— Смеешься? — привстал с нар Карашир. — Против постановления я не пойду!
— Пойдешь!
— Не пойду!
— Пойдешь! — прошипела Рыбья Кость. — Довольно… Я Бахтиору осла не дала, боялась, что пропадет! Ты отдал купцу его, пропал он. Теперь молчи, или уши я оторву тебе! — и она вцепилась ногтями в ухо Карашира. — Пойдешь?
Карашир молча старался оторвать пальцы Рыбьей кости от своего уха. Она ударила его по щеке и, рассвирепев, стала лепить оплеуху за оплеухой. Ошалелый, он вырвался, наконец, и, отмахиваясь, пополз на коленях в глубину нар. Соскользнув с них, опрометью кинулся к выходу, нечаянно наступив на руку дочки. Девчонка пронзительно взвизгнула, заревела. Рыбья Кость кинулась к ней, а Карашир тем временем выбежал во двор и, проскочив его, оказался среди беспорядочно нагроможденных скал. Здесь, слабая от паров опиума, голова его закружилась, он опустился на землю в расщелине между скалами, уронил голову на руки, замер в отчаянии. Затем, света не видя от головной боли, заполз поглубже в расщелину и, скрытый от посторонних глаз, завалился спать.
Успокоив ребенка, Рыбья Кость вышла искать Карашира. Но, не найдя его во дворе, вернулась в дом. «Увидит, что я успокоилась, придет сам!» Карашир, однако, не возвращался. «Надо его найти, — подумала Рыбья Кость, — а то еще накурится снова!»
Пересекла двор и, углубляясь то в один, то в другой проход между скалами, добрела до круглой площадки, где ущельцы недавно молотили хлеб. Здесь Карашира тоже не оказалось. Рыбья Кость повернула обратно и неожиданно увидела невдалеке стоящую на коленях Ниссо.
Рыбья Кость, крадучись, приблизилась к ней и, скрытая углом скалы, остановилась. Раздвигая руками щебень, Ниссо собирала в мешок оставшуюся от обмолота и занесенную ветром соломенную труху. «Вот как, — со злобой подумала Рыбья Кость, — за чужой соломой охотится!» — и подошла вплотную к Ниссо.
Ниссо резко обернулась, не поднимаясь с колен.
— Это ты? — едко произнесла Рыбья Кость. — Я слышу шорох — думаю, не курица ли моя сюда забежала… Что делаешь?
— Крышу обмазывать надо, глина есть, соломы нет, вот собираю, — холодно вымолвила Ниссо.
— Твоя, наверно, солома?
— Ничья, по-моему… труха это, ветер занес…
— Добрый ветер! От своих отнимает, чужим приносит… Покровитель да поможет тебе! Слышала я, Бахтиор для своей батрачки выстроил дом? Хорошо властью быть, можно батрачку взять — никто ничего не скажет… Жалею тебя, ездят теперь на твоей спине!
Возмущенная Ниссо вскочила:
— Глупости говоришь! По своей воле работаю!
— Для себя или для людей?
— А хотя бы и для людей? Для хороших людей не жалко!
— Это кто хороший? — подбоченилась Рыбья Кость. — Бахтиор, что ли? Был факир, как мы, власть взял, белый халат надел, теперь разбогатеть хочет? Из-за него мои дети голодны, сама голодна. Свой хлеб и есть нельзя даже!
— Ничего ты не понимаешь! Шо-Пир объяснял…
— Собака твой Шо-Пир! Для тебя он хороший, для меня собака. Бахтиор тоже для тебя хороший… Одного мужа мало, еще двух завела! Дрянь ты…
— Я дрянь? Ах ты, змеиная кожа! — вдруг рассвирепела Ниссо, кинулась к Рыбьей Кости и вцепилась ей в волосы. — Скажи еще — дрянь?!
Рыбья Кость, в свою очередь, вцепилась в косы Ниссо, крича:
— Дрянь, воровка, чужую солому крадешь! Убирайся отсюда!
Таская одна другую за волосы, обе повалились на землю. Если б камни не были острыми, драка продолжалась бы долго. Но, ободрав себе бок, Рыбья Кость вскочила первая и с пронзительным криком: «Убить меня хочешь, убить!» схватила с земли острый камень, швырнула его в Ниссо. Ниссо уклонилась, рванулась к Рыбьей Кости, но та, продолжая ругаться, уже скрылась за углом скалы.
3
Ниссо вернулась домой злая и недовольная собой. Стоило ей, в самом деле, связываться с этой полоумной? Рыбья Кость исцарапала руки и плечи Ниссо да еще разорвала платье. Впрочем, ей тоже досталось. Ниссо с удовольствием вспомнила нанесенные Рыбьей Кости удары. Уж конечно, Рыбья Кость теперь по всему селению будет говорить о ней гадости. Пусть! Ниссо покажет всем, что ей плевать на подобные разговоры. А для Шо-Пира… ну и для Бахтиора, Ниссо будет делать все, все!
Замешивая принесенную соломенную труху в жидкой глине, Ниссо с нетерпением ждала Шо-Пира, чтоб вместе с ним обмазать крышу пристройки. Бахтиор и Худодод, отправляясь в Волость, обещали вернуться не сиатангской тропой, ведущей от Большой Реки, а более коротким, хоть и трудным путем, через перевал Зархок. Тропинка к перевалу, идущая мимо дома Бахтиора, поднималась зигзагами прямо по склону встающей за садом горы. С утра в этот день Шо-Пир ушел вверх по тропинке, чтобы где-то на пути к перевалу починить тот висячий карниз, через который Бахтиору и Худододу будет очень трудно провести груженых ослов. И вот уже скоро закат, а Шо-Пира не видно!
Не дождавшись Шо-Пира, Ниссо подняла на крышу плоское корыто с раствором. Подоткнув платье, ползая на корточках, она ладонями размазывала глину по крыше. Время от времени поглядывала на уходившую вверх от сада тропинку, — воздух был чист и прозрачен. Тропинка видна издалека; Шо-Пир все не появлялся. С тех пор как исчезла луна, ветра не было, — осень, казалось, выпросила себе у зимы еще немного покоя и из последних сил держалась в сиатангской долине. Но даже и в безветренную погоду дни были холодными. Ниссо зябла и, думая о Шо-Пире, досадовала, что до сих пор не связала ему чулки, — ведь там, на пути к перевалу, сейчас еще холоднее. Ведь он не прожил всю жизнь в Высоких Горах, не привык, наверное, плохо ему!
«Только кисточки сделать осталось, — думала Ниссо. — Домажу вот этот угол, возьмусь за чулки, завтра ему подарю, не то еще выпадет снег…»
Но и домазывать угла ей не захотелось. Бросив обратно в корыто зачерпнутую было пригоршню жидкой глины, Ниссо обтерла руки, спустилась с крыши во двор. Наскоро обмывшись в студеном ручье, направилась к террасе, чтобы выпросить у Гюльриз моточек синей шерсти.
Подойдя к террасе, Ниссо увидела Гюльриз, стоявшую неподвижно, спиною к ней. Запрокинув голову, старуха глядела из-под ладоней на зубчатые, облитые снегами и в этот час окрашенные густым потоком заката вершины горного склона.
— Что смотришь, нана?
Тут только Гюльриз заметила девушку, потерла ладонью напряженную шею, тяжело вздохнула:
— Если Бахтиор не придет завтра или сегодня, пропала наша богара.
— Какая богара, нана?
— Вот желтое пятнышко, видишь? — Гюльриз протянула жилистую руку к горам и повела худым пальцем по очертаниям горящих в закате склонов. — Там посеял Бахтиор богару. Видишь?
— Вижу теперь, — произнесла Ниссо. — Ничего не говорил он мне. Почему так высоко?
— Где найдешь ближе землю? Просила его сразу после собрания пойти принести хлеба, а он: «Некогда, мать! Успею. Сначала в Волость надо сходить!» Все о других думает, о себе думать не хочет. И Шо-Пиру сказал: «Ничего, долго еще не пропадет богара». А я знаю — пропадет. Завтра сама пойду туда; старая я теперь, как взобраться, не знаю. Молодой была — ничего не боялась.
— Не ходи, я пойду! — не задумываясь, сказала Ниссо.
Старуха оглядела девушку, будто оценивая ее силы. С сомнением покачала головой:
— Носилки длинные, длиннее тебя. Ты ходила с носилками?
— Никогда не ходила, — призналась Ниссо.
— Тогда как пойдешь? Качаться на скалах надо, на одном пальце стоять, другой ногой — дорогу искать. Ветер дует, тяжелые носилки за спиной, с ними прыгать нельзя… Много лет надо ходить с носилками, чтоб научиться лазить в таких местах. Упадешь — мертвой будешь! Бахтиор подкладки из козлиного рога к подошвам привязывает, когда ходит на богару. Он взял их с собой, других нет… Шо-Пир хотел пойти туда, я сказала ему: нельзя, не обижайся, русский не может так ходить, как мы ходим по скалам. Послушался, не пошел. И ты не ходи. Я тоже не пойду. Один Бахтиор мог бы, но нет его. Пускай богара пропадает.
— А что весной будем сеять?
— Не знаю. Шо-Пир сказал: не беспокойся, будем… Откуда мне знать, что Шо-Пир думает? По-моему, траву варить будем!
— Нана! — горячо воскликнула Ниссо. — Я много ела травы, я могу жить травой, ты тоже, наверное, можешь… Шо-Пир — большой человек, руки большие, ноги большие; хорошо есть ему надо, что будет с ним? Пропадет, если траву есть будет. И Бахтиор тоже — мужчина!
— Вот я и говорила Шо-Пиру! Смеется. Говорит: Бахтиор муку привезет.
— А как ты думаешь, нана, привезет он?
— Не знаю, Ниссо. Мужчины сначала выдумают, потом своим выдумкам верят, у мужчин всегда в уме надежд много… Я думаю: может быть, не привезет…
Они поговорили еще, делясь сомнениями. Старуха вспомнила прошлые тяжелые зимы и свою жизнь: как трудно ей приходилось, когда Бахтиор был еще маленьким, а муж ее, отправившись зимой на охоту, бесследно пропал в снегах. Ниссо слушала Гюльриз, и в душе ее поднималась острая жалость и к старухе, и к Бахтиору, и к самой себе. Вот Шо-Пир рассказывает о стране за горами, где люди совсем не так — очень хорошо живут. Нет, этого, пожалуй, не может быть! Пожалуй, правда, даже такой человек, как Шо-Пир, просто придумывает сказки! Хороший он, жалеет Ниссо, хочет развеселить ее!
Гюльриз рассказала, что прошлой весной Бахтиор не захотел взять зерно в долг у купца, ходил в Волость, принес оттуда мешок зерна, а потом вздумал лезть вот на эти высоты. Все смеялись над ним, говорили, что он сумасшедший, а он все-таки полез и расчистил там площадку, засеял, а теперь вот убрать надо было, а он не убрал — о других заботится, а где слова благодарности? Недружные люди в селении, как цыплята без курицы! Под крыло бы их всех да пригреть!
— А ты думать об этом не смей, — старуха показала на зубцы вершин. — У нас и носилок нет.
— А с чем Бахтиор пошел бы?
— Бахтиор? У Исофа брал он, мужа Саух-Богор.
— Знаю. Ходила к нему с Бахтиором, когда ослов собирали… Нана?
— Что, моя дочь?
— Дай мне немного синей шерсти… На кисточки к чулкам не хватает.
Получив моток, Ниссо отправилась в пожелтевший сад, к излюбленному камню, но не месте ей не сиделось. Спрятав работу, она выбралась из сада и побежала в селение.
Саух-Богор приняла Ниссо хорошо, как подругу, и обещала дать носилки, но только чтоб об этом не узнал Исоф:
— Не любит он тебя! Знаешь, после собрания он так меня избил, что три дня я лежала. — Саух-Богор показала Ниссо припухшие синяки кровоподтеки. Только ты никому не говори об этом, иначе поссорюсь с тобой!…
— Хорошо, не скажу, — ответила Ниссо и с внезапной, неведомой к кому обращенной злобой добавила: — Только я бы… не позволила бы я, Саух-Богор, бить себя!
— Ночью приходи, — сказала Саух-Богор, будто не услышав Ниссо. — Исоф в полночь как раз… — Саух-Богор запнулась. — У стены я носилки оставлю. Спать он будет ночью!
— Хорошо, я приду ночью, — согласилась Ниссо и подробно расспросила Саух-Богор, как нужно наваливать груз на носилки, чтоб он не нарушил равновесия и чтоб не сполз набок, когда, может быть, придется пробираться с ним в трудных местах.
Довольная и уверенная в себе, она вернулась домой. Шо-Пир был уже здесь, но очень устал и, едва Гюльриз накормила его кислым молоком и сушеными яблоками, завалился спать, — все еще в саду на кошме, потому что, несмотря на холодные ночи, не хотел расставаться со свежим воздухом.
Задолго до рассвета Ниссо выбралась из дому, потихоньку прокралась сквозь сад, спустилась в селение.
Жилье Саух-Богор находилось на полдороге к крепости. Все небо было в облаках, скрывших звезды и укутавших ущелье так плотно, что тьма была непроглядной. Ниссо знала: надо ждать снегопада, в горах снег уже, вероятно, выпал, и идти, пожалуй, опасно. Но об опасностях Ниссо не хотела задумываться и убедила себя, что путь к богаре найдет…
Подходя тесным переулком к дому Саух-Богор, она вдруг услышала скрип камней.
— Тише, кто-то идет. Стой, дурак! — явственно послышался в темноте голос Рыбьей Кости.
«Что она делает здесь?» Сердце Ниссо забилось учащенно.
— Кто тут? — сдавленным голосом произнес Карашир.
Рыбья Кость оказалась смелей — возникла в темноте прямо перед Ниссо. Ниссо различила и согнутую под тяжелым мешком фигуру Карашира.
— Ну, я! Идите своей дорогой, — загораясь злобой, ответила Ниссо.
— Это ты? Вот как! — отступила в темноту Рыбья Кость. — Что делаешь тут? Шляешься по ночам? Смотри, Карашир, вот кого они пригрели: люди спят, а распутница бродит… Как думаешь, к кому она крадется?
Ниссо чувствовала, что сейчас снова кинется на ненавистную женщину. Но Карашир сказал:
— Оставь ее, жена. Не время для ссоры.
На этот раз Рыбья Кость послушалась мужа. Бормоча что-то себе под нос, она исчезла во тьме вместе с тихо попрекающим ее Караширом.
Ниссо двинулась дальше, стараясь догадаться, что за мешок нес Карашир и куда? Ни до чего не додумавшись, потихоньку, прокралась во двор Исофа, нащупала оставленные Саух-Богор у стены носилки. С трудом взвалила их на плечи, обвязалась сыромятными ремешками и отправилась в путь. Никто не заметил ее, пока она пробиралась к подножью каменистого склона.
Добравшись до подножья склона, она медленно начала подъем, цепляясь за выступы камней, когда порыв ветра грозил сбить ее с ног. Ветер разогнал облака, Ниссо поняла, что снегопада пока не будет. Она очень хотела подняться как можно выше, прежде чем наступит рассвет. Только бы Шо-Пир и Гюльриз не увидели ее с носилками на этих склонах!
Когда красный рубец зари набух над гребнем противоположной горы, а небо сразу заголубело, Ниссо, исцарапанная, потная, задыхающаяся, была уже так высоко над селением, что простым глазом вряд ли кто-либо мог ее обнаружить. Волосы на ветру хлестали ее раскрасневшееся лицо, взгляд был быстрым и точным, сразу замечавшим именно тот выступ или ту зазубрину в скале, какая была нужна, а в тонких, плотно сжатых губах выражалась твердая, упрямая воля. Пальцы босых ног были такими чуткими, что, казалось, видели то, чего нельзя было увидеть глазами.
4
Перебраниваясь, Карашир и Рыбья Кость медленно подымались к крепости. Миновав полуразрушенные ворота, приблизились к мельнице и удивились, услышав тихий, протяжный скрип вращающегося жернова. Отведенная из нового канала вода, журча, бежала под мельницу и маленьким водопадом рассыпалась с другой ее стороны. Рыбья Кость, нащупав притолоку входа, пригнулась и первая вступила в длинное, узкое помещение мельницы, к ее удивлению полное людей. В дальнем углу мигал крошечный огонек масляного светильника, тускло освещавший сидящих вдоль стен мужчин. Рыбья Кость, не задумываясь, потянула за собой растерянного Карашира, сдернула с его спины мешок, кинула его на другие навороченные у входа мешки.
— Много народу вижу, благословение покровителю! — сказала она, усаживаясь на мешках и вглядываясь в обращенные к ней лица безмолвствующих ущельцев. — Карашир, тут и тебе место есть!
Карашир, несмело озираясь, сел.
— Как в доброе время собрались, — продолжала Рыбья Кость, обращаясь к молчащим мужчинам. — Тебя, Исоф, вижу… Али-Мамата вижу… Здоров будь, справедливый судья Науруз-бек! Да будет светла твоя борода, и ты здесь, почтенный Бобо-Калон? Другие мелют, и мы пришли… Позволишь ли нам?
— Круг, размалывающий зерно, умножает блага живущих! — спокойно и наставительно произнес Бобо-Калон. — Покорный Питателю подобен огню, не нарушающему законов!
Карашир понял, что, придя сюда, он как бы возвращается в круг почитающих Установленное и что Бобо-Калон напоминает ему об этом. Встретив взгляд Али-Мамата, племянника бежавшего в Яхбар мира Тэмора, Карашир заметил насмешку в его мутноватых глазах. И, чувствуя, что, ожидая его почтительного приветствия Бобо-Калону, все сидящие смотрят на него пренебрежительно, уязвленный Карашир молчал. Стоило ли два года идти против Установленного, ссориться со всеми, кто негодует на новую власть, чтоб сейчас, из-за мешка муки, снова признать себя презреннейшим из презренных, самым ничтожным из всех сиатангских факиров?