Её лицо ещё пылало теплом огня и казалось, что ветер дул вдвое сильнее. Это был дребезжащий холодный январь. Снег падал с неба большими, сухими снежинками и покрыл уже все следы. Сумасшедшее животное открыло дворовые ворота. Этого ещё не хватало! Анне побежала к воротам. Когда она была здесь, чтобы высматривать мужчин, ещё можно было рассмотреть дорогу, которая вела с горы в деревню. Теперь больше не было видно домов, она могла различать в тумане только звук колокола церкви внизу в долине. Горы, которые можно было видеть вдали в ясные дни, совершенно исчезли. Анне медлила только одно мгновение, прежде чем распахнула ворота. Её сердце билось у самой шеи, когда она покинула двор и перешагнула рубеж между безопасностью и дикой местностью. Но тогда девушка решительно подняла подбородок. Она не была бы Анне Танавелле, если бы оставила корову снаружи на холоде!
Уже после нескольких шагов Анне окружила молочная белизна. Казалось, её хватали снежные щупальца. Замерзая, она быстро шла в гору и пыталась не потерять свои деревянные башмаки; потом увидела животное – светло-коричневая шкура и два рога с чёрными вершинами. От охватившего облегчения задрожали колени. Корова ушла ещё недалеко, и как раз плелась к нескольким обтрёпанным букам на возвышенности.
— Ну, подожди! — пробормотала Анне и снова побежала. Снег скользил ей в ботинки, холод кусал пальцы. Слишком глупо было оставлять дома рукавицы! Запыхавшись, она достигла возвышенности и тихо свистнула. Маленькая корова-обрак (прим. пер.: название породы) остановилась на месте и лениво посматривала в сторону своей хозяйки. Верёвка болталась на её шее, шерстяное ухо подрагивало, белая шкура вокруг глаз и рта, и чёрный нос окаймляла лицо животного как маска фокусника.
Анне подобрала юбку и тяжело ступала дальше, пользуясь копьём как палкой. Под снежным покровом древесина упиралась в скалистый грунт. Стуча зубами, она дотянулась до животного и ухватилась за верёвку, но сделала это без расчёта на сумасшедшую корову. Та резко повернулась вокруг себя, прыгнула и медленно от неё побежала. Анне должна была взять себя в руки, чтобы не заорать.
— Джоли! — тихо позвала она вслед корове. — Иди сюда, Джоли, моя милая! — подманивала она скотину. И действительно, корова снова остановилась и повернула голову. Анне в несколько шагов была возле неё, поймала верёвку и слегка ударила копьём по крупу. — Глупое животное! — ругалась она. — Что ты ищешь здесь на улице? Если волки съедят тебя и твоего телёнка, у нас не будет зимой молока.
Внезапно она осознала, что далеко удалилась от дома. Ветер громко шумел в кронах деревьев как раньше, снег потрескивал, когда внезапно какой-то порыв ветра дунул с вершины горы. Какой-то шум вокруг заставил их испуганно развернуться. Это был только ворон, который упорхнул, но Анне поймала себя на том, что прижалась к корове, судорожно сжимая своей рукой шерстяную шкурку.
«Держу пари – это чудовище, которого все боятся, только обычный волк». Это говорил Адриен. Мысль о нём была как надежное убежище.
— Не будь трусихой, Джоли! — шепнула она корове. — Бегом, назад в хлев!
Это было успокаивающим – видеть, как с каждым шагом под гору приближается маленький двор. Меме, конечно, остановила свою работу и озабоченно подслушивает шаги своей внучки.
— Я уже добралась, — шептала Анне и нетерпеливо тянула за верёвку.
Грубый удар в плечо прервал дыхание, и она споткнулась; успев подумать, что это корова споткнулась и ударила её, но в тот же самый момент верёвка с болезненным рывком затянулась через девичий кулак и поранила руку. Она потеряла равновесие, упала и крепко ударилась своим коленом о камни, заметив краем глаза разбушевавшуюся корову, её дыхание, мех и тепло рядом пока ещё были настоящими. Анне с пыхтением перевернулась, её ботинок застрял в снегу. Какие-то силуэты мелькали вокруг в поле её зрения, что-то кружило вокруг них.
Но только тогда, когда она услышала рычание, то поняла, что это было. Без размышлений Анне вскинула копьё вверх, и древко с глухим звуком на что-то натолкнулась. Запах дикого животного щекотал ей нос. Клыки щёлкнули слишком близко от шеи, и схватили как раз в тот момент, когда она вскинула руку и махнула от себя в сторону. Клыки поймали руку, и её пронзила яркая боль. Со всей силы Анне ударила куда-то кулаком и попала; укус ослабел, чудовище освободило её и отступило назад. И пока она отчаянно пыталась подняться с колен, то поняла с абсолютной уверенностью, что это был не волк, не мог быть никаким волком.
«Дикая бестия», — Анне слышала, как шепчет меме. La Bête Féroce! (прим.пер.: Свирепая бестия!) Это было странно, что она не ощущала никакого ужаса, ни страха, только знала, что не может умереть – не сегодня, не здесь, не без гипюровой ленты с нарциссами и поцелуя Адриена в свадебный день. Крик, который сейчас вырвался из её горла, был прерывистый и глухой, и давал силы, чтобы вскинуть древко и ударить чудовище. Нож на острие получил отпор. Со всей силы Анне ударила ещё раз, попала ему в ногу, и увидела, как нож отвязался и упал в снег; развязались ленты, которые привязывали нож к копью. Девушку охватил ужас.
Её второй ботинок соскользнул с ноги. Сохраняя присутствие духа, она скинула его, швырнула в широкий череп хищника и бросилась бежать. Анне бежала босиком, крепко держа копьё в руке, ледяной ветер дул в глаза и закрывал видимость. Снежинки таяли на лбу, она чувствовала холод в своём плече и что-то мокрое, тёплое, потом прохладу от ветра. Девушка была ранена, но не было никакой боли, только тяжесть, которая тянула её ноги, как будто она тяжело ступала через болото. «Я должна дойти до хлева!»
Снег взметнулся, когда чудовище снова сбило её с ног, палка выпала из рук. Но девушка боролась и кричала со всей силы, когда пинала голыми ногами, била, царапалась и кусалась. Один раз Анне почувствовала вкус жёсткой шкуры между зубами, один раз скользнула по клыкам тыльной стороной руки и снова упала. Она подняла руки вверх, чтобы выцарапать зверю глаза и испугалась, когда их увидела. Её руки выглядели так, будто она носила алые перчатки из крови.
На какое-то мгновение она замешкалась. Когти царапнули по её ключице, тяжесть хищника передавила воздух из лёгких. В этот момент Анне уже знала, что пропала. Огненно-красные глаза пристально смотрели на неё, и рычание звучало как слово «Грех». Она сжала веки, чтобы не смотреть в эти глаза. Но даже за сомкнутыми веками казалось, что они пылали как два солнца. «Святая Богоматерь, спаси меня!» — умоляла она в мыслях. — «Я не хотела, я никогда не хотела...»
Анне пыталась кричать, когда что-то твёрдое ударило по горлу и овладело её голосом и дыханием. Голова упала на бок, на её подбородке и шее стало тёпло. Она ощупывала себя руками и нашла рану, однако как ни странно, боль не чувствовалась. Анне ошеломлённо мигала. Переворошенный от борьбы снег громоздился рядом с ней. Ей казалось, что она видит нарциссы из кружева и кристаллов льда; одновременно перед ней проходило будущее, которого никогда не будет: Адриен и она в воскресной одежде тёплым весенним утром вступают в деревенскую церковь.
Её первый ребёнок, которого она держит на руках, в снежный день как сегодня. Меме, которая благословляет своего внука в колыбели. Анне видела второго ребёнка и третьего. Она видела Рождество и летние урожаи, танцы огня Йоханнеса и часы под луной с Адриеном за затянутыми пологами. День за днём безвозвратно струился в снег и просачивался туда навсегда. Новые нарциссы распускались на этом месте как могильные цветы для похищенных лет. Они были прекрасны и девственны – и такого же красного цвета как глаза смерти.
Глава 2
МАСКАРАД
Дом на улице Жусинне, был не самым большим дворцом в Версале, но, определённо, самым излюбленным. На улице перед ним, с красными носами, замерзали извозчики, однако здесь, внутри, было удушливо тепло; все оконные стёкла внутри были забиты гвоздями. За масками в свете хрустальных люстр прятались развлекающиеся дворяне, личности полусвета и, вероятно, также несколько личностей, пользующихся дурной славой развратников. Большинство гостей праздновали ещё задорней потому, что они, наконец, спаслись бегством от плохого настроения и снова могли свободно хохотать. Раскрашенные веера перемещали воздух туда-сюда, и дамы в платьях с вышитым цветным узором даже приносили в зал лёгкое дыхание весны.
Жан-Батист дю Барри пользовался дурной славой во всём Париже за свою необузданность. На своих праздниках он не экономил на роскоши и соревновался с королевским двором: на стенах висели написанные маслом картины старых мастеров, дорогие зеркала отбрасывали свет от свечей. Служители спешили с полными лимонадом подносами и вином через залы, и на столах стояли фарфоровые чаши с марципановыми конфетами. Смех смешивался со звуками скрипок и музыкой клавесина.
Томас, который стоял рядом с дверью игровой комнаты и держал свой бокал с вином, наблюдал, как танцоры в двух рядах делали расстановку для менуэта. При этом не все сохраняли осанку, у одного аристократа даже белый напудренный парик съехал на бок.
Томас не особенно мог терпеть такие праздники, но он любил это настроение, которое называл «синий час» – время строгих вежливостей миновало, скандалы уже носились в воздухе. Праздничное общество было ещё не совсем пьяным, но оно уже воспринимало всё как поездку на карете, которая ехала быстрее и быстрее, до тех пор, пока не начинала рано или поздно раскачиваться. Косметика стиралась, смех становился громче, и вскоре за напудренным фасадом обнаруживались некоторые истинные лица.
Томас сконцентрировался на тех деталях, которые, конечно, не бросались в глаза никому из других гостей: парик флейтиста съехал назад и наружу торчал рыжий локон. Подол одной дамы слишком сильно осел на землю, значит, она тайком выскользнула под кринолином из высоких ботинок, чтобы охладить свои гудящие ноги на паркетном полу. Другая женщина сделала тайный знак своему молодому любовнику, ударяя веером, и незаметно покинула помещение, пока её ничего неподозревающий муж болтал с хозяином.
Где-нибудь в суматохе также находился и отец Томаса. Парень вытянул шею и наконец, обнаружил его поблизости от двери. Шарль Ауврай не был большим мужчиной, но там, где он стоял, вибрировал воздух. Мужчина увлечённо рассказывал историю и жестикулировал, дамы визжали и смеялись над смыслом. Томас знал, что снова должен был присоединиться к нему, но вместо этого отступил в сторону, и незаметно скользнул в смежную комнату. «Ещё несколько минут», — думал он. — «Ночь впереди достаточно длинная». Так как его отец уже неделю как страстно желал попасть на этот бал-маскарад, следовательно, он определённо планировал сегодня ещё какой-то шахматный ход на общественной игровой доске.
Он оглянулся назад к двери, натолкнулся на что-то мягкое и упёрся в упругий кринолин. В последний момент Томас смог удержать стакан, чтобы красное вино не разлилось в волосы, обрамляющие верх декольте. Ему бросились в глаза детали внешности этой женщины: белокурые волосы, которые падали на её открытые плечи, и узор кружевной ткани – крохотные лилии из белых ниток. Странный контраст к духам из роз, который ударил ему в нос.
— Ищете в моём декольте что-то конкретное, месье?
Томас поспешил провести дистанцию между собой и дамой. Она была самое большее на два года старше него, и высокого роста, как и он сам, и производила впечатление милым лицом с мягкими чертами и косым разрезом кошачьих глаз. Шёлковый цветок в её волосах отражал их синий цвет.
Вероятно, он и мадемуазель были единственными людьми на этом празднике, которые не носили маску. Красотка кокетливо улыбалась и пыталась направить его взгляд на свою грудь, пока одёргивала кружевные оборки на платье.
— О, я не ищу чего-то особенного, мадемуазель. Но лилии существуют для того, чтобы ими любоваться. Французское кружево, я полагаю?
Как и ожидалось, красотка рассчитывала на сокрушённые извинения. Она озадаченно подняла брови, потом поразила его смехом, который был очень громким и гортанным для дамы.
— Так-так, профессионал моды с чисто профессиональным интересом к лилиям. Ну, раз так, будьте внимательны, раз вы не занимаетесь браконьерством на лугах других людей, — она покусывала острыми зубами свой веер. — И по мере сил вы пьёте и танцуете. На мой вкус у вас бледный цвет лица, и определённо, вы – трезвый и серьёзный, — хотя она ставила его на место, её улыбка показывала, что он ей нравился. — Прекрасный вечер, месье! — девушка бесцеремонно ему подмигнула и направилась к одному из игровых столов. Мужчина в маске волка поставил сто лир на единственную карту и проиграл. Белокурая девушка очаровательно привела его в расположение духа, и он попытался во второй раз.
Итак, она была какой-то гризеткой дю Барри, какой-то маленькой продавщицей или театральной статисткой, которую тот держал при себе, красиво одевал и обучал манерам, чтобы сосватать потом герцогу как фаворитку. Это была не скрываемая тайна, что большинство доходов дю Барри, кроме азартных игр, составляло посредничество таких девушек. Сейчас блондинка смеялась, откинув голову, и при этом положила кончики пальцев на свою грудь. Этот жест был такой грациозный, и при этом такой отрепетированный, что Томас сразу был очарован.
Вскоре он вытянул из рукава носовой платок, через ткань которого мог ощутить угольный карандаш, и по нему немедленно заструилось чувство радости, которое охватывало его каждый раз, когда он обнаруживал особенный образ. В поисках бумаги, меню или театральной программки Томас осмотрелся вокруг, но ничего такого не лежало на столах. Итак, он достал газетную полосу, которую носил при себе и сел за столом в угловой нише. Здесь он никому не бросался в глаза, никто не смотрел на него, а за игровым столом давно начался следующий раунд.
Томас размотал угольный карандаш из носового платка и разгладил бумагу на своём колене. Это был лист газеты «Gazette de France» (прим.пер.: французская), он уже знал наизусть это издание, ей было несколько недель. Взгляд остановился на старой титульной странице с эскизом гиены, который Томас небрежно там набросал несколько дней назад, но на обратной стороне, с краю было ещё достаточно места для следующего рисунка.
За игровым столом зазвучали аплодисменты, мужчина-волк сдвинул свою маску, чтобы вытереть пот на лбу. Блондинка наклонила голову набок и теребила шёлковый цветок в своих волосах. Томас забыл своего отца и все обязательства этого вечера, и видел только лишь этот жест, лёгкое расположение головы, линии плеч и рук. Уголь скользил по листу сам, её нежные черты находили место рядом с чёткими, плавными изгибами. Указательным пальцем он растушёвывал линии от чёрного к серому в мягкую тень, которая была лицом, к локонам и стройной шее. Когда художник запечатлел телодвижение девушки на бумаге, оно уже прошло. Блондинка как раз склонилась над игровым столом и вытягивала карту.
— Ах, я думал, что это мне! — его отец появился рядом с ним и подмигнул. — Боже мой, как будто бы у тебя в течение дня было недостаточно времени, чтобы рисовать! Брось, идём! — он просто схватил Томаса за рукав и поднял со стула. Уголь выскользнул у него из пальцев, но отец этого вовсе не заметил. Томас поспешно сложил газету, и двинулся в направлении салона. Только у двери Шарль Ауврай остановился, затаив дыхание, и позволил своему взгляду оценивающе блуждать по праздничной одежде Томаса. Сюртук, жилет и брюки до колен были новые и стоили состояние. В светло-зелёный шелк были вплетены тёмно-зелёные полосы, кнопки были покрыты материалом, украшенным вышивкой. Он носил подходящий к этому парик из конского волоса, хотя тот был темнее, чем светло-русые пряди Томаса, но, тем не менее, хорошо ему подходил. Отец гордо кивнул.
— Намного лучше, чем это унылое студенческое пальто, в которое ты нынче был одет.
Прежде чем отец смог ещё завязать ему галстук, Томас любезно, но уверенно отстранился.
— Хватит. Всё-таки я не лошадь, которую вы должны принарядить для парада.
— Ах, нет? — его отец засмеялся. — Ну, несмотря на это, ты напрягаешься и бьёшь копытом! Дю Барри стремится нам кого-то представить. Держись крепко, сын, это граф де Треминс!
— И я предполагаю, у него есть дочь, — сухо заметил Томас.
Его отец насторожился. Кажется, он обдумывал интонацию Томаса, но потом выражение его лица просветлело.