Он бережно сложил письмо и, встав на цыпочки, положил его на самую верхнюю полку книжного шкафа, передвинув немного змейку, чтобы его охраняла. Он задул свечу, и пошел к семье.
"ПОСТСКРИПТУМ:
Я вижу, что теперь должен сказать последнее Слово - редкое удовольствие для человека, живущего в доме, в котором обитают одновременно (по последним подсчетам) еще восемь женщин. Мы предполагаем оставить Ридж, как только потеплеет, и отправиться в Шотландию, дабы выкупить там мой печатный станок и с ним вернуться в Америку. Путешествовать в наши времена - дело сомнительное и ненадежное, и я не могу предсказать, будет ли у меня возможность написать вам когда-нибудь снова. (Так же, как не знаю, получите ли вы это Письмо, однако всегда исхожу из необходимости Веры в то, что получите.)
Я хотел рассказать вам о Размещении Собственности, когда-то находившейся на доверительном попечении у Кэмеронов, для некого Итальянского Джентльмена. Я думаю, было бы неразумно перевозить это с собой, и потому поместил его в Безопасное Место. Джем это Место знает. Если в некоторое время вы будете иметь Нужду подобного свойства, скажите ему - Испанские Стражи. Если оно там, непременно убедитесь, что его Благословил священник; на нем есть Кровь.
Иногда я хотел бы увидеть Будущее; однако гораздо чаще я благодарю Бога за то, что не могу. Но я всегда буду видеть ваши Лица.
Поцелуйте для меня Детей.
Ваш любящий отец,
Дж. Ф."
***
ДЕТИ БЫЛИ УМЫТЫ, зубы начищены, их расцеловали и уложили в постель, а их родители вернулись в библиотеку, к своей "капельке" виски и к письму.
"Итальянский джентльмен?" Бри посмотрела на Роджера, приподняв бровь так, что на ум сразу пришел Джейми Фрейзер, и Роджер невольно взглянул на листок бумаги. "Он имел в виду..."
"Чарльза Стюарта? Он и не мог иметь в виду кого-то еще."
Она взяла письмо и прочитала постскриптум, возможно, уже в десятый раз.
"Но если он имел в виду Чарльза Стюарта, то его собственность..."
"Он нашел золото. И Джем знает, где оно?" Роджер никак не мог взять в толк это последнее замечание, и вскинул глаза к потолку, над которым его дети, вероятно, уже спали, мирно укутавшись во все возможные Добродетели, и в пижамы с мультяшными картинками.
Бри нахмурилась.
"Он? Это не совсем то, что пишет папа - и, если он знал... нет, это слишком большой секрет для того, чтобы просить сохранить его восьмилетнего мальчика."
"Ты права."
Восьми лет, или меньше - Джем всегда был хорош в сохранении любой тайны, подумал Роджер. Но Бри права - ее отец не обременил бы никого такой опасной информацией, не говоря уж о любимом внуке.
Конечно, не без уважительной причины - из приписки было ясно, что информация им предоставлена только для действий в случае крайней необходимости.
"Ты права. Джем ничего не знает о золоте - только об этих Испанцах, что бы это ни значило. Он при тебе никогда не упоминал что-то подобное?"
Она покачала головой, потом резко обернулась при внезапном порыве ветра из открытого окна; ветер дул сквозь занавески, неся с собой дыхание нескончаемого дождя. Бри поспешила закрыть окно, а потом побежала наверх, чтобы закрыть окна и там, махнув Роджеру, чтобы посмотрел те, что на первом этаже. Лаллиброх был большим домом, оборудованным замечательным количеством окон - дети уже пытались их сосчитать, но всякий раз их число не сходилось с прежним результатом.
Роджер подумал, что в один прекрасный день мог бы сходить и сосчитать их сам, урегулировав наконец этот вопрос, просто до сих пор не хотел поддаваться этому желанию.
Их дом, как и большинство старых домов, был ярко выраженной самостоятельной личностью.
Лаллиброх был гостеприимен, с этим все в порядке; большой, приветливый, скорее удобной, чем величественной постройки, и с отголосками поколений, тихо рокочущими в его стенах.
Но то было место, имевшее свои секреты - в этом тоже не было сомнений.
И то, что он прячет ото всех настоящее количество своих окон, вполне в соответствовало образу дома, как существа довольно игривого.
Окна в кухне, теперь оснащенной современным холодильником, плитой Aga и достойной сантехникой, но все же с прежними, древними гранитными столешницами, окрашенными соком смородины, кровью птицы и дичи - все оказались закрыты; тем не менее, он их проверил все подряд и отправился дальше, в кладовые.
Свет в заднем зале был выключен, но он все равно мог видеть решетки в полу у стены, которые пропускали воздух в Дыру священника, внизу.
Там прятался его тесть - недолго, в течение нескольких дней после Восстания - перед тем, как был заключен в тюрьму в Aрдсмуире.
Роджер как-то спускался туда - тоже ненадолго, когда они только купили дом - и выбрался из промозглой, зловонной и тесной Дыры с полным пониманием того, почему Джейми Фрейзер решил жить в пустыне, на удаленной горе, где вокруг не было видно никаких границ, куда ни посмотри.
Годами по чьему-то принуждению, против воли скрываться от заточения, от полного лишения свободы...
Хотя Джейми Фрейзер не был существом политическим - уж он-то знал лучше, чем большинство его соотечественников, какова истинная цена войны, независимо от ее предполагаемых целей.
Роджер, совсем как живого, увидел перед собой тестя, и рассеянно потер запястья, где следы от оков давно исчезли, а вот память об их тяжести - нет.
У Роджера не имелось ни тени сомнений в том, что жить Джейми Фрейзер мог только свободным - или умереть. И на мгновение с тоской, от которой заныли кости, он пожелал снова оказаться там, чтобы сражаться с ним бок о бок.
Начался дождь; он слышал, как тот стучит по шиферным крышам хозяйственных построек; к этому вопросу он подошел серьезно, надежно упаковав дом от туманов и непогоды.
"Для себя... и для наших потомков,"- сказал он вслух, только очень тихо. Это была сделка между двумя мужчинами - невысказанная, но обоим совершенно понятная. Ничто не имело значения - кроме того, что семья сохранится, и дети всегда будут защищены. И если оплатить эти счета можно только ценой его крови, пота, или ценой души - они будут оплачены.
"Oidche mhath,"- сказал он, коротко кивнув в сторону Дыры священника. Тогда спокойной ночи.
Он постоял в старой кухне немного подольше, ощущая всем телом объятия Дома, их надежную защиту от любого шторма.
Эта кухня всегда была сердцем дома, подумал он, обнаружив, что тепло от плиты может быть таким же уютным, каким был когда-то огонь ныне пустующего очага.
Брианну он встретил у подножия лестницы; та уже переоделась ко сну - но так, словно спать и не собиралась.
Воздух в доме всегда был прохладным, и сейчас, с наступлением дождя, температура упала еще на несколько градусов. Но несмотря на это, Брианна была одета не "в шерстяное и мохнатое" - больше того, теперь на ней была тонкая ночная рубашка белого хлопка, обманчиво невинного вида, и с небольшой красной лентой, продернутой сквозь легкую ткань у нее под грудью. От этого белая ткань прильнула к груди, как облачко к вершинам горы. Он ей так и сказал - а она рассмеялась, и не возражала, когда он сложил руки вокруг них чашечками, и соски в его ладонях сразу стали круглыми, как пляжные камушки, розово просвечивая сквозь тонкую ткань.
"Наверху?"- прошептала она и, опершись на него, пробежала кончиком языка по его нижней губе.
"Нет,"- сказал он и крепко ее поцеловал, вздрогнув от неожиданной щекотки. "На кухне. Там мы этого еще не делали."
Он взял ее, склонившись над древним прилавком с таинственными пятнами - звук ее маленьких вскриков аккомпанировал порывам ветра и дождя за старинными ставнями. Почувствовал ее дрожь, и сладкую влажность - и наконец ее отпустил; колени дрожали так, что он медленно упал вперед, ухватился за ее плечи и зарылся лицом в пахнущие шампунем ароматные волны ее волос; старый гранит под щекой был гладок и прохладен. Сердце у него билось медленно, тяжело и ритмично, как бас-барабан.
Он был обнажен, и холод, сочившийся откуда-то снизу, пробежал гусиной кожей по его спине и ногам.
Брианна почувствовала, как он дрожит, и повернула к нему лицо.
"Замерз?"- прошептала она. Сама она не замерзла ничуть; она вся светилась, как горящий уголек, а он не хотел ничего большего, чем скользнуть с нею в постель, устроиться у нее под боком и переждать бурю в ее уютном тепле.
"Я в порядке." Он нагнулся и сгреб одежду, которую бросил на пол. "Пойдем-ка спать."
Наверху дождь был слышен еще громче.
"О! все звери пошли в пляс, два на два, ту-ру-ру..."- тихонько пропела Бри, когда они поднимались по лестнице -"и слоны и кенгуру..."
Роджер улыбнулся. Можно себе представить - дом-ковчег, плывущий над рыкающий миром воды, но как все в нем уютно...
Два на два - с двумя родителями, и двумя детьми на борту... а может и больше, когда-нибудь. Здесь было достаточно места, в конце концов.
С потушенной лампой, под звуки дождя, барабанившего по ставням, Роджер задержался где-то на самом краю сна, не желая расставаться с удовольствием этого мгновения.
"Мы же не будем его спрашивать, нет?"- прошептала Бри. Голос у нее был сонным, и ее мягкий, уютный вес согревал его тело сверху донизу, с ее стороны. "...Джема?"
"О? Нет, разумеется, нет... Незачем."
Но все же почувствовал острый укол любопытства - кто такие были эти Испанцы? Само представление о кладе и зарытых где-то сокровищах - всегда приманка; но ведь им они не нужны: на данный момент денег у них было достаточно. К тому же, было бы чертовским высокомерием полагать, что золото по-прежнему так и лежит там, где оставил его Джейми - что само по себе было задумано как "длинный выстрел"... словом, предприятие сулило мало шансов на удачу.
А еще он никак не мог забыть последнее наставление из постскриптума Джейми:
"Пусть будет благословлен священником; на нем есть кровь."
Слова, пока он перебирал их в уме, сами собой таяли в воздухе - и то, что он видел на внутренней стороне век, были вовсе не золотые слитки, а старая гранитная столешница на кухне, в темных пятнах, так глубоко въевшихся в камень, что они стали уже его частью, неистребимые для самой энергичной чистки - не говоря уж о только что брошенном им вызове.
Но все это уже не имело значения.
Испанцы - или кто бы они ни были, - могли спокойно хранить свое золото. Семья была в безопасности.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КРОВЬ, ПОТ И СОЛЕНЬЯ
Лонг Айленд
4 июля 1776 года в Филадельфии была подписана Декларация Независимости.
24 июля генерал-лейтенант сэр Уильям Хоу прибыл на Стейтен-Айленд, где и создал полевую штаб-квартиру в таверне "Роза и Корона", в Нью-Дорпе.
13 августа генерал-лейтенант Джордж Вашингтон прибыл в Нью-Йорк, чтобы укрепить оборонительные сооружения города, который удерживали американцы.
21 августа Уильям Рэнсом, лейтенант лорд Элсмир прибыл в "Розу и Корону" в Нью-Дорпе, чтобы доложить - с некоторым опозданием - о своем прибытии для несения службы в качестве нового, и самого младшего члена штаба генерала Хоу.
22 августа...
ЛЕЙТЕНАНТ Эдвард Маркхем, маркиз Клэрвелл пытливо заглядывал в лицо Уильяма, предлагая ему весьма неаппетитное зрелище - сочный прыщик, уже готовый лопнуть - у себя на лбу.
"Вы в порядке, Элсмир?"
"Все... хорошо." Уильям процедил эти слова сквозь стиснутые зубы.
"Выглядите вы довольно... зеленым." Клэрвелл, глядя на него обеспокоенно, полез в карман. "Хотите пососать моего маринада?"
Еще немного, и Уильям должен был наконец добраться до суши. А пока у него за спиной отпускали соленые шуточки по поводу маринада Клэрвелла, который тот заставил его сосать, и о том, чем еще он будет обязан расплатиться с его владельцем за упомянутую услугу.
Ну да, оправдывался Клэрвелл, еще его престарелая бабушка клялась на кислом рассоле - это лучшая профилактика от морской болезни; и ведь отлично работало - стоило только взглянуть на него самого, твердого как скала!
...Уильям поморгал слезящимися глазами и постарался сфокусировать взгляд на приближающихся берегах.
Вода была не такой уж и бурной, хотя погода стояла предгрозовая, тут сомнений не было. Но для него это значения не имело - даже самые деликатные покачивания вверх-вниз на волне, даже кратчайшее из путешествий по воде - и его желудок тут же пытался вывернуться наизнанку.
Каждый чертов раз!
Он все еще сдерживался, но, поскольку ничего со своей слабостью он поделать не мог, оставалось только притвориться, что ничего подобного с ним не происходит. Он вытер липкий, несмотря на дневную жару, рот и расправил плечи.
Они вот-вот бросят якорь; он как раз собирался спуститься и привести экипаж, находившийся под его командой, хоть в какой-то порядок, прежде чем они погрузятся в лодки.
Уильям рискнул бросить беглый взгляд через перила и увидел реку, и "Феникса" прямо за кормой.
"Феникс" был флагманом адмирала Хоу, и его брат, генерал, тоже находился на борту. Неужели придется ждать, подпрыгивая на неспокойной волне, как пробки, пока генерал Хоу и его адъютант, капитан Пикеринг, не изволят сойти на берег? Боже, он надеялся, что нет.
Если повезет, команде будет разрешено высадиться на берег сразу.
"Со всей возможной скоростью, gennelmun!"- объявил им сержант Каттер громовым голосом. "Мы собираемся поймать этих сукиных детей, этих повстанцев, на - оп-ля! а вот и мы!.. И горе тому, кто попробует бездельничать! Эй, ты, там...!" И он зашагал, едкий и убедительный, как понюшка черного табаку, пришпорить замешкавшегося второго лейтенанта, оставив Уильяма уже в несколько лучшем самочувствии.
Без сомнений, ничего по-настоящему страшного не может произойти в этом мире, пока в нем есть сержант Каттер.
И Уильям проследовал за своими людьми вниз по трапу, и дальше, в лодку, совершенно позабыв про свой желудок в порыве азарта. Его ждет первая настоящая битва, он будет сражаться здесь, на равнинах Лонг-Айленда!
Восемьдесят восемь боевых фрегатов. Вот что он слышал о кораблях, приведенных сюда адмиралом Хоу - и теперь ничуть в этом не сомневался.
Лес парусов заполнил залив Грейвсенд, вода кипела от сотен небольших лодок, на которых войска переправлялись на берег.
Уильям и сам чуть не задохнулся от нетерпения. Он тоже чувствовал в себе эту особую, мужественную собранность, пока капралы снимали свои команды с лодок и в строгом порядке, маршем, отводили их вглубь от берега, освобождая место для следующей волны новоприбывших.
Лошади офицеров переправлялись на берег вплавь, не на лодках - расстояние тут было совсем небольшим.
Уильям отпрянул в сторону, когда большой жеребец внезапно вырос перед ним из прибоя, совсем близко, и встряхнулся, рассыпав соленые брызги и насквозь промочив всех, футов на десять вокруг. Парень-конюх, вцепившийся в его уздечку, и сам выглядел, как мокрая крыса, но тоже отряхнулся и улыбнулся Уильяму - лицо, побледневшее от холода, так и сияло от волнения.
У Уильяма тоже была лошадь - где-то. Капитан Грисволд, старший офицер штаба Хоу, одолжил ему свою, пока у него самого не было времени, чтобы организовать что-то еще. Он надеялся, что конюх, который должен был присматривать за лошадью, сам его разыщет, хотя пока и не видел, как это вообще возможно.
Всюду царила организованная неразбериха.
Берег здесь был плоский, приливный, и толпы красных мундиров роились среди прибрежных водорослей, как стаи куликов; рев сержантов контрапунктом сопровождал вопли чаек у них над головой.