— Ну что ж, вкалывай, пока не сдохнешь! А они будут жиреть. Ведь мы кормим их. А сами что? А сами голодаем!
Ему никто не ответил — все его отлично поняли. И Мандо понял. Конечно, Кадьо прав. Он сказал то, что было у всех на уме. Слишком долго терпят они все эти притеснения. Полжизни они работают здесь и полжизни голодают. Правильно сказал Кадьо: заработка едва хватает на жизнь. Хозяева с каждым годом богатеют, а мы не можем прокормить семьи!
— Взгляни на нашего хозяина, этого Чуа! — продолжал Кадьо. — Нашим потом он заработал себе уже три «кадиллака». А ты и через двадцать лет останешься беднее мыши!
Да, Кадьо говорил сущую правду. И все же Мандо решил не слушать его. Пусть бастует сам Кадьо. А он, Мандо, боится потерять работу. У него жена и трое детей — он должен в первую очередь думать о них. Нет-нет, он не станет бастовать. Он сознавал, что прав Кадьо и его единомышленники. Он сознавал, что поступает подло по отношению к ним. Но у него семья! У других, конечно, тоже семьи, всем тяжело, но… Э, да что ему за дело до всех! Почему он должен идти на поводу у Кадьо и его дружков? Он сам по себе. Ведь никто, кроме него, не позаботится о ребятишках! Он должен выжить, чего бы это ему ни стоило…
Когда часы показали половину пятого, он остановил станок. Постоял немного, привыкая к тишине. Тихо — как на кладбище. И немного не по себе — тоже как на кладбище.
Мандо вышел во двор. Еще издали он увидел у ворот фабрики бастующих рабочих. В руках у них транспаранты. Их взгляды устремлены на него — они как бы поджидают. Ему почему-то стало страшно: перед ним не тусклые, не пустые, как обычно, а сверкающие злобой глаза и сильные руки, сжатые в кулаки. Но сегодня этого уже недостаточно, чтобы заставить его думать по-другому!
Он оглядел двор. Ворота уже близко. Нет, он не передумал. Он будет стоять на своем!
— Мандо! На минутку! — окликнул его Кадьо. Лицо его опалено жаром, крепким рукам тесно в черной коже рукавов.
Мандо медленно подошел. Его тотчас окружили.
— Старина, я ведь предупреждал тебя на днях, — сказал Кадьо. — Не будь же трусом. Ты ведешь себя, как холуй Чуа. Хочешь, чтобы он тебя похвалил?
Мандо поднял глаза.
— Вы можете бастовать. А я отказываюсь. — Голос его был тверд.
— Вон как заговорил! — усмехнулся Кадьо. — Ну и скотина же ты!
Еще не успели отзвучать его слова, как рабочие подступили вплотную к Мандо. Кто-то толкнул его, потом он почувствовал удар… еще удар… толчок… рывки…
Перевод Е. Фроловой