Балкона не было. Я растерялся. Видел же я с фасада гостиницы маленькие балкончики. Но делать было нечего, в конце концов соседнее окно не должно быть далеко, а уж карниз между ними просто обязан быть. Я вернулся к двери, запер ее, положил ключ на стол и погрозил нерусскому пистолетом:
- Ложись в кровать и молчи!
Потом я открыл окно нараспашку и высунулся в жаркую полутьму вечерней столицы. Да, карниз был, но какой узенький. Я посмотрел на соседнее окно. Света там не было, значит майор уже уложил ребенка. Холодная ярость охватила меня, смыв остатки осторожности и страх перед высотой. Я вылез на карниз, сделал два шажка, балансируя, ухватился за подоконник, (слава Богу окно из-за жары было открыто вовнутрь), хотел присмотреться, прежде чем залазить туда, но тут услышал Машин голос:
- Я так не хочу, - громко сказала девочка, - мы так не договаривались. Что вы делаете, я не буду в рот, так нечестно...- Тут звуки голоса смялись, будто их скомкали.
Я понял, что девочке зажали рот или горло. Мозг вновь стал всего лишь придатком хищного тела, это тело очутилось в номере раньше, чем я отдал ему приказ к атаке; мне не нужен был фонарик, мне не нужно было оружия, которым я был нашпигован, как террорист, мне нужен был только гнойный пидар Момот и он встал мне навстречу - голая упитанная фигура с еще торчащим фаллосом, но он вставал медленно, будто двигался в какой-то вязкой жидкости, и мое тело значительно опережало его...
***
...Седой посмотрел на часы, хотя мог и не смотреть. Он всегда чувствовал время, как животное, с точностью до минуты. Но он все же посмотрел, убедился, что уже 22-30, точно выверенным движением, в котором не было ничего лишнего, взял телефонную трубку и нажал повтор.
- Да, - почти сразу же отозвался Григорий, - я слушаю.
По легкой хриплости и взволнованности голоса Седой понял, что произошли некие непредвиденные события.
- Докладывай, - сказал он сухо.
Выслушав скороговорку подчиненного, Седой некоторое время молча дышал в трубку. Потом положил ее на стол, встал, прошелся по комнате, взглянул на себя в зеркало. Лицо было таким, каким он заставлял его быть - бесстрастным. Он вернулся к телефону, осторожно взял трубку, в которой все еще алекал его лучший исполнитель и нажал на кнопку отключения. Трубка смолкла...
***
...Григорий смотрел на Калитина, но не видел его. В остановившихся глазах напарника стыл совершенно животный страх. В дверь с грохотом забарабанили. Калитин в один прыжок оказался около нее. Дверь не была заперта, она, как и окна, открывалась вовнутрь, но стучавший дергал ее на себя. Калитин гаркнул, стучавший отпустил наконец ручку, дверь открылась и Александр Александрович увидел волосатого человека в распахнувшемся халате и в одном тапочке.
- Там бандита, - хрипел волосатый, - дэнги забирал, втарой номера пошла!
- Скорей, - оттолкнул Калитина Григорий, - это у майора, надо успеть.
"Надо отдать должное Грише, - мельком подумал оперативник во время короткой пробежки, - реакция у него получше, чем у меня. Я-то сразу и не сообразил, что это связано с самодеятельностью Момота".
Григорий уже стоял у майоровской двери, прислушиваясь. Тут из-за этой двери взвился очень громкий крик боли, он пронизал весь коридор и оборвался, как звук мощного сигнального горна.
- Давай вместе, - сказал Григорий, отходя для разбега.
Они вместе на скорости вбили крепкие плечи в запертую дверь и с грохотом ввалились в номер...
***
...Я, наверное, на долю минуты потерял сознание от перенапряжения. Я все-таки аферист, а не зеленый берет. Очнулся я от боли в руках и от того, что кто-то гладил меня по щекам. Усилием воли я стряхнул багровую пелену, застилавшую сознание и заставил себя смотреть.
В номере горел свет, прямо передо мной был тощий голый девчоночий живот, а милый Машин голос шептал:
- Ну же, Вовка, ну же, ну что ты...
Я дернулся, обретая власть над телом. Оказывается я сидел на полу, Маша голышом стояла надо мной и гладила меня по щекам, что-то нашептывая.
- Иди, оденься, - сказал я сипло, - простудишься.
И сам удивился этому нелепому: "простудишься".
Маша, похоже, только сейчас осознала, что стоит передо мной в чем мать родила, ойкнула и смылась в ванную. Я медленно, буквально по частям встал. Мышцы болели, будто я сутки отработал на лесоповале. Я посмотрел на руки, они были в крови, а ногти на указательном и среднем пальцах левой руки содраны. Я перевел взгляд на майора. Педофил лежал без сознания, его грудь и живот были в ранах, будто его терзал тигр. Я вновь перевел взгляд на свои руки, на сломанные ногти. Да, человеческие возможности беспредельны, где-то я об этом читал.
Я взглянул на стол, где стояли тарелки с объедками. Между посудой лежал отличный нож с костяной рукояткой, такие выкидные ножи из мягкой стали делали у нас в краслаге, стоили они дорого. Я опять посмотрел на обмякшее тело Момота. Червячок, болтавшийся внизу его пухлого животика, только недавно мучил мою девочку, мою сестру, дочку. А скольких наивных девочек уже опоганил майор! А скольких еще опоганит!!
Я хладнокровно взял нож в правую руку, нагнулся к Момоту.
Нож действительно был отлично наточен, лезвие почти без сопротивления отсекло мерзкий майоровский отросток. Момот очнулся от боли, взвыл, как пожарная сирена, и вновь потерял сознание.
В этот же момент рухнула входная дверь. Вместе с ней в прихожую ввалились двое мужиков. Это были спортивные мужики, потому что один вскочил на ноги мгновенно, а второй вообще не упал, ухитрился устоять на ногах и, даже, достать пистолет. Но направить его на меня он не успел. Маша выскочила из ванной, перекрыв дверью им дорогу, что позволило мне завести руку за спину и развернуть снятый с предохранителя шмайсер в сторону нападавших.
- Маша, ко мне! - заорал я еще громче, чем перед этим Момот.
Маша подбежала, прижалась ко мне где-то сбоку, и я не целясь, забыв, что немецкий автомат при выстрелах уводит стволом вниз, нажал на гашетку. В маленькой комнате выстрелы прозвучали очень громко, номер заволокло гарью от пороха. Я обнаружил, что в левой руке у меня до сих пор нож, а правая бессмысленно давит на спусковую скобу, пытаясь что-то выдоить из пустого магазина. Тогда я резанул по автоматному ремню ножом, бросил этот нож в ту же сторону, куда стрелял, и полез за пистолетом. И, кончено, он застрял в кармане брюк: я дергал, разрывая материю, но никак не мог его выдернуть.
И тут до меня дошло, что передо мной никого нет. Вернее, есть оба эти мужика, но они лежат себе спокойненько у входа, две кучи человеческих тел - одна еще дергается, стонет, а вторая и вовсе неподвижна. Тут и наган, наконец, высвободился из брюк. Я подержал его в руке и сунул обратно. И вместо нагана взял в руку Машино худенькое плечо и сказал ей тихонько:
- Пойдем, дочка.
И мы пошли. Перешагнули через три тела, вышли в коридор, заполняющийся жильцами и гостиничными работниками, пошли себе спокойно, не привлекая к себе особого внимания.
На втором этаже нам навстречу попались двое амбалов гостиничной охраны. Они на нас ни малейшего внимания не обратили. Мы так и вышли из гудящей возбужденными голосами гостиницы, сели в какое-то такси - их у отелей в Москве всегда полно, и поехали к метро "Площадь Ильича". Несмотря на шок после всего происшедшего, я четко помнил, что там рядом останавливается электричка...
Эпилог
... Пахана встречали торжественно. Самолет из Красноярска приземлился в Симферополе в 17-30, но уже в 17-00 на правительственной стоянке запарковались 12 новеньких джипов (на черноморском побережье авторитеты предпочитали пользоваться вездеходами), из них высыпала толпа мордастых шестерок, организовав своеобразный почетный караул и оттеснив робких ментов, потом из каждой машины вышли воры в законе, одетые сообразно своим понятиям о моде, и начали не торопясь прогуливаться возле машин, разминать ноги.
Когда самолет заглушил турбины, шестерки развернули свой строй, переместившись к самолетному трапу. Пассажиры набивались в автобусы, удивленно косясь на шеренгу мордоворотов в шелковых теннисках, обнажавших фиолетовые на загорелой коже наколки. Пахан спустился по трапу одним из последних, он шел медленно, опираясь на изящную палочку с набалдашником в форме мертвой головы.
Авторитеты подошли к нему сразу, как только он ступил на бетонные плиты. Каждый приобнял вора, каждый сказал что-то доброе. Глава Ялты Рубен Ованесян по прозвищу Князь подошел последним. Он поцеловал друга в щеку, как это принято у южан, сказал, щедро взмахнув рукой:
- Отдыхай, дорогой, весь Крым в твоем распоряжении. Вон тот (он указал на сверкающий "Лендровер" последней модели) джип твой, люди - тоже.
В это время на поле аэродрома въехал еще одна машина. Это был длиннющий "Линкольн", машина для этих краев непривычная и нетипичная, но, что говорить, - роскошная. "Линкольн" остановился около джипов, оттуда выскочил охранник в зеленой форме спецназа, стал в расслабленной позе, не спуская, однако, рук с коротенького десантного автомата, потом из передней двери вышел человек в светлом костюме и открыл заднюю дверку шестидверной машины.
Авторитеты, шестерки - все смотрели на эту неизвестную машину, зачем-то появившуюся там, где даже менты боялись показать нос. Показалась нога в туфле из серой замши, безукоризненно отглаженная брючина. Наконец человек полностью проявился на жарком бетоне аэродрома. Седая шевелюра подчеркивала его сухое, тщательно выбритое, бесстрастное лицо. Он равномерным шагом направился к прибывшему пахану. Оказалось, что старый вор знает этого человека. Он сделал ему на встречу шаг, что подчеркивало несомненное уважение к Седому, чуть ли не признание его старшинства (этикет, протокол у воров старой заколки отработан до мелочей и неизменен), протянул руку, избегая объятья - это означало, что встреча официальная и никакой дружбы при всем уважении между вором и Серым Ангелом быть не может.
Пахан и Седой отошли от встречающих. Их разговор был краток, но, видимо, содержателен. Лишь на миг старый вор приподнял недоуменно брови. Потом его лицо приняло обычное выражение.
Они не пожали руки на прощание. Седой коротко кивнул, отходя, пахан мотнул головой и пошел к своим. После сырого климата Красноярского лагеря строгого режима вор спешил окунуться в парниковую сладость Черного моря. Информация Седого немного удивила его - меньше всего он склонен был воспринимать афериста Верта всерьез, он же прекрасно знал его по зоне, где был паханом. То новое, что ему сообщил Серый Ангел, не встревожило вора, но какие-то глубинные клетки мозга уже перерабатывали новое знание. Впрочем, сейчас он был настроен только на отдых.
Седой сел на мягкое сидение машины. "Линкольн" он заказывал очень редко, машина была слишком приметной и не совсем удобной на серпантине горных дорог из-за непомерной длины. Подключая к розыску Верта воров он ничем не рисковал, но все равно на душе после разговора с авторитетом остался неприятный осадок. Впрочем, Седой приехал в Крым расслабиться и не намерен был загружать усталый мозг неприятными мыслями.
Уехали воры, уехал Седой. Поле на миг опустело, но вскоре очередной самолет грузно приземлился на бетонные плиты. Это был рейс Москва - Симферополь, выполняемый коммерческой компанией "Loo", и самолет был не наш, привычный "ТУ", а американский "Боинг".
Пассажиров на этом рейсе было мало, но не из-за его дороговизны, а из-за того, что новые русские предпочитали отдыхать за границей. После перехода Крыма Украине знаменитый курорт потерял свой международный рейтинг. Кому хочется проводить отпуск там, где нет ни только элементарного сервиса, но и воды в водопроводных кранах, где каждый вечер отключают электроэнергию, где вечером улицы пустеют от страха перед бандитами, где вспыхивают эпидемии то чумы, то холеры и где цены за санаторные услуги превышают цены комфортабельных пансионатов Кипра, Баден Бадена или Золотых песков. Обычным же людям "Боинг" повышенной комфортности был не по карману. Пахан же прилетел на ТУ вовсе не из-за экономии, а потому, что спешил покинуть Красноярск.
Всего семь человек спустилось по трапу пузатого лайнера. Командир экипажа грустно посмотрел на это жалкое зрелище и подумал, что фирма скорей всего вынуждена будет отменить этот рейс, а ему придется снова переходить на внутренние Российские линии, где зарплата гораздо меньше. Среди великолепной семерки шел большеглазый мужчина средних лет, держа за руку тощенькую девочку-подростка. Перед автобусом мужчина остановился, взглянул на аэровокзал. Между туями и пирамидальными тополями ярко горело табло, показывающее температуру и время.
- Смотри, Маша, сказал мужчина, - двадцать семь градусов тепла, а почти не чувствуется. В Москве мы с тобой при такой температуре уже упарились бы.
Табло мигнуло, переключаясь на временной режим. 19-07, 01:08:1997 загорелись на нем цифры...
Часть вторая: БАРХАТНЫЙ СЕЗОН
...И где-то там, в бесконечности, смыкаются параллельные миры, а через две точки проходит бесконечное множество прямых, и спорное - бесспорно, а бесспорное - можно оспаривать, и человек мечется в поисках истины, не осознавая, что ищет собственное "Я"...
И ломиться человек в стены собственного сознания, бьется в сети, им же расставленные, хватает обстоятельства за глотку, задыхаясь от своей же хватки, кричит и не слышит собственного крика.
А параллельные смыкаются, кто-то спорит, а кто-то оспаривает, крик разрастается, рушится, обваливается и, вновь, возникает на уровне ультразвука...
Глава 1
Если доехать на метро до остановки "Печатники", пройти полквартала по улице Шоссейной, зайти в новенькую девятиэтажку, расположенную во дворе рядом с детским садиком, подняться на третий этаж, открыть дверь в квартиру номер девять и зайти в неё, то мы окажемся в гостях у Ивана Ивановича Иванова - одного из семи человек, которые фактически управляют Россией, как управляли СССР в недавнем прошлом.