Трубка отозвалась не сразу, прошло минуты пол, прежде чем раздался сигнал соединения.
— Отдел!
— Тай-йин, сколько раз я просил отвечать по форме, когда дежуришь?
— Шеф? Ничего себе! Я…
— Не кричи, я чуть не оглох. У стариков, конечно, бывают проблемы со слухом, но, уверяю, я держусь еще достаточно бодро.
— Извините, просто не ожидал вас услышать, — было слышно, как Тай-йин шепчет что-то находящемуся рядом. Судя по всему, Мвези, — Как вы?
— Неплохо сохранился, Тай-йин, спасибо. Не мог позвонить раньше, всякие, знаешь, процедуры, гимнастика… Прорву времени отнимает.
— Конечно. Понимаю. Конечно.
— Мне, разумеется, интересно, что вы там успели без меня натворить в отделе, но это потом. Когда выйду на службу. Сейчас мне нужна одна небольшая услуга. Слушаешь меня?
— Так точно, — сказал Тай-йин по-армейски, вне сомнения обращаясь сейчас в слух, — Что скажете.
— Я разбираю старые носители. У меня их целая коробка. Дочь любит снимки делать… Будет, что на пенсии посмотреть, пожалуй. Нашел какой-то странный, вроде бы не из домашних. Думаю вот, может служебный случайно прихватил… И просмотреть не могу, пару дней назад дисплей у инфо-терминала разбил. Ты не глянешь?
— Сущая ерунда. Вставьте носитель в инфо-терминал, я подключусь к нему отсюда и посмотрю, что внутри.
— Спасибо, Тай-йин, уже вставил. Ну и да, если вдруг там что-то рабочее, снеси ребятам Мунна, в лабораторию. Пусть анализ сделают или что у них там положено. Понятия не имею, что в последний раз снимал и где.
— Десять минут, шеф, и готово.
— Отлично. Ну тогда вызови меня, как выйдет. Отбой.
— Отбой!
Положив трубку, Маан обнаружил, что задыхается — точно за все время разговора не сделал ни единого вдоха. Сердце гулко билось в груди, как после подъема по крутой лестнице на несколько уровней. Но Маан был уверен, что сделал все правильно и достаточно осторожно. Конечно, Тай-йин любопытен, но на визоре заблаговременно была выставлена неверная дата — ни один эксперт не распознает, где и когда был сделан снимок.
«Возможно, только что я отослал свой собственный приговор своим же палачам, — подумал Маан мрачно, разглядывая молчащий войс-аппарат, — Но нет. Такого старого пса, как я, на этом не возьмешь. И у меня наконец будут доказательства. Доказательства того, мертв я или нет».
Он не ожидал звонка в скором времени: пока Тай-йин скопирует информацию, пока отнесет носитель в лабораторию, пока вечно занятые ребята Мунна найдут время взглянуть… Поэтому когда войс-аппарат издал резкий гудок, Маан вздрогнул, как от выстрела.
— Да? — сказал он в трубку.
Забранное сеткой отверстие динамика сейчас отчего-то казалось началом гигантского многокилометрового трубопровода. На другом конце которого кто-то пристально смотрел ему прямо в лицо. Ему даже показалось, что он чувствует запах чужого дыхания.
— Я, шеф.
— Тай-йин? Так быстро? Я же…
— Я подумал, чего ваше время тратить. Три минуты по часам, здорово, да?
— Да. Конечно. Ты… узнал что-то?
— Гниль, шеф. Служебный носитель, по всему видно.
Кровь в жилах стала густой, как масляная смазка. И сердце замерло, трепеща в отчаянной попытке протолкнуть ее.
— Т-ты… Ты носил ее в лабораторию?
— К чему? Тут и гадать нечего, даже Лалин разберет. Не одну сотню раз видел. Пятно Гнили, аккуратное как в учебнике. Верная первая стадия, и уже зрелая, судя по всему. Не знаю, где вы этого красавчика отщелкали, но можете передать ему, что у него в запасе хорошо если неделя. После этого многие наши ребята захотят с ним повидаться.
Тай-йин засмеялся своим обычным звонким смехом, который показался Маану скрежетом тупой пилы по зазубренной стали.
— А чего ты решил, что это мужчина?
— Ну вы спросили… — Тай-йин снова засмеялся, — Неужели я женскую ногу от мужской не отличу?
— Ах да, конечно. Только снимок старый, даже не помню, где и когда делал. Вряд ли вам придется работать с этим парнем. Но спасибо за информацию, помог.
— Пожалуйста, шеф. Рад был помочь.
— Отбой, Тай-йин.
— Отбой.
Последний рубеж обороны, который возводило его сознание, рассыпался прахом. Не галлюцинация. Не морок. Гораздо хуже.
Маан подошел к зеркалу. И в этот раз для того чтобы заглянуть в него ему потребовалось несколько минут. Точно зеркало было не просто прямоугольником с отражающей поверхностью, а дверным проемом, заглянув в который, можно увидеть нечто такое, после чего жизнь закончится. Другой мир, иное измерение. Полное страха, боли и отчаянья. В направлении которого он уже начал двигаться.
Лицо Маана, отразившееся в зеркале, походило на плохо сработанную маску — осунувшееся, какое-то запекшееся вокруг глаз, кажущееся твердым на ощупь. Глаза — два черных провала, две концентрированные точки полной пустоты.
«Это Гнилец, — отрешенно подумал Маан, замерев перед зеркалом, — Сейчас он еще похож на человека, но ты знаешь, как быстро они сбрасывают маскировку. Возможно, завтра у него выпадут все зубы. Или глаза втянутся внутрь, оставив пустые дыры глазниц. Может, его кожа превратится в дрожащую массу вроде холодца, а язык выпадет изо рта и будет свисать как плеть. Никогда нельзя угадать, чем наградит Гниль».
Но ему и ни к чему угадывать.
Он сам все увидит.
Если, конечно, у него будет для этого достаточно времени. «Хорошо, если неделя» — сказал Тай-йин. Он опытный инспектор, и сроки синдрома Лунарэ знает наизусть, не хуже его самого. Неделя до того момента, когда твое тело, которое, на самом деле, тебе уже не принадлежит, начнет скидывать ложные покровы, обращаясь очередным кошмарным творением Гнили.
Пистолет. Маан слепо пошарил рукой по ремню, забыв о том, что его пистолет так и остался у Мунна. «Как неудачно, — подумал он, и мысль была отстраненная, дребезжащая, как связка проносящегося по тоннелю поезда, — Было бы проще. Ствол в рот — и все. Нажать на спусковой крючок. Куда уж проще».
Маан вышел на кухню и взял с подставки нож, которым Кло обычно резала мясо. Длинная полоска стали, чей вес в руке был почему-то приятен. Он закатал рукав халата, обнажив дряблую кожу предплечья с лиловеющими под ним нитками вен. Надо лишь провести линию. Лучше несколько, но, может, хватит и одной. Тот парень, которому оторвало «ключом» ногу, справился крошечным канцелярским ножом. Но ему было легче. По крайней мере, он умирал человеком.
Прошло несколько минут. Маан стоял, прижав к внутренней стороне локтя нож, который вобрал в себя тепло его руки и больше не казался холодным. Просто провести линию. Но рука немела всякий раз, когда мозг отдавал ей приказание. Коченела, как у мертвеца. «Давай, — сказал ей Маан, — Не будем затягивать. Нам надо сделать все это быстро».
Кло и Бесс жалко. Самоубийцу посмертно деклассируют, а его семья теряет право на социальное пособие. Но Мунн, наверно, что-нибудь придумает. Представит это как несчастный случай или осложнение после болезни. Да, это было бы кстати. Жаль, он уже не сможет его поблагодарить.
Смелее. Решайся. Ты испытывал боль куда менее приятную. Возможно, боли и вовсе не будет. Только короткое жжение — и все. Совсем нетрудно.
Маан отшвырнул нож, тот несколько раз обижено звякнул о плитку пола и остановился где-то под столом. Даже на такое простое маленькое действие не было сил. Или же Гнилец уже пустил корни в его мозге и забрал контроль над телом. У любого существа есть инстинкт самосохранения, и Гнилец не исключение.
Маан без сил опустился на стул. Поздно. Ему надо было сделать это раньше. Теперь механизм защиты Гнильца не позволит ему так легко уйти из жизни. Значит, он останется здесь, немым зрителем, наблюдателем, вовлеченным участником. Будет медленно тонуть в перерождающемся сознании Гнильца, пока попросту не растворится без следа, оставив ему в наследство свое тело.
Когда пришли Кло и Бесс, Маан сидел в гостиной и делал вид, что смотрит теле-спектакль. Происходящее на экране сейчас было для него хаотичным наборов цветов и звуков, не имеющим никакого смысла. Но сейчас ему надо было чем-то себя занять. Когда открылась дверь, он вздрогнул. На миг ему показалось, что он видит в проеме чужие, незнакомые лица. Может быть, ребята из отдела. Зашли на запах Гнили. Его тело сейчас должно источать волну этого запаха, неощутимого обычными людьми, но вызывающим у инспекторов Контроля охотничью стойку.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Кло.
Вместо домашнего халата он надел брюки, которые обыкновенно надевал лишь выходя на службу. Прикосновение тяжелой грубой материи было неприятно, однако она надежно скрывала его ногу, отмеченную печатью Гнили.
Если Кло увидит пятно… Маана передергивало при этой мысли. Кло. Господи, она лишится рассудка. Гнилец в ее доме. Настоящий. Самый настоящий из всех, что только могут быть. Фальшивых пятен Гнили не бывает. Чудовище, пробравшееся в их дом и завладевшее телом ее мужа. Покойного мужа, ведь то существо, которое сидит сейчас в их гостиной, в брюках Маана, с кружкой Маана в руке, уже не Маан.
Об этом не устает повторить информационный отдел. Об этом предупреждают инфо-блоки, прерывающие постановки по теле в самый интересный момент. Об этом рассказывают детям в школах. Об этом не раз говорил сам Маан.
Кло смотрела на него, приподняв бровь. Видимо, она не знала, как себя вести после его вчерашней вспышки ярости, поэтому сделала самое простое, что может в такой ситуации сделать женщина — всем своим видом показывала, что ничего не произошло. И вопрос свой она задала обычным тоном, допустив лишь толику естественного беспокойства.
Маан вспомнил изображение в зеркале. Изможденное лицо смертельно-больного, еще недавно казавшееся молодым и свежим.
— Немного болит, — признался он, — Ничего страшного.
— Зачем ты надел брюки? Разве холодно?
— Знобит. Не обращай внимания.
— Хорошо.
Она действительно старалась сделать вид, что все хорошо. Но от Маана не могло укрыться, что, переодеваясь к ужину, она бросала в его сторону настороженные взгляды. Впрочем, это могло ему и показаться — сейчас он не был готов поручиться за то, что воспринимает окружающий мир достаточно трезво и объективно.
Кло не должна ничего узнать. Ни Кло, ни Бесс. Это убьет их. Или…
Маан обмер, только сейчас додумав до конца мысль, которая все вилась в голове, как верткое насекомое, не дающееся в руки. Простую, в сущности, мысль. О том, что если Кло и Бесс узнают о его болезни, они могут сделать то, чему он сам их учил. О чем постоянно твердил теле. Просто снять трубку войс-терминала и набрать номер. Или заполнить бланк заявки. Это очень легко, даже школьник может справиться с этим. И у Бесс есть соответствующий опыт.
Здравствуйте. Мой отец превратился в Гнильца. Пожалуйста, заберите его, мне очень страшно.
Аккуратные буквы на небольшом листке бумаги. У Бесс всегда аккуратные буквы, даже учительница часто ее хвалит за красивый почерк. И еще дети очень наблюдательны. Они часто замечают то, мимо чего проходит взгляд взрослого. Они на интуитивном уровне ощущают зарождение чего-то чужого, нового.
— Привет, Бесс, — сказал он, стараясь говорить весело, но чувствуя, как нелепо и фальшиво звучит сейчас его голос, — Как дела?
— Нормально, пап.
— Ну и замечательно… Ты у меня молодец, верно? И в школе порядок?
— Как всегда.
— Умница, — он поцеловал сухими губами ее в лоб, — Если будешь хорошо учиться в этом семестре, мы с мамой подумаем о том чтоб завести тебе домашнее животное. Скажем, мышку или…
— Джат! — Кло нахмурилась, — Ты же знаешь, что я выношу грызунов. Что за странная идея?
Но Бесс обрадовалась.
— Я буду, пап! — она обняла его, — Спасибо!
Ее радость была чистой, искренней и, прижимая к себе ее худое, еще детское, тельце, Маан ощутил укол стыда. Так, словно он только что предложил взятку родной дочери. Было в этом что-то отвратительное, постыдное. Но это ощущение прошло, лишь стоило ему вспомнить о себе самом. Сейчас опасность угрожала именно ему. И рассудок, опытный в подобных делах, просто пытался оттянуть ее как можно дальше. Инстинкт самосохранения, одинаково хорошо работающий что у человека, что у Гнильца.
Кло и Бесс переоделись и сели ужинать. Маан немного расслабился.
«Они могут ничего и не узнать, — думал он, делая вид, что его интересует только теле, — У шести процентов Гнильцов на второй и последующей стадиях не происходит внешних деформаций. Такого, встретив на улице, не отличишь от человека, если ты не инспектор Контроля, конечно. Внутри у них может быть полная каша, например, три сердца и полное отсутствие желудка, но внешне они остаются похожими на людей. Возможно, и мне предстоит что-то подобное».
Он просто оставит службу, не дожидаясь оставшихся до пенсии месяцев. Конечно, тогда ему не получить двадцать пятый класс, да и социальное пособие будет куда ниже, но он как-нибудь сумеет объяснить это Кло.
Перестанет выходить на улицу и встречаться со старыми знакомыми. В его положении это легко объяснить состоянием здоровья. Никогда не показываться в людных местах, не посещать соседей, не бывать в ресторанах и остановках общественного транспорта. Вести жизнь затворника, запертого в четырех стенах, как в склепе. Тогда есть шанс. Только что к тому часу останется от его собственного рассудка? Уже на второй стадии психика необратимо меняется — Гнилец обживается в мозгу, забавляясь с его нейронами по собственной прихоти и перестраивая под себя. Он, Маан, просто исчезнет, утонув в мутном потоке чужой сущности, растворится, пропадет. И кто знает, что тогда задумает существо, заполучившее его тело. Существо, которое будет жить в одном доме с Кло и Бесс…
Нет. Он не может оставаться здесь. Слишком велика угроза для тех, кто ему дорог. Он не имеет права обрекать их на такое будущее, кто бы ни был виноват в том, что с ним произошло, к ним это отношения не имеет. Значит, он должен закончить все, полагаясь лишь на себя. Дом перестанет быть ему надежным убежищем, станет западней, смертельной ловушкой.
А значит, надо бежать. Если он не может оборвать свою жизнь в нужный момент, надо просто покинуть обжитый дом и забыть о нем. То чудовище, в которое он превратится, не может иметь дома или семьи.
Маан осклабился, глядя на плоский экран. Бежать… С этой планеты никуда не убежишь. Где-то на Земле, где еще остались дикие, не тронутые человеком, места, это было бы возможно. Там есть атмосфера и ты волен двигаться в любом направлении. Здесь, в крошечном искусственном пузыре, прилепившемся к холодной поверхности Луны, спрятаться негде. Можно перебраться в другой жилой блок, но без документов и социальной карты он не протянет и нескольких дней. На Луне никогда не использовались наличные деньги, лишь социальные очки, начисляемые на счет владельца. А значит, тот, кто поставил себя вне закона, рискует умереть от голода.
Был еще один вариант, рассмотрение которого Маан откладывал до последнего. Деклассированные. Они есть в каждом жилом блоке, целые колонии их, где эти несчастные существа, во многом потерявшие сходство с человеком, доживают свои дни в смраде ядовитых испарений. Подземные коллекторы, заброшенные здания, системы теплотрасс и свалки отходов — это места их обитания. Грязные, в лохмотьях, покрытые зловонными струпьями, зачастую покалеченные, они проводят все время в поисках пищи и воды. И того и другого обычно не много, оттого редкий деклассированный живет больше двух-трех лет. Часты случаи каннибализма, да и другие мерзости творятся там на каждом шагу. Общество без закона, без будущего, без шанса. Свора примитивных хищников, пытающихся выхватить у жизни лишнюю минуту. Наверно, теперь это самая подходящая ему компания.
Он, Джат Маан, старший инспектор двадцать шестого класса, будет есть гниющее крысиное мясо, отобранное у тех, кто оказался слабее него, сцеживать по каплям вонючую, пропитанную смазкой и ржавчиной, воду, спать на голых камнях, подложив скудное тряпье. Станет одним из тысяч других существ, лишенных права на человеческое общество. И когда он умрет, его просто разорвут на части и съедят, возможно даже не дожидаясь, когда остановится сердце.
Маану показалось, что его внутренности проржавели и со скрежетом перетираются друг о друга. Но когда он встретил взгляд Бесс, ему даже удалось улыбнуться.
«Это тело все еще принадлежит мне, — подумал он в приступе какой-то хмельной, накатившей надежды, точно отблеск былой уверенности в своих силах на какую-то секунду осветил безжизненный черный лабиринт его будущего, — И я буду бороться за него. Я, Джат Маан, не сдамся без боя, даже если этот бой будет последним в моей жизни. Мы еще посмотрим, кто победит!».