Г. Гросс в своем фундаментальном труде рекомендует следователям изучать графологию, приводит рецепты, пригодные, по его мнению, в их практической деятельности. Так, он советует обращать внимание на употребление в рукописи старинных форм букв, что, как правило, будет обозначать их выполнение пожилым человеком. Труднее, по его мнению, отличить мужской почерк от женского, но и этому следователь может научиться. Есть в «Руководстве» и такое утверждение: «Когда ученый пишет как писец, а купец как художник, то это означает, что они ошиблись выбором профессии». Тезис несколько сомнителен, хотя предпосылка о влиянии профессии на почерк вполне обоснованна.
Гросс, официально признанный «отцом криминалистики», писал: «Каждому известно, что почерк необразованных крестьян вовсе не похож на письмо элегантной дамы, что ребенок пишет иначе, нежели старик, и что, наконец, почерк чернорабочего не может быть принят за почерк ученого. Если же это так, то вот уже мы признали как существование графологии, так и первые ее основные положения. Если мы пойдем далее, то и противник графологии найдет почерки, принадлежащие педанту, легкомысленному, любопытному, нервному или энергичному; он признает особые почерки у аристократической дамы, у солдата, торговца, ученого: таким образом углубится в исследования чисто графологические.
Первое место должно быть отведено личному изучению различных почерков, личным наблюдениям, которые потребуют немало труда и времени. Изучение почерков приносит следователю двоякую пользу: он учится по почеркам узнавать людей и приобретает навык определять, есть ли достаточные данные для суждения о тождестве почерка, чтобы предложить их на рассмотрение сведущих лиц. Следователь не только наблюдает почерки, но и может изучать тех лиц, которым они принадлежат. В личных же сношениях своих с людьми он имеет постоянную возможность проверять те выводы, которые он строит на основании их почерков. Богатый материал для этого представляет любое уголовное дело: почерки коллег, писцов, подписи свидетелей и обвиняемых, нередко различные письма и иные документы, прилагаемые к уголовному делу, открывают ему возможность каждодневного изучения. Для этого необходимо только любить свое дело».
Г. Гросс указывал, что «нетрудно отличить быстрый, беглый, равномерный, разборчивый, с своеобразно недописываемыми словами почерк торгового человека. Солдат пишет довольно схоже с купцом, только четче и тверже, так сказать увереннее, несомненнее. Чиновник имеет почерк, который можно назвать “подержанным”. Учитель народной школы, который постоянно учит детей писать образцово, никогда не достигает роскоши иметь самостоятельный почерк: он пишет и в школе, и в жизни почерком прописей, так же как и врач, утружденный практикой, пишет свои частные письма почерком рецептов».
Часто в почерке отражаются и национальные особенности: и французы, и англичане, и американцы пишут не так, как другие. Внимательно изучив их почерки, можно прийти к заключению об особенностях своего национального характера. Конечно, бывают и исключения, но вполне можно согласиться с тем, что много значат также наследственность и физические особенности, например, близорукие всегда пишут очень мелко.
«Мы пишем не только рукой, но и мозгом», и это совершенно справедливо. Лучше всего это подтверждается, если мы попробуем сравнить не почерки различных лиц с разными характерами, но почерки одних и тех же лиц в различные моменты их жизни. Вполне логично отсюда следует, что многие душевные болезни гораздо ранее обнаруживаются в письмах заболевающих, нежели в каких-нибудь физических признаках.
Нетрудно определить, что рукопись писана под диктовку: 1) по тем ошибкам, которые можно объяснить не чем иным, как невнятным произношением или неверным восприятием слуха, 2) когда почерк и орфография писавшего свидетельствуют о гораздо меньшей степени образования этого последнего, нежели говорит о том самое содержание письма, 3) более всего по тому признаку, что писавший, по-видимому, не прилагал к работе умственных усилий. Тогда мы обнаружим то своеобразное соотношение между почерком и работой мысли, которое всегда отсутствует в диктанте.
Заботливое внимание, обращенное на внешние особенности почерка, достигает высшей своей степени, когда писавший старался скрыть свой собственный почерк, когда он подделывался под чужой почерк и поэтому вынужден был следить за каждой мелочью, за каждым штрихом. Эта старательность бьет прямо в глаза в тех случаях, когда писавший хотел в то же время замаскировать и это самое усердие и произвести впечатление, что письмо как будто писано бегло, между тем как в действительности слова выводились с величайшими усилиями», – подчеркивает Ганс Гросс.
Идентификация по почерку, ясная в обыкновенных случаях, перестает быть очевидной, когда пишущий изменяет свой почерк, чтобы его не узнали (намеренное изменение почерка, анонимное письмо) или чтобы выдать его за почерк другого человека (подделка путем подражания).
Альфонс Бертильон утверждал, что «почерк каждого индивида имеет свои отличительные черты и особенности письма, которые подделыватель не может все воспроизвести, и в то же время, вопреки своему желанию, он вносит в подражание особенности своего почерка».
Кто сумееет так подделать чужой почерк, что он действительно будет производить впечатление бегло написанного, о том можно сказать, что он достиг в этом отношении совершенства, потому что преодолел самое труднейшее в искусстве подделки. Но раз эта техническая сторона подлога исполнена неудовлетворительно, то при первом же взгляде на рукопись чувствуется какое-то внутреннее в ней противоречие, хотя на первых порах и не сумеешь разгадать, в чем оно заключается. Но как только начнешь тщательно всматриваться в письмо, является мысль: «Почерк кажется беглым, но на самом деле он не таков».
Самое важное, что может извлечь следователь из изучения почерков, это, несомненно, умение разгадать по почерку характер человека. Для этого требуется отчасти природная способность, отчасти навык. Говоря о том, как приобрести этот последний, мы в то же время должны коснуться вообще способов анализа и оценки почерков. Кто же намерен лишь бегло ознакомиться с этим делом, тот может брать для изучения что придется. Для систематического изучения должно прежде всего собрать почерки хорошо знакомых лиц, характеры которых, возраст, занятия и т. п. точно известны. Эти почерки должны послужить началом, т. е. в них следует вчитываться с предвзятой целью отличить в почерке ту или другую особенность характера, – советует отец криминалистики.
Предположим, что некто известен нам как поспешный или легкомысленный человек; следовательно, мы должны приложить усилия к тому, чтобы уловить в его почерке внешнее выражение поспешности или легкомыслия. Если мы, по нашему мнению, такие признаки нашли, то запишем их на память и будем повторять проверку правильности наших выводов. Когда таким образом будет собран достаточный материал почерков разного рода, то его разделяют на группы: сначала по возрастам, потом по полам, по цели письма (беглая заметка, серьезный труд и т. п.), потом по другим качествам.
Разделив какую-нибудь группу с известной точки зрения на более мелкие части, следует проверять эти подразделения и пытаться делать обобщения, что именно выражает почерк того или иного типа. Такая работа в высшей степени интересна и увлекательна: кто раз попробует ею заняться, тот отдастся ей со страстью, которая возрастает по мере того, как постепенно выясняется вся степень приносимой ею пользы. Кто ревностно занимается изучением почерков, тот в каждом попавшемся в руки протоколе сумеет почерпнуть для себя кое-что полезное: так, сначала он рассмотрит подпись, постарается разгадать по ней все, что в состоянии, и затем уже по данным, имеющимся в протоколе, проверит правильность своих предположений. Кто так делает, тот в самое короткое время достигает того, что все потерянные минуты с избытком будут вознаграждаться тем, что будет добыто в другом направлении, – пишет Ганс Гросс.
Гросс не только заимствовал рекомендации у графологов, но и сам разработал механический способ угадывания характерных особенностей человека по почерку. Он советовал водить по написанному сухим пером, спичкой или мысленно глазами как бы обводить букву за буквой, стараясь делать это приблизительно с той же скоростью, с какой писался текст. И заключал: «Отнюдь не преувеличение и не плод воображения, если окажется, что при этой операции на самом деле приходишь в особенное состояние, совершенно соответствующее тому, в котором в свое время писана была исследуемая рукопись. Испытываешь нервное возбуждение, радость, гнев, те же самые чувства, под влиянием которых писал собственник рукописи». Отсюда неизбежно вытекал вывод, что, обладая опытом и впечатлительностью, таким образом можно отгадать способности и характер писавшего. Следственная практика не восприняла эту рекомендацию.
Каждый из нас одни и те же буквы в разное время может писать неодинаково, часто меняет их очертания на одной и той же строке и, кроме того, допускает иногда употребление и особенных характерных форм букв. Поэтому тождество букв получается лишь тогда, когда оно продиктовано одним и тем же мозгом, когда в основании их лежат одна идея, одно стремление, одна личность. И только при этом условии две буквы могут выглядеть совершенно одинаково. Но если они продиктованы не одним мозгом, не принадлежат одному человеку, то они всегда выглядят несходно, – считал Ганс Гросс.
Е. Ф. Буринский в начале прошлого века писал, что поиск связей между свойствами личности и почерком должен быть главной задачей почерковедения. Он считал, что «связь между физической природой человека и строением его почерка существует несомненно. Опираясь на произведенные уже исследования, мы имеем полное право сказать, что почерк заключает в себе полное отображение человека, но в скрытом состоянии, как не проявленная, но уже экспонированная фотографическая пластинка, остается только найти проявитель».
Е. Ф. Буринский полагал, что, «побудив врачей-невропатологов изучать письмо, суд окажет услугу не только правосудию, но и вообще человеческому знанию. Очень многие вопросы истории могли бы быть легко и с несомненностью разрешены изучением почерка того или другого лица в отношении его нормальности или болезненности. Разве в нескончаемом споре о Дмитрии Самозванце не явился бы ценным положительный вывод сравнительно-научного исследования почерка этого загадочного лица с почерком Грозного царя, если бы этим выводом было установлено, что большая часть основных элементов почерков совпадает или что одинаковых основных элементов в сравниваемых почерках совсем нет?»
Почему, например, английские дети, обучающиеся во Франции и Германии, сохраняют (что единогласно утверждают педагоги) особенности английского письма; почему ученики одного учителя, копируя одни и те же прописи, вырабатывают, каждый отдельно, собственные почерки? Отклонения от установленной прописи встречаются у каждого индивидуума. Каждый производит механическое писание на свой лад, каждый вырабатывает свои особенные, индивидуальноспецифические формы характерного письма.
Таких вопросов можно поставить множество. Все они убеждают, что существует несомненная связь между физической природой человека и строением его почерка. Каждая строка рукописи человека есть подробнейший указатель его особых примет, писанный на языке очень еще мало нам известном, но доступном изучению, – считал Буринский.
Почерк есть весьма сложная функция очень многих переменных – это правда; сложность, заслоняя от нас закономерность, порождает мнение, что почерк представляет нечто случайное, не подчиненное никаким умопостижимым законам. С тем же недоверием (и по тем же причинам) относимся мы к возможности уловить зависимость между почерком и физической природой пишущего, несмотря на то, что уверенность в индивидуальности почерка лежит в основе современной общественной жизни: мы шагу не делаем без «документа», без расписки, твердо веруя, что «где рука, там и голова».
Ученый призывает разобрать содержание памятников клинообразного, иероглифического и другого письма, считает, что мы использовали эти памятники лишь наполовину, а может быть, и того меньше. Всякий рисунок, исполненный человеком, есть результат компромисса между тем, что он хотел изобразить, и тем, что он мог изобразить, между желанием и средством его исполнения. Отсюда индивидуальность и в живописи, и в почерке. Не произволу изобретателя обязаны своим происхождением письмена; они явились результатом бессознательных идеомоторных движений, а характер этих последних вполне определялся, с одной стороны, намерением, а с другой – возможностью.
Раскопки в почерках дадут не меньше исторического материала, чем раскопки в курганах. Для почерковедения это богатый материал именно потому, что открываемые и публикуемые документы весьма разнообразны: контракты, завещания, частные письма, счета и проч. Чем глубже зарываешься в эту работу, тем больше убеждаешься, что в почерке весь человек, со всеми его физическими и духовными свойствами. Внешний вид почерка находится в полной зависимости от душевного состояния пишущего в момент писания.
Под именем «графология» давно уже известно искусство определения по внешнему виду почерка, характера лица, которому он принадлежит. Графологи исходят из положения, что в особенностях почерков должны отражаться характер личности и ее различные индивидуальные качества, как отражаются они в жестах, манерах, походке, голосе и проч. Зачатки этой мысли графологи находят в древности, например у Светония, Аристотеля, поэта Менандра и др.
С VII по XVI в., т. е. в так называемые Средние века, письмо, во-первых, отличалось прямым или близким к прямому почерком; во-вторых, представляло некоторый род рисования и, в-третьих, предполагало значительную трату труда и времени. Тогда как письмо до VII в. и с XVI в. отличалось: 1) косым или приближающимся к косому почерком, 2) было менее красиво и 3) характеризовалось быстротою, легкостью, свободою. Значит, прямой почерк указывает на медлительный, кропотливый характер письма и принадлежит к векам невежества, упадка наук и искусств, тогда как косой почерк отличается быстротой и непринужденностью, выражением индивидуальности пишущего и тем самым отвечает требованиям скорописи, этим существенным отличием человека культурного, занимающегося умственным трудом.
Чем более письмо становилось общераспространенным искусством у народов, пишущих слева направо, тем более входил в употребление косой почерк. И наоборот, у народов, писавших справа налево, установился прямой почерк. Все левши, пишущие слева направо, держатся отвесного или влево же наклонного почерка, даже и тогда, когда, владевши прежде правой рукой, держались косого почерка, наклонного вправо. Это поразительное согласие объясняется анатомической необходимостью писать косым почерком, так как только благодаря этому можно выполнить основное правило: приводить при письме в действие возможно меньшее число мышц с возможно меньшим напряжением силы для расходования их энергии малыми количествами в целях повышения продолжительности их работы, – писал Е. Ф. Буринский.
Графометрический метод представлял значительный прогресс по сравнению с каллиграфическим и графологическим. Не останавливаясь на чисто внешних сходствах, французский криминалист Э. Локар исследовал внутреннюю структуру почерка, выделял его индивидуальные особенности и оценивал их с количественной стороны. Большой его заслугой было то, что он разработал технические приемы графометрической идентификации, сформулировал практические правила там, где его предшественники ограничивались лишь теоретическими указаниями. Конечно, его система не позволяла разгадать все загадки почерков, но во многих случаях обеспечивала решение проблем, перед которыми старые методы были бессильны. Приемы графометрии были распространены на документы, подделанные путем подражания типографскому шрифту, а также на тексты, выполненные на арабском, китайском и еврейском языках.