БРАНДЕРА... (продолжение)
***
"...НУ, ВРЯД ЛИ ОНА заслуживает больше абзаца в Харрисе, но не так уж плоха для такой выгребной ямы, как Нью-Йорк,"- рассуждал Адам. Галстук у него свободно болтался вокруг шеи, и когда они проходили мимо слабо светившегося окна, Уильям заметил, что одна из серебряных пуговиц на мундире кузена отсутствует.
"... Однако, клянусь - я уже видел парочку таких шлюх в лагере."
"Это сэр Генри послал вас сделать там перепись, не так ли? Или вы просто тратите время с лагерными последователями, потому что знаете их всех по..."
Его прервала перемена, происшедшая в шуме, доносившемся из одного из домов, стоявших вдоль улицы. Там кто-то кричал - но уже не в той добродушной пьяной манере, как прежде. Это были безобразные крики - гневный мужской голос и пронзительные женские вопли.
Кузены переглянулись, потом оба уставились на дом, ставший источником гвалта. Тот все нарастал, и они поспешили туда - и когда добежали до самого дальнего дома, в переулок высыпали несколько полуодетых солдат, а за ними дородный лейтенант, которому Уильяма представили во время вечеринки в комнате Адама, но чье имя он никак не мог вспомнить, - тот одной рукой волок за собой полуголую шлюшку.
Лейтенант уже успел где-то потерять и свой мундир, и парик; его темные волосы были коротко острижены и росли надо лбом очень низко, что, вместе с его толстыми плечами и шеей, придавало ему вид угрюмого, готового к нападению быка.
В самом деле, он так и поступил - неожиданно развернулся и кулаком протаранил женщину, которую тащил за собой, одним ударом отшвырнув ее к стене дома.
Он что-то пьяно ревел, изрыгая бессвязные проклятия.
"Брандера!"
Уильям не видел, кто первым произнес это слово, но оно было принято и подхвачено возбужденным шепотом - и сразу какое-то уродливое выражение пробежало по лицам мужчин, столпившихся в переулке.
"Брандера! Она брандера!"
Несколько женщин сбились стайкой в дверном проеме. Свет за их спинами был слишком тусклыми, чтобы можно было рассмотреть лица, но все они были явно напуганы, сбившись в кучу. Одна что-то неуверенно крикнула, умоляюще вытянув вперед руку - но другие тут же втащили ее обратно. Черноволосый лейтенант на это внимания не обращал; он продолжал методично избивать шлюху, постоянно метя ей в живот и в грудь.
"Хой, парень!"
Уильям закричал и шагнул вперед - но несколько пар рук его схватили, не давая двинуться дальше.
"Брандера!" Похоже, мужчины начинали подпевать это слово, с каждым ударом кулаков лейтенанта.
Брандера оказалась покрытой оспинами шлюхой, и, как только лейтенант прекратил избиение и выволок женщину под свет красного фонаря, Уильям увидел, что та и в самом деле больна сифилисом - сыпь, рассыпанная у нее по лицу, стала видна совершенно ясно.
"Родхэм! Родхэм!" Адам выкрикивал имя лейтенанта, пытаясь прорваться сквозь толпу мужчин, но те двигались все вместе, отталкивая его обратно, и скандировали "Брандера!" все громче.
Шлюхи в дверях пронзительно завизжали, и толкая друг друга, бросились в дом, когда Родхэм швырнул женщину на ступени.
Уильям рванулся вперед, и ему удалось прорваться сквозь общую свалку - но, прежде чем он успел перехватить лейтенанта, Родхэм схватил фонарь, и рывком сорвав его с фасада дома, выплеснул пылающее масло на шлюху.
Потом он упал, задыхаясь и широко раскрыв глаза, и уставился на женщину как будто в недоумении - та вскочила на ноги, в панике молотя руками, когда пламя вцепилось ей в волосы и в тонкую полупрозрачную сорочку.
В считаные секунды та была с ног до головы охвачена огнем - и вдруг закричала высоким, тонким голосом, который прорезал сумятицу голосов на улице, и вонзился Уильяму в мозг.
Мужчины разом отступили, когда она, шатаясь, двинулась к ним, слабо накренившись вперед и вытянув к ним руки, будто в тщетной мольбе о помощи, или желая принести их в жертву огню тоже... этого он сказать не мог.
Он стоял, как вкопанный - тело свело от необходимости что-то делать, и невозможности что-нибудь сделать, и ошеломляющего чувства случившейся катастрофы.
Настойчивая боль в руке заставила его машинально отвести взгляд в сторону, и он заметил рядом с собой Адама, изо всех сил вцепившегося пальцами ему в предплечье.
"Пойдем,"- зашептал Адам, лицо его побледнело и было совсем мокрым. "Ради Бога, уйдем отсюда!"
Двери борделя захлопнулась. Горящая женщина упала напротив, прижав руки к дощатой двери.
Аппетитный запах поджареного мяса заполнил все ближние, жаркие закоулки аллеи - и Уильям почувствовал, как его глотку выворачивает снова.
"Господь вас проклинает! Пусть все ваши проклятые, ничтожные члены сгниют и отвалятся!"- донесся крик из окна наверху; голова Уильяма дернулась, и он увидел женщину, грозившую кулачком стоявшим внизу мужчинам.
Мужчины загудели, и кто-то один выкрикнул в ответ какую-то непристойность; другой наклонился, схватил булыжник и, встав во весь рост, с трудом швырнул его в окно. Камень отскочил от стены дома, прямо под окном, и упал обратно, зацепив одного из солдат, который сам проклял все на свете и грубо толкнул мужчину, который его бросил.
Горящая женщина медленно сползла вниз по двери, оставляя за собой обугленный след. Она по-прежнему издавала слабые тоненькие звуки, но двигаться уже перестала.
Внезапно Уильям, совсем потеряв голову, сграбастал мужчину, бросившего булыжник, схватил его за шею и треснул головой о дверной косяк. Тот напрягся, потом весь обмяк - колени у него подогнулись и он со стоном тяжело рухнул у стены дома.
"Убирайтесь!"- прорычал Уильям. "Вы все! Оставьте их в покое!"
Сжав кулаки, он повернулся к черноволосому лейтенанту, вся ярость которого куда-то испарилась - он стоял неподвижно, не отрывая глаз от женщины на крыльце. Юбки ее исчезли; только пара почерневших ног слабо дергалась в тени навеса.
Уильям настиг его одним шагом и, скрутив у него на груди рубашку, грубо дернул его в сторону. "Пошел,"- сказал он с угрозой. "Убирайся отсюда. Живо!"
Он его выпустил - тот заморгал, сглотнул и, развернувшись, ушел, маршируя как автомат, канул куда-то в непроглядную темноту.
Все еще задыхаясь, Уильям повернулся к остальным - но те растеряли прежнюю жажду насилия так же быстро, как она их настигла.
Всего несколько взглядов было брошено на женщину - она только что испустила дух, - и, шаркая и спотыкаясь, все разбрелись под невнятный шумок и бормотание. Никто из них не мог встретиться с другими глазами.
Он смутно осознавал, что Адам так и стоит рядом с ним, еще дрожа от шока - но плечом к плечу, и совсем рядом.
Он опустил руку на плечо младшего кузена и, сам весь дрожа, привлек к его себе, пока остальные мужчины разбредались по переулку.
Человек, сидевший кулем под стеной, медленно поднялся на локти и колени, привстал, покачнулся и последовал за своими товарищами, шарахаясь в темноте от фасадов домов и пробираясь подальше из переулка.
Аллея опустела и затихла. Огонь погас. Отдельные красные фонари на улице тоже были погашены.
Он чувствовал себя так, будто прирос ногами к земле, да так и останется стоять в этом ненавистной месте навсегда - но Адам слегка переместился, его рука упала с плеча кузена, и он обнаружил, что ноги держат его до сих пор.
Они развернулись, и молча побрели назад пустыми темными улицами.
Они подошли к сторожевому пункту, где солдаты, стоявшие в карауле, собрались вокруг костра, озираясь вокруг только для вида. Это они должны были поддерживать порядок в оккупированном городе, эти стражи.
Часовые мельком на них посмотрели, но останавливать не стали.
При свете костра он увидел на лице Адама следы влаги, и понял, что его кузен плачет.
Как и он сам.
ЛОЖЬ И ПОПЕРЕЧНОЕ ПРЕДЛЕЖАНИЕ / TRANSVERSE LIE
Фрейзерс Ридж
Март, 1777
МИР ПРОМОК. Все в нем текло и капало.
Потоки воды ринулись с горы вниз, трава и листья были мокрыми от росы, от черепицы на крыше на утреннем солнце шел пар.
Наши приготовления закончились, и пути определились. Оставалось сделать только одну вещь, прежде, чем мы смогли бы уехать.
"Думаешь, сегодня?"- с надеждой спросил Джейми.
Он не был человеком, созданным для мирного созерцания; выбрав однажды курс действий, он и хотел действовать.
Но дети, к сожалению, были совершенно равнодушны как к удобствам и выгоде, так и к его нетерпению.
"Может, так,"- сказала я, пытаясь сохранять остатки собственного терпения. "А может, и нет."
"Я видел ее на прошлой неделе, она уже выглядела так, будто готова лопнуть в любую минуту, тетушка,"- заметил Ян, вручая Ролло последний кусок своей булочки. "Знаете эти грибы? Такие большие, круглые? Их коснешься, и они - пуфф!" Он щелкнул пальцами, разбрасывая вокруг сдобные крошки. "Совсем, как они."
"У нее ведь только один, разве нет?"- спросил меня Джейми, нахмурившись.
"Я вам сказала - уже шесть раз, - я так думаю. Я, черт возьми, на это надеюсь,"- добавила я, подавив в себе желание перекреститься. "Но не всегда это можно сказать наверняка."
"В семьях бывают и близнецы" - услужливо доложил Ян.
Джейми все-таки перекрестился.
"Я слышу только одно сердцебиение,"- сказала я, пытаясь держать себя в руках, "и слушаю я его вот уже несколько месяцев."
"Может, вы просто неправильно посчитали эти штучки, которые из него торчат?"- поинтересовался Ян. "Вдруг там окажется шесть ног, я имею в виду..."
"Легче болтать, чем делать,"- я, разумеется, многое могла бы сказать об общих аспектах ребенка - головку прощупать было достаточно легко, ягодицы тоже; руки и ноги - несколько более проблематично.
Но это было как раз то, что меня беспокоило, и прямо сейчас.
Я проверяла Лиззи раз в неделю, в течение всего прошлого месяца - и всю последнюю неделю поднималась к ней в хижину через день, хотя прогулка была неближняя.
Ребенок - а я действительно думала, что у нее был только один - казался очень большим; дно матки лежало значительно выше, чем должно было, по моим расчетам. И, в то время, как все дети часто меняют позицию в последние нескольких недель до рождения, этот оставался в поперечной позе - так называемом боковом предлежании, - тревожно долгое время.
Дело в том, что без больницы, операционных инструментов, и без анестезии моя способность справляться с неортодоксальными родами была сильно ограничена.
Без хирургического вмешательства, в случае поперечного предлежания, у акушерки было четыре альтернативы:
- пусть женщина умирает после нескольких дней мучительных родов;
- пусть женщина умирает после кесарева сечения, практически бесполезного без анестезии или асептики - но в таком случае ребенка еще можно было спасти;
- можно спасти мать, убив ребенка в утробе, а затем удалить его по частям (Даниэл Роулингс опубликовал несколько страниц в своей книге - кстати, отлично иллюстрированной - с описанием самой процедуры),
- или попытаться осуществить собственную версию, заставив ребенка перевернуться и принять положение, в котором он может быть рожден.
Последний вариант, казавшийся (на первый взгляд) наиболее привлекательным, был, тем не менее, так же опасен, как и другие, и в результате могли погибнуть и мать, и дитя.
Наружный метод я опробовала неделю назад, и мне удалось - правда, с большим трудом, - заставить ребенка повернуться головкой вниз.
Два дня спустя он перевернулся обратно, видимо, предпочитая инертное лежачее положение.
Он может перевернуться снова, сам по себе, еще до начала родов - а может и нет.
Обладая некоторым опытом, я обычно умудрялась разделять интеллектуальное планирование непредвиденных ситуаций и бесполезное беспокойство о вещах, которые еще только могут произойти; только таким образом я могла позволить себе спать по ночам.
Однако в предрассветные часы, каждую ночь в течение последней недели, я лежала без сна - пытаясь предугадать все возможности, в том числе и ту, что ребенок со временем не перевернется,- и мысленно перелистывая короткий и мрачный список альтернатив, в тщетных поисках еще одного варианта.
Если бы у меня был эфир... но тот, что у меня был, пропал, когда сгорел Дом.
Убить Лиззи для того, чтобы спасти ребенка? Нет, уж если до этого дойдет, то лучше убить ребенка в утробе, и оставить Родни и Джо с матерью, а Keззи с женой.
Но сама мысль о том, что придется дробить череп вполне доношенного младенца, здорового, готового родиться... или обезглавить его проволочной петлей для хирургической резки...
"Вы с утра не голодны, тетушка?"
"Э-э... нет. Спасибо, Ян."
"Выглядишь немного бледной, Сассенах. Неужто и ты нездорова?"
"Нет!" Я быстро встала, прежде чем они начали задавать другие вопросы - не хватало еще, чтобы кто-то, кроме меня, мучился тем, о чем я все время думала - и вышла, чтобы набрать ведро воды из колодца.
Эми была снаружи; она разводила костер под большим прачечным чайником, иногда покрикивая на Эйдана и Орри, которые околачивались поблизости, периодически швыряясь друг в друга грязью, чтобы те принесли ей дров.
"Вам нужна вода, a bana-mhaighstir?" - спросила она, заметив ведро у меня в руке. "Эйдан отнесет вам его вниз."
"Нет, все в порядке,"- заверила ее я. "Хотела глотнуть немного воздуха. Сейчас по утрам снаружи так приятно."
Пока солнце еще не встало высоко, было прохладно, но очень свежо, и голова кружилась от аромата трав, смолистых молодых почек и ранних ивовых сережек.
Я отнесла ведро к колодцу, наполнила его и стала медленно спускаться вниз, оглядывая все по пути - как вы это делаете, когда знаете, что, возможно, не увидите всего этого снова, в течение долгого, долгого времени. Или даже уже никогда.
Все в Ридже резко переменилось с приходом войны, насилия, перебоев военного времени, и с разрушением Большого Дома.
Он изменится еще больше, когда мы с Джейми уедем.
Кто станет здесь естественным лидером?
Хирам Кромби был де-факто главой пресвитерианцев-рыболовов, которые переехали сюда из Tурсo - но он был человеком жестким, без малейшего чувства юмора, и, вероятно, более способным вызывать трения между остальными членами коммуны, чем сохранять порядок и пестовать сотрудничество.
Бобби? После долгих раздумий Джейми назначил его нашим фактором - управляющим, ответственным за наше имущество, - или за то, что от него осталось.
Но, оставив в стороне его природные способности или их отсутствие, Бобби был молод.
Он - вместе со многими другими мужчинами на Хребте, - так легко может быть сметен надвигающейся бурей, его могут забрать и обязать нести службу в одном из отрядов милиции, или в ополчении.
Не в вооруженных силах Короны, нет; он был среди тех британских солдат, размещенных в Бостоне семь лет назад, когда его и нескольких его товарищей угрозой захватила толпа... несколько сотен разгневанных бостонцев.
В тот день, в страхе за свою жизнь, солдаты зарядили свои мушкеты и направили их на толпу.
Камни были брошены, дубинки пущены в ход, выстрелы были произведены - а кем, этого уже никто не сможет установить; сама я никогда Бобби об этом не спрашивала, - и люди погибли.