— Идут от этрусков из-за Тибра через Антемны и Коллаций, — объяснил Плистин. — Поторопимся, а то застрянут в правых воротах, и придётся ждать.
Но стражники остановили караван, чтобы собрать пошлину, и путники спокойно выехали в правые ворота, к Габиям. Дорога пошла между гипподромом и берегом озера. Город был уже рядом. Ромул с интересом разглядывал торчащие над стенами крыши, которые все, словно рыба чешуёй, были покрыты черепицей: совсем как крыша храма Юпитера в Альбе. Стена, сложенная из крупных одинаковых плит, тянулась по земляному возвышению, заросшему шиповником. Впереди неожиданно возник ещё один караван, хотя до этого дорога впереди была пуста. Вот оно что, он выходит из города, значит, там ворота. Но караван шёл на восток, к Пренесте, и когда всадники достигли двух широких въездных башен, там уже никого не было. Ворота, сбитые из толстых, ровно обтёсанных досок, были распахнуты настежь, путники заехали в город и остановились.
Они оказались на широкой, мощённой ровными камнями площади, впереди виднелись здания с лестницами и колоннами, слева пёстрые навесы и повозки торговцев, там был рынок — почти такой же, как в родной Альбе, только гораздо больше. Пока Ромул оглядывался, спешившийся Плистин подошёл к стражнику.
— Поручительство Агиса из Кум? — переспросил тот и подозвал помощника, длинного рыжеволосого юношу, у которого за плечами болтался железный шлем.
Юноша взялся показывать дорогу, и все поехали по неправдоподобно прямым ровным улицам, пока не достигли ворот в каменной крытой черепицей стене, над которой поднимались ветки деревьев. Стражник постучал вделанным в створку поворотным кольцом по шляпке гвоздя, всадники спешились. Появившийся слуга приоткрыл ворота и, услышав от Плистина имя Гнея Клелия, взял Анту под уздцы. Юный стражник, удостоверившись, что приезжих приняли, отправился назад.
Агис, живой, приветливый, доброжелательный, сразу понравился Ромулу. Он принял гостей в саду, велел подать обед, сам сел за стол напротив Плистина и тоже принял участие в трапезе. Плистин рассказал, что Фаустул, его брат, стал из простого пастуха старшим над стадами Амулия и хочет выучить сыновей, а Гней Клелий одобрил эту затею и посоветовал обратиться к Агису за помощью. Агис с улыбкой разглядывал братьев, сказал, что они ему нравятся, и послал за учителем Никанором из греческой общины Габий, который родился и вырос здесь, — латинский был для него не менее родным, чем греческий. Учитель, он же хозяин школы, оказался крепким, широколицым, со светлой полукруглой бородой и спущенными на лоб волосами. Агис изложил Никанору суть дела, и они стали обсуждать тонкости обучения братьев. Отдохнувшие дети с интересом и тревогой прислушивались к разговору взрослых.
— Ты оставишь их жить здесь? — спросил Никанор.
— Нет, это неудобно. Лучше бы ты поселил их у себя.
— Хорошо, — кивнул тот, сделал заметку палочкой на вощёной дощечке и продолжил: — Срок обучения три года. За это время я научу их счёту, письму, чтению. Могу даже немому чтению, но это за особую плату.
— Не надо, — вмешался Плистин. — Это же бесполезно!
— Как знать, — возразил Никанор. — Иногда очень даже полезно, например, если нужно передать на людях тайное сообщение. Впрочем, как хочешь. Греческий язык?
Плистин покачал головой:
— Вряд ли он им пригодится. Но хорошо бы этрусский.
— Кто же учит этрусский? Его и так все знают.
— Это в Габиях, — заметил Агис, — а Альба стоит на отшибе.
— Хорошо, будет этрусский, у меня помощник этруск, — Никанор сделал очередную отметку.
— Ещё я бы хотел, чтобы ты преподал им историю Энея.
— Да, конечно, на уроках чтения мы изучаем историю богов и героев, в том числе и Энея.
— Это хорошо, — кивнул Плистин. — Но из трёх городов, где правили прямые потомки Энея, только в Альбе Лонге они правят до сих пор.
— Правда, у них самих не осталось прямых потомков, — хмыкнул Агис.
— Это не важно, — возразил Плистин. — Отец хочет, чтобы племянники знали о славных корнях своего города.
— Ладно, будет им Эней, — согласился Никанор, сделал пометку и продолжил: — Пеший бой на мечах, метание копья и диска, лук. Начала выездки, обращение с конями, скачки с препятствиями, основы конного боя.
— Тут всё будет в порядке, — улыбнулся Плистин, — они выросли среди лошадей.
Потом пошли денежные разговоры, в которые Ромул и Рем не стали вникать.
Глава 6. ШКОЛА
...шествуй смелее,
Шествуй, доколе тебе позволит
Фортуна.
Длинный дом, выходящий глухой стеной на улицу, а окнами на истоптанный, пыльный двор. Каменный забор, хозяйственные постройки и единственное дерево посередине. Ромул оглядывается. Невесёлое место. Неужели здесь придётся провести несколько лет? Но если отец велел, значит, так нужно... Братьям отводят каморку рядом с комнатой учителева помощника Авла, худого высокого старика с совершенно седыми длинными волосами и клочковатой тоже белой бородкой. В его владениях царствует сабинянка Нумия, большая, громогласная, ведущая себя как хозяйка.
Она устраивает постели из соломы, накрытой козьими шкурами, и братья, уставшие за день, засыпают на новом месте.
— Утро, утро! — кричит Нумия.
Братья поднимаются, суют ноги в сандалии и бегут во двор. Умывшись у бассейна с проточной водой, они завтракают вместе с Авлом, подпоясываются, поправляют одежду, приглаживают волосы. Им слышно, как приводят учеников, как местные мальчишки возятся и задирают друг друга. И вот в комнату заглядывает Авл и зовёт:
— Ну что, отроки, пора идти класть руку под розги!
Учебный зал — большая комната с квадратным столбом посередине. Слева высокие окошки, за ними двор. В торце зала помост и кресло учителя, рядом справа стол помощника, где лежат папирусные свитки и вощёные дощечки, а напротив скамейки учеников. Их человек сорок, разного возраста, от малышей лет шести до пятнадцатилетних юнцов. Ромулу с Ремом досталась задняя скамья в правом углу — самое тёмное место. Ребята переговариваются, хихикают, играют на щелчки в «сколько пальцев?». Время от времени учитель вызывает кого-нибудь к себе и занимается с ним, потом отпускает на место и зовёт другого. В комнате стоит равномерный гул, словно в лесу во время сильного ветра...
Иногда, повторяя хором, все учат наизусть короткие стихи о героях или обращения к богам. Порой Авл раздаёт вощёные дощечки и острые палочки. Сверху на воске нацарапана буква или слово, и надо аккуратно повторять надпись, пока не заполнится вся табличка. Но главные занятия проходят во дворе. В чём Никанор действительно мастер — так это в искусстве боя. Он увлечённо показывает ученикам приёмы обращения с мечом, щитом, копьём. Оружие, конечно, деревянное; Никанор подбирает его по росту и силе питомцев, которые для этого разделены на три группы. Старшие орудуют настоящими, но притупленными мечами.
Часто ребята занимаются борьбой и бьются на кулаках, причём по греческому обычаю обматывают руки ремнями, правда, без свинцовых грузов, и Никанор следит, чтобы братья никогда не сражались друг с другом. Раз в несколько дней они отправляются за город на гипподром заниматься с конями. Никанор любит устраивать соревнования и объявлять победителей. Рем чаще других становится чемпионом средней группы. Ромулу это удаётся реже.
Ромул чувствует, как от этой бесконечной возни растут его силы и ловкость, как уходят в прошлое страхи перед опасностью. Теперь он уже смело сам бросается на противника, готовый ради победы вытерпеть любую боль.
Авл в разговорах с постояльцами часто переходит на этрусский, и они начинают понемногу осваивать этот язык. Быстро идёт дело с чтением и письмом. У каждого языка своя азбука — греческая, латинская, этрусская, некоторые буквы похожи, другие нет, но буква «А» у всех одинаковая. Авл говорит, что она и у карфагенян такая же, только пишется вверх ногами, потому что там это не ножки, а рожки — у них «А» изображает «алефа» — «быка». Интересно, что Ромул сам, не зная как, овладел искусством немого чтения. Как-то он смотрел в свиток и вдруг почувствовал, как у него в сердце сами собой произносятся написанные слова. Сперва он испугался, но потом вспомнил слова Никанора о немом чтении, успокоился и решил пока хранить это своё умение в тайне.
Хорошо, что они живут у Авла, он даёт им дома читать школьные книги. Большинство из них греческие, и хотя Плистин не просил учить ребят греческому языку, они понемногу осваивают его, слушая, как Никанор учит других. Есть и латинская книга, которая называется «Наставление отца молодым сыновьям». Там рассказано, как младший сын всё делал, как велел отец, а старший поступал по-своему, и старший попал в рабство, а младший прославился, стал царём, выкупил старшего, и тот сказал, что надо слушаться отца. А большинство греческих книг написаны стихами, других учеников Никанор заставляет многие места учить наизусть.
Это случилось в первый день учёбы, давно, хотя, может быть, и не очень (однообразная жизнь скрадывает время). Ромул, впервые попав на занятия, переглядывается с Ремом, стараясь понять, что происходит. Ученики шумят, учитель расхаживает по помосту, потом останавливается и велит всем замолчать. Наступает тишина, и он возглашает:
— Слушайте и запоминайте, — он делает паузу и с расстановкой произносит: — «Воин верен командиру, гражданин — закону. Стена защищает город снаружи, закон — изнутри». Запомнили, пеньки глазастые? Сейчас проверим. Что скажут новички из Альбы? Эй, Ромул, встань и повтори!
Ромул вскакивает и без запинки, стараясь точно воспроизвести интонацию Никанора, выкрикивает:
— «Воин верен командиру, гражданин — закону. Стена защищает город снаружи, закон — изнутри». Запомнили, пеньки глазастые?
Зал сотрясается от дружного хохота. Ромул растерян, кажется, он повторил всё правильно...
— Авл, научи невежу порядку, — обращается Никанор к помощнику.
— Ромул, сюда, — зовёт старик.
Зал затихает, Ромул пробирается к помосту. Авл поднимает пучок тонких прутьев, спокойно подсказывает, что надо положить левую руку на стол, и больно хлещет Ромула по запястью. Тот помнит слова отца достойно сносить наказания и сжав зубы молчит с гордым видом.
— Хватит, — говорит Никанор.
Экзекуция кончается, и Ромул с покрасневшей распухшей рукой отправляется на место.
Когда занятия кончаются, и дети обедают вместе с Авлом, Ромул спрашивает его, за что был наказан — ведь он точно выполнил всё, что велел учитель!
— Тебе не надо было повторять последней фразы, — отвечает Авл и добавляет, — а Никанору не надо было её говорить.
Но через небольшое время после позорного провала Ромула честь Альбы восстановил Рем. Учитель вызвал второго новичка и спросил, сколько нужно секстариев, чтобы заполнить ведро ёмкостью в одну урну. Рем, давно помогавший Фаустулу в подсчётах, не задумываясь, ответил: «Двадцать четыре».
— Как ты это узнал? — удивился Никанор.
— Ну как же, — стал объяснять Рем, — в урне четыре кувшина-конгия, в кувшине шесть секстариев, это и по названию видно. Я быстро-быстро налил в урну четыре раза по шесть секстариев молока, и она заполнилась.
— Тогда вот что. Сколько будет овец, если соединить стадо из трёхсот семидесяти четырёх овец со стадом из двухсот девяноста восьми.
— Шестьсот семьдесят две овцы, — выпалил Рем.
Никанор задумался, шевеля губами, и с изумлением оглядел ученика:
— А это ты как узнал?
— Ну как же, — затараторил Рем, — я сперва отогнал от стад лишних овец, чтоб остались только десятки, от первого четыре, от второго восемь и быстро-быстро согнал их вместе. Получилось двенадцать, двух я оставил, а десять пригнал к первому стаду. Потом отогнали десятки — от первого восемь десятков (считая одну добавочную), а от второго девять и опять быстро-быстро согнал их вместе. Получилось семь десятков и сотня. Сотню я подогнал к первому, там стало четыреста, да во втором осталось две, итого — шесть. И вот я смотрю, стоят три стада — в одном шесть сотен, в другом семь десятков, в третьем две овцы. Тогда я быстро-быстро их перечислил.
— Отправляйся на место, — покачал головой Никанор. — В скорости счета за тобой никому не угнаться.
На другой день во дворе, пока малыши соревновались в беге, к братьям подошёл высокий ладный парень с гордо поднятой головой.
— Привет альбанцам, я Стаций из Габий. Здесь все меня знают.
Познакомились. Стаций не задирался, наоборот, всячески навязывался в друзья:
— Здорово ты вчера высмеял этого козла-Никанора, — похвалил он Ромула. — И на наказание плевал. А ты, — обернулся он к Рему, — показал, что он и считать не умеет! Пойдём после занятий на озеро?
Погода была хорошая, и Авл после обеда отпустил братьев погулять. Они встретились со Стацием и вышли через узкие Задние ворота к Малому, Фунданскому озеру, в месте, где стена ещё не подходила вплотную к воде. Было прохладно, лезть в воду не хотелось, ребята устроились в кустах на песчаном бугре, наломали сухих веток, Стаций высек кремнём огонь, и небольшой костёр окружил их уютным дымком, отгонявшим комаров.
— Ненавижу Никанора, — сказал Стаций. — Вот бы проучить его, положить где-нибудь верёвку, а когда он пойдёт, натянуть, чтобы шлёпнулся. Тогда узнает.
— Это опасно и нечестно, — нахмурился Рем.
— Если подстеречь в кустах, пока он будет подниматься, можно убежать, — возразил Стаций. — А честность тут ни при чём. Они, греки, все лгуны, хитрецы и пройдохи, даже друг с дружкой всё время воюют! Вообще настоящая доблесть есть только у латинов. Мы всегда тут жили, нас породила сама здешняя земля, а эти пришлые греки, этруски, сабины, эквы ни на что не годятся.
— А Эней и его люди? — возразил Рем.
— Эней не в счёт. Он принёс нам частицу божественной крови, и доблести ему не занимать. Но всё-таки латины по эту сторону Альбанской горы хоть ненамного, но доблестней приморских.
— Погоди, но ведь троянцев с Энееем победили и изгнали греки! — вмешался Ромул.
— Но не доблестью, а коварством, проникли в город, как воры, — Стаций стоял на своём. — У нас среди учеников половина греки и этруски. Надо их поколотить, чтобы нос не задирали. И вообще хорошо бы всех чужаков прогнать из Габий.
Стаций был вожаком десятка учеников, которые собирались после занятий, вместе шатались по городу, развлекались, задирая сверстников, могли, проходя по рынку, как бы невзначай опрокинуть прилавок грека-гончара. На какое-то время Ромул и Рем присоединились к его компании. И всё же нередко Стаций приглашал на озеро их двоих, пытаясь окончательно обратить в свою веру. Ромул заметил, что иногда тот встречался там и с другими своими приятелями.
— И как вы можете жить у этого колдуна-этруска? — говорил Стаций. — Да ещё рядом с сабинской покупной женой! Знаете, как она к нему попала? Её продал муж за то, что она изменяла ему с медведем.
— Врёшь, — обиделся Ромул.
— А ты её спроси, — хмыкнул Стаций. — Они, сабины, сущие дикари, живут в лесу. Выжгут поле и растят ячмень, а потом надоест это место, бросят его и переходят на другое. А город у них только один, Куры. Да и не город на самом деле, а село за забором. А эквы и того хуже, живут в горах, пасут скотину и разбойничают, а стрелы у них с кремнёвыми наконечниками...
— Послушай, Стаций, — прервал его Ромул, — если ты ни во что не ставишь греков и этрусков, то почему все у них учатся? Выходит, они знают и умеют больше латинов.
— Ничего подобного. Учат они ради корысти. Разве доблестный латин унизится до презренного учительского труда? А знания и умения — всё равно, что топор или лопата. Любого можно заставить преуспеть хоть в каком ремесле, если как следует наказывать. А уж ради денег он и сам себя не пожалеет. А доблестный общинник бескорыстен, он воюет и следит за хозяйством не ради выгоды, а чтобы добиться признания общины. Конечно, чужаки нужны городу, но только если это рабы или мастера. Хотя есть и такие, что живут роскошнее самых знатных латинских семей и похваляются своим богатством. Вот у таких бы надо всё отнять, а самих выгнать вон! И не только в Габиях, а по всему Лацию.
— Да, — согласился Рем, — это было бы хорошо.
— Так вот, — Стаций подался вперёд. — Я хочу этим заняться, не сейчас, конечно, а когда стану воином. Но одному человеку такое не по силам. Есть у этрусков один хороший обычай. Там знатный воин собирает друзей, они дают друг другу клятву верности и становятся братьями, эстерами. После этого у них всё становится общее, они живут как одна семья, но зато в бою или при любых других испытаниях стеной стоят за своего командира. Согласитесь ли вы стать моими эстерами?