"Думаю, это будет следующим."
Она с трудом перевела дыхание.
"Тонкое. Значит, короткое."
В нем действительно было не больше страницы, даже половины страницы, но причина этой краткости была ясна; его написал отец. Его угловатый, решительный почерк заставил ее сердце забиться сильнее.
"Мы с тобой никогда не позволим учителям заставлять Джемми писать правой рукой,"- яростно сказала она Роджеру. "Никогда!"
"Правильно,"- сказал он, слегка озадаченный, но все же очень довольный ее вспышкой. "Или левой, как тебе будет угодно."
2 Марта Anno Domini 1777,
Фрейзерс Ридж,
Колония в Северной Каролине
Моя дражайшая Дочь...
Сейчас мы готовимся к отъезду в Шотландию. Не навсегда, и даже ненадолго. Вся моя жизнь - наша жизнь - здесь, в Америке. И, положа руку на сердце, я бы предпочел быть заеденным до Смерти Шершнями, чем ступить на борт любого другого Судна; но я стараюсь не размышлять слишком долго над Планами на Будущее.
И есть еще два основных Мотива, которые вынуждают меня к настоящему Решению.
Если бы у меня не было Дара Знания, который вы и ваша Мать и Роджер Мак мне принесли, я бы, вероятно, думал - как думает Большинство людей в Колонии, - что Континентальный Конгресс не продлится и шести месяцев, а Армия Вашингтона и того меньше.
Я сам говорил с человеком из Кросс-Крик, который был уволен (с почетом) из Континентальной армии, по причине жестокого Ранения в Руку - твоя Мать, конечно, с этим разобралась; он сильно кричал, и меня призвали на помощь, чтобы на нем посидеть,- так он говорил мне, что у Вашингтона не более, чем несколько тысяч солдат регулярной Армии, все очень скудно оснащенные и одеждой, и оружием, всем не выплачивают причитающегося им жалованья, которое они вряд ли когда-нибудь получат. Большинство его мужчин - из Ополчения, их зачисляют по коротким контрактам, на два-три месяца, и Оно уже тает, так как всем необходимо вернуться домой для Работ в Поле.
Но я уже Знаю. В то же Время, я не могу быть вполне уверен в том, как Все, что я Знаю, будет складываться дальше.
Могу ли я с уверенностью присоединиться к какой-нибудь Части этих Событий? Должен ли я держаться в стороне, и может ли это повредить или помешать Успеху наших Пожеланий? Мне часто хотелось обсудить эти Вопросы с твоим Мужем, хотя я думаю, даже такой Пресвитерианец, как он, найдет их еще более тревожными, чем я сам. Но в конце концов, это уже не имеет значения. Я таков, каким создал меня Господь, и должен иметь дело со Временем, в которое Он меня поместил.
Ваша Матушка - несомненно предвидя Перспективы моей морской болезни в течение нескольких Недель, и в самой непосредственной Близости от нее, - предлагает мне вести бизнес с Фергюсом, который занимается L'Oignon Press, а не путешествовать в Шотландию, чтобы восстановить свой собственный.
Я это тоже обдумал, но по Совести, я не могу подвергать Фергюса и его семью опасности, используя их Типографию в тех Целях, коим я сам намерен следовать. Их станок является одним из немногих Прессов, действующих между Чарльстоном и Норфолком; даже если бы я занимался своей Печатью с предельной Секретностью, Подозрение могло бы пасть на них в самые кратчайшие сроки - Нью-Берн нынче стал Оплотом Лоялистских Настроений, и Происхождение моих памфлетов станет известно почти сразу.
Помимо этих Соображений насчет Фергюса и его семьи, я думаю, что может быть какая-то Польза в посещении Эдинбурга, с тем, чтобы вернуть мою собственную Типографию. У меня там были разнообразные Знакомства; некоторые из них, возможно, избежали Тюрьмы или Петли.
Второе - и самое главное, - Соображение, которое вынуждает меня ехать в Шотландию, это ваш кузен Ян. Много лет назад я поклялся его Матери - в память о нашей с ней родной Матушке, - что я верну его Домой, к ней, и я намерен это исполнить, хотя Человек, который вернется в Лаллиброх, уже не тот Парень, который его оставил. Один только Бог знает, что они будут друг с другом делать, Ян и Лаллиброх - ведь Бог имеет весьма своеобразное Чувство Юмора. Но если он хочет вернуть нас всех туда, это должно случиться именно сейчас.
Снег у нас уже тает; Вода капает с карниза весь День, и к Утру сосульки доберутся с Крыши Хижины почти до ее Основания.
Не пройдет и нескольких Недель, как Дороги совершенно очистятся для Путешествия.
Это кажется странным - просить, чтобы вы помолились за Безопасность нашего Плаванья, которое будет уже давно завершено к тому времени, как вы о нем узнаете, - но, хорошо это, или плохо, я прошу вас об том, несмотря ни на что.
Скажите Роджеру Maку, что я думаю, Бог не принимает в расчет Времени.
И поцелуйте для меня Детей.
Ваш самый любящий Отец,
Дж. Ф.
***
РОДЖЕР НЕМНОГО ОТКИНУЛСЯ в кресле, поднял брови и пытливо посмотрел на нее.
"Французский связной, ты считаешь?"
"Что?" Она нахмурилась, глядя на него через плечо, и увидела место, где его пальцем был отмечен текст. "Это там, где он говорит о своих друзьях в Эдинбурге?"
"Да. Не слишком ли у него в Эдинбурге много знакомых-контрабандистов?"
"Именно так говорила мама."
"Следовательно, отсюда и его замечание о петле. А откуда они ввозили товар, в основном?"
В животе у нее что-то екнуло.
"Ох, да ты шутишь. Думаешь, теперь он намерен якшаться с французскими контрабандистами?"
"Ну, не обязательно с контрабандистами; судя по всему, он там знавал немало мятежников, подстрекателей, воров, и проституток тоже." Роджер ухмыльнулся, но потом снова посерьезнел.
"Я рассказал ему все, что знал, о формах, принимаемых Революцией - общепризнанных, разумеется, и не слишком вдаваясь в детали, это все же не мой период, - и, естественно, рассказал ему, как важна будет Франция для американцев. Просто я думаю... "- он сделал паузу, немного неловкую, потом снова взглянул на нее - "Он собирается в Шотландию вовсе не для того, чтобы бежать от поджогов; с этим у него все довольно четко."
"Итак, ты считаешь, он может просто искать там политических связей?"- медленно спросила она. "Не для того, чтобы захватить свой печатный станок, водворить Иена обратно в Лаллиброх, и с добычей вернуться в Америку?"
В этой идее она даже нашла некоторое облегчение.
Образы родителей, интригующих где-нибудь в Эдинбурге и Париже, были куда менее душераздирающим, чем ее видения, в которых они всегда оказывались в эпицентре взрывов или в самой гуще сражений. А то, что они - оба!- окажутся именно там, - это она понимала отлично.
Куда бы ни занесло ее отца, ее мать будет там же.
Роджер только пожал плечами. "Слушай, а это его замечание, между делом, о том, что Бог создал его таким. Ты знаешь, что он под этим подразумевал?"
"Кровавый человек, боец,"- сказала она нежно и придвинулась к Роджеру поближе, положив руку ему на плечо, словно хотела убедиться, что тот вдруг не исчезнет.
"Он как-то сказал мне, что он "кровавый человек". Что сам он редко выбирал схватку, или борьбу - но всегда знал, что именно для них он и был рожден."
"Ах, вот как,"- сказал Роджер, так же тихо. "Но он больше не тот молодой Лэрд, что взял в руки меч и повел тридцать арендаторов на обреченную битву - и всех их привел их домой снова. Он знает теперь намного больше - о том, что может сделать человек в одиночку. Я думаю, он намерен сделать именно это."
"Я тоже так думаю." Ей перехватило горло - но скорее от гордости, чем от страха.
Роджер поднял руку и крепко сжал ее плечо.
"Я помню..."- сказал он медленно. "Твоя мать как-то говорила, когда рассказывала нам о том... о том, как она вернулась, и как стала врачом. Что твой... то-есть, Фрэнк - что он тогда ей сказал. Что-то о том, что все "кровавое" неудобно для людей вокруг нее, и, тем не менее, это великое благословение - то, что она знает, кем именно она должна быть. Он был прав, я так думаю. А Джейми действительно это знает."
Она кивнула. Вероятно, ей не следует этого говорить, подумала она. Но слов больше удержать не могла.
"Ты тоже знаешь?"
Он долго молчал, глядя на страницы на столе, но наконец покачал головой, едва заметно - она это скорее почувствовала, чем увидела.
"Я просто привык,"- сказал он тихо, и отпустил ее руку.
***
ПЕРВЫМ ЕЕ ПОБУЖДЕНИЕМ было стукнуть его по затылку; вторым - ухватить за плечи, пригнуть к себе, и глядя на него в упор, глаза в глаза, спросить - спокойно, и очень отчетливо - "Какого черта ты сейчас имеешь в виду?"
Она и от этого воздержалась, лишь потому, что и то, и другое, скорее всего привело бы их к затяжной беседе того сорта, который совершенно не подходит для детских ушей - а ведь оба их ребенка были в холле, в двух шагах от двери в кабинет; она даже слышала отсюда их разговор.
"Видишь это?"- говорил Джемми.
"Умм-нда."
"Плохие люди пришли сюда, давным-давно, и ищут нашего Дедушку. Плохие английские люди. Это все они сделали."
Роджер обернулся - он тоже услышал, что говорит Джемми - и перехватил взгляд Брианны с легкой полуулыбкой.
"Плохой Аглиский!"- повторила Мэнди услужливо. "Сделать ему а-та-та!"
Несмотря на раздражение, Брианна не могла не ответить Роджеру улыбкой, хоть и почувствовала легкий трепет, и слабое мерцание в животе, вспомнив своего дядю Иена - такого спокойного, доброго человека, - когда тот показывал ей сабельные клинки на деревянных панелях в зале, и говорил: "Мы держим их тут, чтобы показывать детям - и повторять им: вот это и есть Англичане."
В его голосе тоже звучала сталь - и сейчас, когда она услышала слабое, абсурдно детское эхо его слов в голосе Джемми, ей в голову впервые закралось сомнение по поводу того, насколько мудро было поддерживать эту, конкретную, семейную традицию.
"Это ты ему рассказал?"- спросила она Роджера, а детские голоса тем временем переместились в сторону кухни. "Я - нет."
"Кое-что рассказала ему Энни; я подумал, будет лучше, если остальное расскажу ему я." Он поднял брови. "Или я должен был сказать, чтобы спросил об этом тебя?"
"Ох... Нет. Нет,"- повторила она нерешительно. "Но - неужели мы должны учить его ненавидеть англичан?"
Роджер улыбнулся.
"Ненависть" может сплотить их еще сильнее. И ведь он не сказал "плохой английский народ". Он сказал "плохие английские люди, те, кто это сделал..." Кроме того, если ему придется расти в горах Шотландии, скорее всего, он еще не раз услышит несколько колючих замечаний относительно Сассенах - и взвесит все, включая воспоминания о твоей матери; в конце концов, ты сама всегда называла ее Сассенах, "англичанкой".
Он еще раз взглянул на письмо на столе, потом бросил взгляд на стенные часы и резко поднялся.
"Христос, я опаздываю! Я всегда останавливаюсь на набережной, когда еду в город - тебе нужно что-нибудь из "Фермы и Быта?"
"Да,"- сказала она сухо, "новый насос для молочного сепаратора."
"Правильно,"- сказал он, целуя ее уже на бегу, и вышел, одной рукой забравшись в рукав куртки.
Она открыла было рот, чтобы окликнуть его, сказать, что пошутила - но, подумав во второй раз, снова его закрыла.
В магазине "Ферма и Быт" мог найтись даже насос для молочного сепаратора.
Большое, изумительно многолюдное здание на краю Инвернесса, магазин "Ферма и Быт" поставлял практически все, что может понадобиться на ферме - в том числе вилы, резиновые пожарные ведра, прессованную проволоку и стиральные машины, а также фаянсовую и глиняную посуду, банки для консервирования, и еще немало таинственных предметов и орудий, о назначении которых она могла только догадываться.
Она высунула голову в коридор, но дети были на кухне с Энни МакДональд, наемной девушкой-служанкой; смех и тоненькое "дзынь!" древнего тостера - тот перешел к ним вместе с домом, - выплывали из-за обитой стареньким зеленым сукном двери, вместе с соблазнительным ароматом горячих тостов с маслом.
Запах и смех влекли ее, как магнитом, и тепло дома текло над ней, золотое, как мед.
Она остановилась, чтобы сложить письмо, прежде чем к ним присоединиться, но при воспоминании о последнем замечании Роджера крепко сжала губы.
"Я привык."
Свирепо фыркнув, она сунула письмо обратно в коробку и вышла в зал, чтобы там снова застыть при виде большого конверта на столике рядом с дверью, где обычно была сложена дневная почта - и куда ежедневно выгружалось содержимое карманов Роджера и Джемми.
Она выхватила конверт из кучи квитанций, камешков, карандашных огрызков, звеньев велосипедной цепи, и... Что это, дохлая мышь? Так и было; плоская и высушенная, зато украшенная жесткой петелькой розового хвоста.
Она осторожно ее приподняла и, крепко прижав к груди конверт, направилась к чаю и тостам.
Честно говоря - думала она, - Роджер не единственный, кто приберегает всякие вещички. Но это было уже слишком - и она намерена высказать ему все, что об этом думает - как только он вернется домой.
ВЕСЕННЯЯ ОТТЕПЕЛЬ
Фрейзерс Ридж,
Колония в Северной Каролине
Март, 1777
И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО об этом разрушительном пожаре - подумала я.
Он сильно облегчил мне сборы.
В настоящее время я владела одним домашним халатом, одной сменой белья, тремя юбками - одной шерстяной, двумя муслиновыми - двумя парами чулок (одна пара была на мне, когда сгорел дом, другая была небрежно оставлена сушиться на кусте за несколько недель до пожара, и обнаружена позже, выдержавшая все непогоды, но все еще пригодная для носки), шаль, и туфли.
Джейми где-то раздобыл для меня ужасный плащ - где, я не знаю, да и не хочу знать. Изготовлен он был из толстой шерсти цвета проказы, и пахло от него так, будто в нем кто-то умер, да так и лежал, никем не обнаруженный, еще неделю, как минимум.
Я кипятила его со щелочным мылом, но призрак предыдущего жильца в нем задержался.
Тем не менее, в нем я хотя бы не замерзну.
Упаковать мой медицинский набор было почти так же просто.
С сожалением повздыхав над пеплом моей прекрасной аптеки, с ее элегантными инструментами и многочисленными бутылочками, я перебирала кучку спасенных из огня останков моей операционной.
Помятый цилиндр от моего микроскопа. Три закопченных керамических кувшина, один без крышки, один с трещиной. Большая жестянка с гусиным жиром, смешанным с камфорой, теперь почти пустая после всех этих зимних катаров и кашлей.
Горстка опаленных страниц, вырванных из дневника, который начал писать Даниэль Ролингс, и продолжила я сама - правда, мои духи немного пролились на края спасенных страниц, в том числе на одну, с описанием Специальной доктора Ролингса Лигатуры для Кишечника.
Это был лишь один из его рецептов, которые я нашла эффективным, и хотя с тех пор прошло много времени, и многое я помнила наизусть, но я всей душой была предана идее сохранения этих фактических "формул памяти" - и то, что теперь я держу их в руках, сохраняло и поддерживало во мне чувство, что он все еще жив. Я никогда не встречалась с Даниэлем Ролингсом в жизни, но он был моим другом, с того самого дня, когда Джейми передал мне его сундучок и сборник дневниковых записей.