Не разгибая своей натруженной костлявой спины, он бил киркой по огромному камню.
- Эй! - крикнул я, решив, что раз здесь только один старик, то бояться мне нечего.
Услышав меня, мужчина довольно ловко для своего возраста выпрямился и резко обернулся, пронзив меня жутким взглядом бирюзовых глаз без зрачков. От изумления я чуть не вскрикнул: этот человек вдруг показался мне каким-то страшилищем, нелюдем, который мог наброситься на меня... Эти неестественно ловкие движения, жуткие глаза...
Я почувствовал, что начинаю падать, и покрепче схватился за стену.
Лицо чернокожего старика сморщилось, став похожим на сушеный гриб. Он брезгливо выпятил губу.
- Чего тебе, малек? - спросил он вполне человеческим голосом. У него было необычное, "круглое" произношение, как у многих чернокожих. Это меня приободрило. По крайней мере, хотя бы в этом он походил на тех людей, к которым я привык на остове.
- Потрясающая песня! - сказал я, набравшись храбрости. - Где вы ее слышали?
- Здесь ее все поют, - ответил старик. Взгляд его стал дружелюбнее после моей похвалы. - Но придумал ее я сам много лет назад.
- Научите меня?
- А почему бы и нет?
- Я могу спуститься?
- А что нет-то?
- Мне сказали, по вашим правилам нельзя переходить границы...
- Но ты уже перешел, разве нет?
- Возможно.
Я спрыгнул со стены и подошел к необычному старику. Вблизи я заметил, что зрачки у него все же есть, маленькие и незаметные. Видимо, он такой же, как и любой другой чернокожий старик, а его жуткие глаза - это все та дрянь, отходы, с которыми он работает.
- Найди себе кирку, малек, - велел мне он. - Эту песню нельзя учить, не работая. Старая Луна научит тебя петь и работать с морскими камнями!
Я отыскал в хламе кирку, которая будто дожидалась меня, снял маску и стал вместе со своим новым знакомым молотить по огромному камню, откалывая от его скорлупы черные куски.
После пары-тройки ударов Луна затянул своим скрипучим голосом песню, я подхватил ее, начиная с куплета, и стучать киркой стало веселее.
Впервые с тех пор, как меня схватили стражники, я почувствовал себя живым.
После нескольких часов работы, когда песня уже прочно сидела в моей голове, а мои мышцы гудели от напряжения, черная скорлупа слезла с камня. Оказалось, что внутри была бирюзовая сердцевина, напоминающая по цвету морскую воду, ту, которую можно встретить у белоснежного песчаного берега.
- Вот она, паршивка! Я-то думал, побольше будет! - крикнул старик, погладив камень морщинистой рукой. - Ну, ничего, тоже добрый улов. Пошли, поможешь мне дотащить ее, малек.
- Разве мне можно ходить в чужой лагерь? Мне говорили, что это опасно... что вы не любите чужаков.
- Это и вправду опасно, но первый раз новичку можно простить, - старик хитро мне подмигнул, заворачивая камень в прочную ткань. Взявшись за разные концы получившегося кокона, мы потащили его в сторону места, где, как я понял, собиралась стая старика. - Эти хитрые ублюдки хотят, чтобы мы работали разобща, придумали свои пайки, чтобы за глоток настойки мы избегали друг друга. Понимаешь, о чем я?
- Честно говоря, нет. Я вообще не знаю, как тут все устроено.
- И про цветные стаи не знаешь? - старик удивленно на меня покосился. Я помотал головой. - Эк тебя! Что ж, тогда я тебе расскажу. У жителей Огузка есть приказ, работать только на своих участках, небольшими группами. Нас семь стай: Зеленые, Синие, Желтые, Красные, Фиолетовые, Оранжевые и Голубые. Одна стая не должна общаться с другой, понимаешь? Если прознают, что кто-то говорил с другой стаей, лишат дневной еды всех. Это все потому, что они боятся, как бы мы не объединились и не стали диктовать им свои условия.
- Условия? - я улыбнулся. - Да в одном серьезном патруле больше стражников, чем людей на Огузке! Да и что люди? Те, что работают у зеленых, даже друг с другом не разговаривают, а их всего пятнадцать.
- Потому что среди зеленых те, кто пил слишком много морской воды и курил подгнившие грибы. Эти долго не живут, - сказал старик. Усмешка не сходила с его лица. - Нас вот, голубых, шестьдесят человек - мы воры и держимся дружно, не давая друг другу пропасть. Желтых больше сотни, они ученые, попавшие в изгнание, и надо видеть, как роскошно они устроились! Они даже воду сами добывают. Оранжевых, верующих, наберется больше полтысячи, а эти ребята почти бессмертны. Поговаривают, красных, убийц, и того больше. Нас много, уж поверь старой Луне. Я тут с четырнадцати лет, работал, когда на Огузке не стояло и трех сотен хижин. А сейчас что? По величине мы выросли почти как половина остова, и с каждым годом растем еще. Нас много, малек, и эти акулы нас боятся, что бы тебе ни говорили.
- В голове не укладывается! - воскликнул я. - Выходит, деление на цвета - деление по преступлению? Я думал, это просто так... Получается, что со мной вышла ошибка. Если зеленые - это полуживые торчки, то почему я с ними? Меня должны были определить к синим!
- Особо идейных к синим никогда не отправляют: с ними и так много проблем, - объяснил старик. - А среди зеленых такие идейники быстро загибаются. Им поставляют особые грибы, дыша которыми, они совсем теряются, хотя работать они еще долго могут.
Я вспомнил, что как только прибыл на Огузок, один из стражников, сделав вид, что ему меня жаль, дал мне корзинку грибов. Он сказал, это поможет мне справиться с отчаянием. Действительно помогло, так, что я чуть не угробил себя во время первого рабочего дня! Был бы в порядке, выбирал бы уже разложившиеся кучи, чтобы привыкнуть к миналии и легче перенести первое отравление.
- Это многое объясняет, - сказал я, решив про себя, что необходимо уничтожить все грибы в нашем лагере. Может, тогда мои соратники станут похожи на людей? - Расскажи мне еще об Огузке. Получается, я не знал и половины того, что тут происходит на самом деле! Ведь все с остова уверены, что тут не больше двух сотен человек и все они конченные люди, как зеленые!
- А что тебе еще рассказать, малек?
- Ну... Что такое морские камни, которые ты дробишь? Я думал, тут все работают только с миналией.
- Не, не все миналию гребут, хотя их большинство, - старик мотнул головой. - У воров вот хорошие руки, ловкие пальцы. Из морских камней мы вытачиваем драгоценные жилки, из них делаем краски или добываем вещества, которые нужны ученым для работы.
Я хотел задать следующий вопрос, но мы уже дошли до площади, куда приносили свою работу голубые.
- Луна! Кого ты к нам притащил, старый ты тюлень? - крикнул один из молодых ребят. Его глаза только начали подергиваться голубоватой дымкой.
- Новенький зеленый, - ответил старик, сгружая свой морской камень в общую кучу. - Ему понравилась моя песня, он даже стену перелез!
- Да? Не похож ты на зеленого, - усмехнулся парень, подходя к нам. Он был примерно моего возраста.
- Меня должны были поместить к синим, - ответил я, немного гордясь тем, что знаю это.
- За что это? Там обычно люди постарше, - он придирчиво меня осмотрел. - Или они уже и детей в измене человечеству обвиняют?
- Я спел песню про потоп на главной площади, - рассказал я. - Мне разрешили, но когда страже не понравилось, соврали, что я действовал против указала.
- Вот как, - парень уважительно выпятил губу, а потом улыбнулся. - Ну, здесь ты можешь петь все, что вздумается, только тихо! Меня зовут Горбатый Кит, но друзья зовут меня просто Кит. А ты кто?
- Мое имя Белый Дельфин, но друзья всегда придумывают мне дурацкие прозвища, - улыбнулся я, пожимая руку Кита.
- Да, ты меньше всего похож на белого дельфина... скорее на больного морского котика! - засмеялся парень. - Ладно, пойдем, покормим тебя, Котик. Любишь рыбу?
Я отправился в столовую вместе с новым приятелем и Луной. Кит не умолкал ни на секунду, рассказывая старику о том, как удачно обчистил привезших им еду стражников.
- Сегодня мы обязательно попируем! - уверял он.
В хижине собралось очень много голубых. От веществ, с которыми они работали, все они имели ярко-бирюзовые глаза без белков, при этом это были удивительно ловкие и подвижные люди. Можно было подумать, они тут не тяжелой работой занимались, а упражнялись в танцах! Все они весело болтали и смеялись, пытаясь выторговать у повара порцию побольше, предлагая ему всякие вещицы со свалки, которые они, разумеется, случайно нашли во время работы. Большинство этих вещиц сильно напоминало детали экипировки стражи.
Мне, как гостю, позволили набрать еды, сколько я сам захочу. Поскольку у зеленых меня кормили плохо, а голубые, судя по всему, от моего прожорства не обеднеют, я не стал скромничать.
За обедом я сел возле Луны и Кита. С нами на лавках устроились еще люди, хорошие знакомые моих приятелей.
- А ты греб миналию? - спросил я у Луны, когда он стал есть медленнее и неохотно. Подумать только, они тут себе еще и жадничать позволяют! - В твоей песне было как раз про миналию... Да и как ты вообще тут оказался? Расскажи мне о себе.
- Миналию? Я греб, это да, - хмыкнул старик. Сидящие вокруг нас подобрались, как будто сейчас должно было произойти что-то интересное.
- Луна - самый опытный среди нас, он провел на Огузке всю жизнь! Его история - настоящая легенда, ее на всех островах знают, - шепнул мне Кит.
- Помню, в четырнадцать я попал сюда, как убийца, - начал свой рассказ Луна. - Прихлопнул мальчишку в драке: он лез к моей девушке. Девушка донесла на меня страже. Так я попал к красным. Отличные были ребята, в глазах огонь, кровь горячая! Каждый день драки и потасовки. Потом нам урезали паек, и я стал таскать припасы у стражников. Меня поймали и поселили к ворам, где я стал работать с морскими камнями, продолжая воровать у стражников уже на правах полноценного вора. Тогда мне было двадцать пять лет. Голубые в то время жили рядом с оранжевыми, сумасшедшими. Эти оранжевые были удивительными людьми. Они не боялись стражи, не боялись побоев и голода: они вообще ничего не боялись, в отличие от других стай, которые поджимали хвосты при виде серой формы. Оранжевые верили, что на небе за солнцем живет какой-то мужик, который всех их спасет, если они будут хорошо себя вести. Чтобы доказать ему свою преданность, они очень красиво пели и ходили без одежды, потому от солнца кожа у них становилось коричневой, даже если они рождались белыми. Меня поразило их бесстрашие, и я, чувствуя, что мог быть таким же, как они, самоволкой ушел к ним, чтобы учиться. Они сказали мне, что я должен раскаяться в своем грехе - самом страшном грехе, убийстве. И я раскаивался. Живя с ними, я пел их песни и чувствовал себя свободным человеком. Там я даже нашел себе жену. Я прожил с ними шестнадцать счастливых лет. Все было хорошо, пока оранжевые не решили построить дом, где они могли бы молиться своему солнечному мужику. К тому времени к ним уже из всех стай стали прибегать и все не помещались у вечернего костра. Стража, как прознала об этом доме, всех раскидала. Это было страшное время: жителей Огузка резали, как рыбу с фермы! Половина оранжевых была жестоко уничтожена, солнечный бог не спас никого из них. Тех, кого не убили, с позором вернули их стаям, заставив грести миналию - самый опасный яд на Огузке. Моя жена так и не пережила отравления, бедная женщина... Сына и дочь отдали другим стаям, и я никогда их с тех пор не видел. После тех событий я живу с голубыми, учу молодых... Вот такая моя история, малек.
Закончив, Луна улыбнулся слушателям, как, наверное, улыбался уже много раз.
- Ну, что, услышал ты ответ на свой вопрос? - спросил у меня Луна.
- Я услышал гораздо больше, - ответил я. Я все еще не мог прийти себе от услышанного. - Поверить не могу, что здесь такое творится...
Выслушав историю старика, я совсем иначе взглянул на Огузок. На остове никто ничего не знал ни об оранжевых, ни о красных, ни о голубых. Все думают, тут просто гребут эти вонючие водоросли, а на самом деле это целый мир! Интересно, были ли споры между цветными стаями? Где кто из них обитает? Сколько людей тут на самом деле? Правда ли стражники бояться восстания? Сколько вопросов сразу, а я ведь тут только один день!...
После обеда я радушно попрощался со всеми и отправился в свой лагерь. Мне еще нужно было собрать свою миналию до вечера, иначе из-за меня моей стае могли не дать еды.
- Знаешь, малек, хочу дать совет, - сказал мне старик на прощанье, когда мы вернулись на место, где встретились. - Чтобы миналия разлагалась быстрее, справляй нужду прямо на нее. Вонять она будет знатно, но зато ее будет больше и получится она быстрее, - он усмехнулся. - Поверь старой Луне, я перекопал этих водорослей больше, чем ты морской воды видел.
- Спасибо за совет, - поблагодарил я, взбираясь на стену. - Скажите, мы ведь увидимся завтра?
- Лучше остерегись часто покидать лагерь: не все из нас рады повидаться с другими стаями. Приходи, конечно, но осторожней, чтобы никто не видел. И, раз уж ты зеленый, при стражниках много не болтай и делай вид потупее. Слишком у тебя живо глаз горит для того, кто обкурился грибов, - Луна подмигнул мне, прежде чем я спустился на свою сторону стены.
3. Черная вода
После моей встречи со стариком по имени Луна все изменилось, я по-новому взглянул на свое положение отщепенца общества и на Огузок в целом. Я вдруг понял, что моя жизнь вовсе не кончена: у меня появились цели, которых я захотел достигнуть.
Первой целью, которую я себе поставил, стало избавить зеленых от дурмана, который превращает их в растения.
Карпуше я больше не мог доверять. Он был единственным в зеленой стае, кто сохранял разум, а это значит, что именно он следил за тем, чтобы все принимали грибы. Мне он, правда, грибов не давал, но от этого мое недоверие к нему не пропало: вскоре я выяснил, что никто из зеленых ничего не курит. Огромный мешок с сушеными грибами был спрятан на кухне. Я решил, что их подмешивают в еду. Ночью я выкрал мешок, - то, как мне это удалось, достойно отдельной истории, - и хорошенько спрятал его. После этого я с надеждой ждал, что все изменится, что люди вокруг меня начнут приходить в себя, начнут хотя бы разговаривать... но тщетно. Все оставалось по-прежнему, а в новом мешке на кухне стали появляться новые грибы. Больше я не мог ничего найти и, к своему стыду, сдался. Видимо, яд был в еде или воде, которую нам привозила стража.
Как только я понял, что зеленых мне не вытащить, я поставил себе новую цель: покинуть эту стаю. В конце концов, кому хочется провести всю жизнь в обществе людей, не способных же говорить?
Каждый день я вставал раньше всех и бежал грести миналию, чтобы вечером собрать перегнивший урожай в ведра и отнеси к месту сдачи. Размазав миналию, я отправлялся к голубым. Я попадал к ним через замаскированный лаз, который сам выдолбил в стене мусора.
Среди воров я проводил большую часть времени. Я ел только с ними, так как опасался есть у зеленых. Для того, чтобы не быть нахлебником, я работал на ровне с остальными каменотесами. Из-за морских камней, с которыми я возился, у меня даже начал меняться цвет глаз! Когда я узнал об этом, я договорился с Луной, который оказался вожаком, о том, что как только мои глаза станут совсем заметными, я устрою обвал, в котором якобы погибну, после чего переберусь жить к ним.
В ожидании этих изменений я старался побольше работать с сердцевинами морских камней, чтобы глаза менялись поскорее. Ведь моего присоединения к стае воров ждал не я один!
Прошло не так много времени, и мы с Китом стали лучшими друзьями. Он научил меня бесшумно ходить и видеть в темноте. Это он помог мне выкрасть и спрятать мешок с грибами. Взамен я научил его читать писать. Читать и писать я также научил многих молодых воров: желающих, к моему удивлению, оказалось немало.
Вместе с Луной, который слыл лучшим певцом среди голубых, мы доработали мою песню и дружно распевали ее во время работы. Луна также научил меня песням других стай, в которых он побывал. Особенно меня взяли за сердце песни оранжевых: их видение мира поражало. Желание когда-нибудь встретиться с ними стало преследовать меня днем и ночью.
Я уже исходил территорию зеленых и голубых вдоль и поперек, но никак не мог добраться до остальных. До восстания оранжевых, до войны из-за того горемычного храма, Огузок, оказалось, был целым островом! Но потом правительство решило затопить его часть так, чтобы стаи жили на отдельных островах и не могли общаться друг с другом. Стражники постоянно следили за нами, плавая между островов на своих лодках. Пробраться мимо них не было никакой возможности, но я решил, что должен сделать это.