорит убедительно.
Прохожу в зал, полный нарядных гостей. Присаживаюсь на край оттоманки. Несмотря на публичную профессию, не люблю большие шумные компании. В них всегда вариант напороться на кого-то неприятного или чуждого тебе.
Тётушка находит меня и хватает за руку.
- Ты что пришла в институтку играть?! Нет, моя милая, я не позволю тебе отсиживаться за фикусом, когда Стефан Добрович уже здесь и, к тому же, звезда моего салона.
Фамилия кажется мне знакомой. Наверняка, мы встречались в высоких кабинетах госдумы. И когда человек, на которого указывает тётушка, невзначай оборачивается в нашу сторону, меня прошибает холодный пот.
Вспоминаю, где его видела и наш последний разговор. Комитет по межнациональным отношениям и реализации миграционной политики, зампредседателя. Как я могла забыть!
Хотя психологи дают этому вполне конкретное определение - защитный механизм. Сознание словно закрывает то, что хочется поскорее вычеркнуть из памяти.
Вначале пан Добрович вёл себя корректно, просто само очарование. Целовал ручки, угощал кофе. Умный, интеллигентный, а если добавить к этому ещё и внешность, скорее киноактёра, чем политика, - немудрено, что у меня закружилась голова. Да, я заинтересовалась, но не влюбилась. Но он, видимо, истолковал моё внимание к своей персоне с выгодной себе стороны. И в очередной мой визит он распустил руки. Ко мне прежде не прикасался ни один мужчина, а тут ... В общем, гадливость, гнев, ярость почти лишили меня рассудка, и я ударила его. Коленкой туда ... И выскочила вон. Никогда прежде никого не била. Считаю это низким и неприличным для женщины. Неприятно. А через два дня случился тот инцидент с Яном в галерее. И у меня случился первый в жизни нервный срыв. Ведь Ян уже тогда был дорог мне, как друг.
Если бы не вмешался дедушка, возможно, законопроект бы и не прошёл. Но, отпаивая меня успокоительными, он каким-то чудом и погасил грязные слухи, которые Добрович распустил обо мне, и добился, что меня принял сам председатель комитета, а не зам. Так что, васпы многим обязаны нелюбимому ими Поличу.
Как тётю угораздило притащить эту мразь?! И почему дедушка мне ничего не сказал?! Ведь приехал же предупредить! ...
Тётушка не даёт мне убежать. Подводит к претенденту, знакомит.
- А вы всё хорошеете, панна Миллер.
- Вашими молитвами, пан Добрович.
Фальшиво улыбаюсь и подаю руку.
Он целует кончики моих пальцев.
Меня прошивает отвращение.
И, кажется, дорогая красивая оболочка слетает с Добровича, и я вижу грязное страшилище, самое мерзкое из всех, что когда-либо порождала тьма.
- Пройдёмся? - обворожительно улыбается он. - У хозяйки дома - замечательный зимний сад.
Голос у Стефана - чарующий. Особенно, если прикрыть глаза - обволакивает, пленяет. У него изысканный парфюм и драгоценные запонки на безупречно отглаженной рубашке. О таких говорят: золотая девичья мечта.
А я ёжусь от одной только перспективы.
Ведь в зимнем саду - много укромных уголков, да и до главного зала далековато. К тому же, при таком шуме, никто и не услышит, хоть охрипни.
Забрасываю за ухо прядь и, видимо, слишком заметно нервничаю.
Он приподымает бровь:
- Вы не доверяете мне?
- У меня есть некоторые основания ...
- Ах, простите! - совершенно неискреннее заявляет он. - Но у меня есть оправдание: виной всему - ваша красота.
- Несколькими минутами ранее вы сказали, что я похорошела. Стало быть, у меня ещё меньше оснований доверять вам.
- Хлоя! - доверительно произносит Стефан. - Я порядочный человек.
- Зачем же вы зовёте девушку уединиться?
- Потому что есть темы, которые оговариваются без посторонних, к тому же - здесь шумно.
Нахожу деда. Он возле камина, в кругу престарелых светских снобов обсуждает последние политические новости. Ловит мой взгляд, салютует мне бокалом виски и подмигивает: мол, не бойся, иди.
Мне и впрямь не хочется выглядеть параноидальной трусихой.
- Вы меня заинтриговали, - говорю я, и всё-таки опираюсь на протянутую руку. Но память услужливо подсовывает, как эта рука задирала мне юбку. Слегка отшатываюсь, сдерживаю отвращение.
Переключаюсь на другое - как Ян целовал и касался меня вчера. Его ласки вызывали сладкое томление, но ничуть не унижали. Наоборот, я парила, чувствовала себя восхитительной, желанной, необходимой.
Эти воспоминания согревают, и у входа в зимний сад я всё-таки высвобождаю руку и отстраняюсь.
Здесь царит полумрак, и меня снова охватывает волнение.
Но Стефан - сама любезность.
- Хлоя, - говорит он с жаром, и глаза его влажно блестят, - я не могу выбросить вас из головы. Вы лучшее, что случалось со мной! Попрошу простить меня за тот бестактный поступок. Поверьте, осуждение окружающих и презрение к себе - достаточное наказание.
И вот сейчас мне становиться горько и не по себе. Не хочу извинений от Стефана, а от Яна получу вряд ли. Сглатываю ком, прижимаю руку к груди и говорю:
- Прощаю вас и не хочу больше возвращаться к этой теме.
- Понимаю ... - он вдруг становиться робким, - давайте забудем вместе. И начнём заново, а?
Сердце колотится взволнованно и часто.
- Вы ставите меня в неловкое положение. Если я дам утвердительный ответ - он посеет ложные надежды, отрицательный - обижу вас, а я совсем этого не хочу.
- Не торопитесь с ответом, - чуть растерянно улыбается он, смущая меня ещё больше, - подумайте, взвесьте. Я готов ждать столько, сколько нужно. Потому что я люблю вас, Хлоя.
Это нечестно. Совсем.
Трудно говорить "нет", когда на тебя смотрят с нежностью и надеждой.
Но я долж ...
... стена за моей спиной отъезжает, чьи-то руки хватают меня поперёк талии и куда-то тащат.
Я успеваю только ойкнуть. И замечаю, как выражение романтической печали покидает красивое лицо Стефана.
- Эй! - возмущённо восклицает он. - Почему вы всегда убегаете в самый ответственный момент! Что за шуточки?
И это вместо того, чтобы броситься на помощь! Ублюдок!
- Какие тут шуточки! - ору я, и пытаюсь вырваться, сбросить руки похитителя, но захват лишь становиться сильнее. - Помогите мне!
- Нет-нет, на эти игры я не подписывался! Увольте! - он разворачивается и поспешно ретируется.
А меня, между тем, утаскивают в какой-то коридор.
- Стефан! - кричу я. - Нет! Помогите же!..
Дура! А я чуть не повелась на его сладкие речи!
Но мне бесцеремонно зажимают рот рукой. Я лягаюсь, понимаю, что попадаю каблуком по ноге, так как преступник над моим ухом тихо пропускает сквозь зубы воздух.
Пытаюсь ударить второй раз, ну туфли слетают одна за другой. Это неплохо, так будет понятно, куда меня утащили.
Путь наш лежит по длинному коридору, где, словно жилы гиганта, переплетаются трубы, выкрашенные в различные цвета.
Я пытаюсь царапаться и даже впиваюсь зубами в руку, закрывающую мне рот. Поздно вспомнив, что это - злит маньяков, и жертвы лишаются зубов. В моём случае, к счастью, обходится.
Похититель лишь зло шипит:
- Не дёргайся!
Меня затаскивают в какое-то полутёмное помещение, должно быть, котельную - здесь тихо гудят котлы - и ставят на пол.
По спине, от близости преступника, пронимает холодок. Ногам тоже холодно на бетонном полу, меня начинает трясти.
Похититель говорит спокойно и тихо, но от его бегут мурашки:
- Сейчас я уберу руку, но ты не будешь кричать. Хорошо?
Киваю.
- Вот и молодец! - хвалит он и убирает руку.
Хватаю ртом воздух и понимаю, как мне страшно.
Он обнимает меня со спины, неожиданно нежно. Ладони скользят по талии, опускаются на бёдра, потом снова поднимаются вверх. Поцелуй в висок невесомый, как прикосновение бабочки. И голос, куда более тёплый и родной, утешает: "Тише-тише".
Я вздыхаю, чувствую, как щиплет глаза.
Он осторожно, через одежду, сжимает мою грудь, отчего по телу побегают искорки и говорит:
- Босиком на бетоне. Простудишься.
Подхватывает и усаживает на какие-то коробки.
- Побудь здесь, я принесу туфли.
И ныряет в коридор.
А я не знаю, что мне делать: плакать, злиться или смеяться.
Он возвращается довольно быстро, я обуваюсь. Берёт меня за руку и торопит:
- Идём, такси уже десять минут ждёт.
Спешу за ним и пытаюсь выяснить на ходу:
- Что всё это значит?
- Узнаешь.
- А сразу сказать?
- Сюрприз, - откликается он.
- На улице холодно ...
- ... твоя одежда уже в машине.
Открывает дверь, и я юркаю на заднее сиденье. Он садится рядом. Таксист, заметив нас в зеркале, сразу трогает. И, судя потому, что адрес Ян не называл, ему известно - куда.
Ян берёт меня за руку, а я кладу голову ему на плечо.
- И кому из вас пришла эта гениальная идея?
- Какая именно?
- С похищением.
- Началось всё несколько раньше и ещё не закончилось, смотри ...
Машина останавливается возле городского парка. Его главная площадь превратилась в каток, а посредине стоит громадная, мерцающая всеми цветами радуги ёлка.
Я выскакиваю и задираю голову, потому что со свистом в небо уходит первая ракета, за ней другая, и ещё, ещё.
Взрываясь, они - литера за литерой - пишут моё имя.
Я хохочу.
Ян улыбается.
И когда перестаёт грохотать, сообщает, немного гордясь собой:
- Мы придумали вместе. Подарок тебе. С Рождеством.
Парк наполняют чистые серебристые голоса. И только тогда я замечаю, детвору. Они водят хоровод вокруг ёлки и громко кричат:
- Снегурочка! Снегурочка!
- Тебя зовут, - с улыбкой сообщает Ян, - беги.
- А ты?
- Подожду. Я ведь сказал: всё только начинается.
Целую его и бегу на каток.
У входа мне дают коньки и костюм Снегурочки. И я знаю: раз сказка только началась - конец ещё нескоро. Потому что я загадала, чтобы моя сказка была - длинною в жизнь.
А в Рождество самые заветные мечты обычно сбываются ...