- Угощайтесь, голубчик. Ручная набивка, а табак - настоящий английский кинг, без подделок. Слегка для вкуса добавлен еще сухумский табачный лист. Говорят, Сталин любил именно такое сочетание.
- Ну так вот, - продолжил Седой, закуривая, - вы этого Зверя в Красноярске больше не ищите. Он подался куда-то в центр, скорей всего в Москву. Вот вам денежки на первое время, езжайте, помощников нанимайте, не экономьте. Как найдете - позвоните по телефону 353-353-00 в Москве. И передайте фигуранта нам. На время. Премию получите хорошую, сможете девочек на море наконец свозить. Вы своих девочек, я слышал, очень любите?..
Седой опять сделал многозначительную паузу. На этот раз она выглядела зловеще.
Калитин не стал ломаться. Он вовсе не питал иллюзий по поводу могущества теневых структур, а служить ему было, собственно, все равно кому. Лишь бы хорошо платили. Седой предлагал заработок, да и цели уголовного розыска и заказчика в данный момент совпадали: найти преступника. Так что капитан был бы согласен и без намекающей угрозы, а уж за бесопасность дочек он готов был наизнанку вывернуться. Он так и сказал Седому.
- Рад, искренне рад, голубчик капитан, - ответил Седой, аккуратно задавливая длинный окурок в изящной пепельнице. - Мне ваш начальник говорил, что вы человек без предрассудков, трезвый человек. Пройдет все хорошо, будем и в дальнейшем сотрудничать. Действуйте.
Мгновенно в комнату вошла какая-то бесцветная личность и приглашающе указала капитану на выход. Калитин взял конверт, удовлетворенно ощутив пальцами его плотную толщину, поклонился Седому и вышел, раздумывая, кто же из его начальников так о нем своеобразно отозвался - уж не сам ли генерал?
Москвич ждал у входа. Калитин огляделся, он находился на улице Советская возле вокзала. Он сел за руль, чувствуя себя почти хорошо, разве что голова немного кружилась, открыл конверт, удовлетворенно посмотрел на пачку стодолларовых купюр, и поехал к супермаркету, в который за покупками позволял себе заходить только перед большими праздниками. Он не видел большого греха истратить из этих денег долларов двести на семью. Конечно, он понимал, что за каждый доллар придется отчитываться, но был уверен в своих способностях сыщика. Пойманный аферист будет лучшим отчетом за деньги.
Но насладиться мотовством Калитин не успел. Два черных БМВ пристроились ему в хвост, пытаясь взять "в коробочку". Прием этот оперативнику был знаком по многочисленным американским боевикам. В России он лично с подобными гонками не сталкивался: кто в заштатном Красноярске будет гоняться за стареньким москвичем или за его водителем - заурядным оперативником.
Калитин поспешно закрыл стекло дверки (недавнее происшествие быстро научило его осторожности), прибавил скорость. Он понимал, что преследователи никак не могут быть людьми Седого, а, следовательно, в разговоре с Чачей он, капитан, перегнул палку. И уголовник хочет проучить зарвавшегося мента.
Капитан чувствовал себя почти хорошо - коньяк снял остатки наркоза от газа, а заодно - накопившуюся за день усталость. Он осознавал, что этим вечером решается его статус в родном городе, его авторитет среди воров и среди сотрудников. Что греха таить, сращение милиции с криминальными структурами шло стремительно, и оперативник "важняк" имел гораздо больше возможностей, чем рядовой сотрудник. И он решил показать зубы.
Калитин резко вдавил педаль акселератора. Машина буквально прыгнула вперед. Капитан обогнул вокзал и вышел на шоссе. БМВешки маячили вдали, ошеломленные немыслимым для москвича рывком, они явно растерялись. Стрелка спидометра зашкалила - усовершенствованная машина спокойно давал больше 120, указанных на приборе. Теперь надо было применить прием Спартака. Этот метод борьбы с несколькими противниками известен с древности и носит имя легендарного гладиатора. Надо разобщить врагов, растянуть в разомкнутую цепочку и бить по одиночке.
Калитин выжал газ до упора. Старый корпус ветхой машины задребезжал, заныл, как бормашина у стоматолога. Корпус был усилен металлитовыми стойками и прокладками, но все равно не соответствовал подобной скорости, которая, скорей всего, приближалась к 200 км. Да и шоссе вовсе не было гладким, как автобан в Германии. Через пять минут капитан сбавил скорость, развернулся и помчал навстречу поотставшим ворам. Он поравнялся с ними почти мгновенно и пролетел мимо, торжественно вибрируя старым корпусом. Как он и ожидал, бандиты не сразу среагировали на этот маневр. Одна машина значительно опередила другую во время торможения и разворота, и теперь шла почти впритык. Калитин вывернул на встречную полосу, чтоб замешкавшиеся преследователи не врезались ему в багажник, и врубил тормоз. Москвич занесло, несколько раз крутануло. Калитин выскочил из машины и пошел на БМВ, где дверки только еще
открывались. Резкий удар ногой по задней двери зажал вора, как в щипцах. Уже не глядя на него капитан вбил локоть в шофера, оказавшегося сзади, легко передвинулся вправо и знаменитыми русбоевскими "ножницами" (удар в прыжке обеими ногами, двигующимися, как ножницы) достал третьего, выбегавшего из-за машины.
Остался один. Видно было, что он не новичок в драке. Двигался легко, ступни от асфальта не отрывал, руки держал расслабленно, но глазами фиксировал Калитина внимательно. Не ясно было, в каком стиле парень будет работать. Калитин сменил левостороннюю стойку на правостороннюю, желая спровоцировать противника на ответные действия. Но парень выжидал. Три обездвиженных за долю минуты товарища заставляли его осторожничать.
Послышалось легкое жужжание машины. Вторая группа спешила на помощь. Калитин решил применить атаку барса. Этот атакующий комплекс существует во многих школах восточной борьбы, но наиболее эффективно он реализуется именно в русбое, в борьбе, созданной богатырями казачьей вольницы, дополненной русскими витязями и окончательно доведенной до совершенства российскими спортсменами. Капитан выставил слегка вперед левую ногу, присев на правой - толчковой. Когда сжатый в комок зверь летит на добычу, встретить его можно, но защититься почти невозможно.
Парню ничего не оставалось, как активизироваться. Он попытался уйти от броска влево, блокируясь обеими руками и ногой, но пропустил удар в голову. Капитан расслабился на миг, повернулся к второй машине, затормозившей рядом. Но вторая группа не собиралась выходить на поле боя. Воры смотрели в опущенные окна на своих поверженных товарищей, раздумывая. Наконец передняя дверка приоткрылась.
- Начальник, не дерись, поговорим, - раздался голос. Чача, капитан легко узнал его хрипатый баритон, говорил без акцента. Это был хороший признак.
-О чем мне с тобой говорить? - задиристо сказал капитан. Ты же хулиган простой. Что, поучить опера вздумал? Я тебе объяснял, что мой москвич трех твоих БМВ стоит.
- Начальник, дерешься ты хорошо, но против пули твои приемы не катят, - попытался удержать инициативу Чача.
Калитин к подобной угрозе был готов. Он выхватил из наплечной кобуры заранее снятый с предохранителя пистолет и два раза выстрелил. С томным шипением спустило правое переднее колесо. Теперь Чача был окончательно повержен. В глубине души он уже проклинал свою затею "поучить" зарвавшегося мента. Сейчас он мечтал выйти из ситуации с наименьшими потерями и как следует врезать участковому, который говорил, что Калитин простой собаковод, попавший в уголовку по знакомству.
- Уберите стволы, фраера, - зло сказал Чача напарникам, мент - мужик правильный, проверку прошел на отлично. Понимать надо!
Калитин понял тактический ход вора. Пережимать не стоило, загнанный в угол авторитет мог быть непредсказуемым.
- Чача, приходи завтра к директору рынка, там поговорим. Я твою просьбу помню про гостиничного гастролера. Сейчас отдать не могу, но потом - бери.
- Начальник, какой базар. Если что нужно, звони мне: услуга за услугу. Мои ребята сразу не врубились, что ты теперь "важняк", - облегченно сказал Чача, окончательно вылезая из машины и закуривая.
Капитан поежился. Он явно вступал в какую-то новую сферу жизни, с погонями, стрельбой, большими деньгами. И эта новая жизнь начинала ему нравиться.
Глава 11
(Москва, май)
...Какая-то ночная птица, хлопая крыльями, летела вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком непостижимости и заканчивался точно так же... Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой-то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из-под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто-то грузно ломится через кусты.
- Ну, как? - вывалился на поляну полковник. - Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как-то...
Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
- Маша! А-у-у! - вдруг зычно, как на плацу, заорал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из-под земли - тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему-то серебристые на темной траве...
Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
- Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд...
В квартире я захотел курить, пошарил по карманам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
- Ты мой брат, - сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. - Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку "Примы".
- Спасибо, - буркнул я, - вы очень предупредительны, сестренка.
Странная двойственность беспокоила меня в последнее время. Я уже не сомневался, что в тощей девчонке кроются целые мироздаиия, что форма ее - частность, скафандр, что и не человек она. Но девчонка вела себя опять, как все дети, и не помнила ни о волке, ни о прыжке из машины. Ресторан, прогулки на такси, полковник - все это помнила, а больше - ничего. Она совсем оттаяла, охотно играла с ребятами во дворе, прибегала голодная, со свежими царапинами на коленках. Вечером заставляла меня читать вслух ее любимые книжки, охотно капризничала, будто отводила душу за прежние ограничения, стала невозможной сладкоежкой, в общем, наверстывала детство, засушенное болезнью.
Впрочем, порой я не усматривал никакой фантастики в ее поступках. В свое время я насмотрелся в дурдоме всякого. Возможности человека необъятны, а психи творят чудеса почище йогов. Помню мальчика, который не знал усталости. Скажешь ему, чтоб отжимался, - отжимается от пола сто, двести раз подряд, потом потрогаешь мышцы - не напряжены, да и дыхание ровное. Видел больного, не чувствующего боли. Он мог положить руку на раскаленную плиту и только по запаху горелого мяса узнать об этом. В остальном он был совершенно нормален. В армии мой товарищ поднял полутонный сейф, упавший ему на ногу...
Сложнее было с волком. Может, она просто была в телепатической, мысленной связи с этим дряхлым волком, и он постоянно давил на ее сознание. Смерть прервала эту связь, освободила ее мозг.
Контакт с девчонкой не проходил для меня бесследно. Я был в постоянном напряжении и в то же время как-то размяк, "одомашился", не думал о том, что деньги летят слишком быстро, а новых взять негде, о том, что меня наверняка ищут и менты, и воры, и тот Седой... Да и о новом паспорте перестал заботиться, только лишь переклеил фотографию на на паспорте Демьяныча. А печать не навел новую. Грошь цена такому паспорту. А, ведь, по нему я мог продать или обменять трехкомнатную квартиру. Квартира в неплохом районе Москвы стоит порядочно.
Я чувствовал, как спадает с меня шелуха уголовщины, обнажая не сгнившее еще ядро мечтательного мальчишки, которому не суждено стать взрослым даже в облике матерого афериста. Полоса отчуждения лежала между мной и обществом всегда, но сейчас в океане одиночества нашелся эфемерный островок, где я становился самим собой.
Изменились даже речь, повадки, сон перестал быть только необходимостью, но стал и удовольствием, книги опять заставляли переживать.
Мне не было скучно в этом микромире, где были только я, она и выдумки писателей. Но вся эта идиллия уводила меня к пропасти. И в душе я тосковал по замкнутой ясности следственных камер.
И тут приехал хозяин. Вырвался на денек-другой, совместил служебное с личным.
Я как раз сибаритствовал на диване с томиком Фенимора Купера, крестного отца моего идиотского прозвища, когда он открыл дверь своим ключом.
- Где Маша? - спросил он, едва поздоровавшись.
- Во дворе играет.
- Как играет? Одна!?
- Почему одна? С ребятами.
Он был поражен:
- Что вы мне тут говорите ерунду. Она не умеет играть с людьми...
Он нервно закурил.
Хлопнула дверь, в комнату ворвалась Маша.
- Дай десять тысяч, мы на видики сходим.
- Поздоровайся, - упрекнул я.
- Здравствуйте, дядя, - обернулась она, - вы извините, меня ждут ребята... Ой, папа!
Я ушел на кухню.
...А вечером он удивительно быстро опьянел, тыкал в шпроты вилкой и плакался, хая жену, потом вскидывался, кричал восторженно:
- Нет, не может быть, я наверное, сплю, я же сам ее к врачам водил лучшим, она же дикой росла, с отклонениями.
Приходила Маша, он лез к ней с неумелыми ласками, Маша терпеливо говорила:
- Папа, ты сегодня пьяный. Я лучше пойду, у меня там книжка недочитанная.
- Не признает отца, не радуется его приезду,- он обращался ко мне, оставляя за мной старшинство в собственном доме.