Современная филиппинская новелла (60-70 годы) - Коллектив авторов 21 стр.


— Вот эту и надевай, — словно угадав его сомнения, проговорила мать.

Импен натянул на себя рубашку. Она была ему в самый раз, эта рубашка, когда ее только купили, но теперь слегка растянулась. В ней он похож на «вонючего китайца», как ему заявили на улице сверстники, но ему не из чего было выбирать, потому что других рубашек у него не было. Невелик доход у его матери-прачки. И совсем немного зарабатывал он сам, разнося воду.

Он возвратился назад, в баталан, вскинул на плечо свою ношу и осторожно стал спускаться вниз по лестнице.

— И не обращай внимания на этого Огора, — посоветовала ему мать вдогонку.

Этот совет Импен уже едва расслышал; он все никак не мог избавиться от охватившей его сонливости и чуть было не полетел головой вниз, внезапно споткнувшись на одной из нижних ступенек. Каждое утро спускается он по этой лестнице, чтобы носить воду. И каждое утро мать напоминает ему одно и то же: не драться, не обращать внимания на этого Огора. И впрямь уже стали говорить, что он забияка и драчун. Он постоянно помнит ее советы. Но при всем желании ничего не может с собой поделать, стоит ему только услышать обидные замечания по своему адресу у водоразборной колонки, особенно от Огора.

Этот самый Огор, с которым он совсем недавно подрался, в последнее время начал насмехаться над ним. «Ну и черный же ты, Импен!» — глумится он. «Неужели Американец тебе брат? — встревает кто-нибудь еще у колонки. — Кто же твой отец на самом деле?» «Кто? — вмешивается опять Огор. — Да уж конечно, не Дикьям!»

Раздается оглушительный смех. И громче всех смеется тот же Огор. Огор — признанный царь колонки. Он самый сильный и выносливый водонос во всей округе.

Сначала Импен отвечал на все эти насмешки просто: «Ну и что, что черный?»

Огор сверлил его глазами и ехидно улыбался. Потом Импен ощутил, как он за его спиной направлял свой указательный палец на его черную кожу.

«Ты черный-пречерный негр!» — с выражением гадливости провозглашал Огор. И вслед за ним начинали издеваться все остальные. Даже самые маленькие кричали: «Поглядите на его волосы. Какие они кучерявые!.. Поглядите на его нос. Какой он сплюснутый!.. Мамочки, а какие у него губы!»

Долгое время он сносил все эти насмешки и терпел. Ведь все это правда, убеждал он сам себя. Он и вправду негр. Ну и что, что негр? Ему хотелось закрыть глаза и ничего не видеть. Сын американского солдата, негра, который нежданно-негаданно объявился в их краях, но, как только родился черный ребенок, тут же покинул Филиппины. Но по-настоящему он разозлился на Огора и всех ребят не из-за этих издевательств, а из-за того, что они начали говорить про его мать — в чем мать-то провинилась?

«У негра все братья и сестры разные! — сказал как-то Огор. — У его матери их еще трое!»

Теперь мать принесла им еще одного маленького братика, которого тоже бросил отец. Где прячется этот ее муж, вообще неизвестно. И поэтому, более чем когда-либо прежде, все окружающие унижали и оскорбляли их. Мать долгое время не могла стирать, стыдилась показаться на людях и постоянно пряталась в их хибаре-развалюхе. А он продолжал разносить воду по соседям. Так что именно ему приходилось выслушивать все эти осуждающие сентенции и упреки досужих моралистов здешнего квартала. Язвительные замечания жгли его душу, отдавались болью в сердце. И тогда зародились и стали расти в груди его семена протеста, гнева и злобы к тем из их окружения, кто не давал им спокойно жить.

Еще свежа в его памяти их драка с Огором, все перипетии которой вспоминал он сейчас, бредя, полусонный, по каменистой дороге к водоразборной колонке. А изо всех окон жалких домишек по обочинам дороги на него глядели и показывали пальцами соседские ребята. Глазели и взрослые. Никто ничего не говорил, не кричал, но в их глазах, по движению их губ он безошибочно угадывал рвущийся наружу возглас осуждения: «Негр!»

А он шел себе, не обращая на них внимания: таков мир за пределами его хибарки — злой и жестокий.

Вот и знакомая колонка. В лучах еще нежаркого, но яркого утреннего солнца он увидел стайку маленьких водоносов. Они стояли тесным кружком и весело смеялись. Смеялись громко и радостно. В этом кружке выделялась хорошо знакомая фигура Огора. Мог ли он позабыть этого Огора? С самого начала они были врагами и никогда не сделаются друзьями.

Они с Огором почти что одного возраста, но Огор повыше ростом, покрепче, сильнее. Он ходит прямо, не сутулясь, и почти не сгибается, когда тащит ведра с водой. Ходит быстро, будто кто-то ожидает его на дороге. Несется так, что может сбить с ног всякого, кто попадется ему на пути.

Подойдя к колонке, Импен оказался последним в очереди. Наполнив ведра водой, он осторожно нацепил их на палку с крючками и, помолясь о божьей помощи, отправился в путь…

Когда он разнес шесть пар ведер, в кармане у него уже позвякивали шестьдесят сентимо. Набрать еще пару — и еще десять сентимо. В жаркое летнее время водоносы здесь довольно сносно зарабатывают, потому что требуется много воды, а артезианских колодцев почти нет.

В полдень он обещал вернуться домой, говорил сам с собой Импен, глазами пересчитывая ведра, которые выстроились в ряд до самого зацементированного квадрата, посреди которого торчала колонка. Он поставил свои в самом конце. В ожидании очереди водоносы расположились в тени стоявшего неподалеку магазинчика. Сняв рубашки и перекинув их через плечо, они обмахивали разгоряченное тело и потягивали халу-хало.

Его взгляд сразу же выхватил из этой группы Огора. Подойдя поближе, он рассмотрел, что тот, обнаженный до пояса, сидит на перевернутом ведре и ехидно улыбается, глядя на него. Но уж очень хотелось отдохнуть, дожидаясь своей очереди, чтобы подзаработать еще немного. Да и солнце уже жарило немилосердно. И тут раздался крик:

— Эй, негр! Иди-ка сюда в тенек, а то выгоришь на солнце!

Это, конечно, был голос Огора. Но Импен даже не оглянулся на него. Он и так знал, что тот гримасничает и скалит зубы.

— Негр, — снова услыхал он, — давай в тенек, а то обгоришь на солнце. — Послышался громкий смех. Но Импен и тут не обернулся, словно ничего не слышал. Он глядел на свои ведра и думал только о дополнительном заработке да о том, что мать велела ему даже не глядеть на этого Огора.

Огор вроде на время отстал от него. И Импен не спешил к своим ведрам, но с нетерпением ожидал, когда подойдет его очередь набрать воды, и стоически переносил полуденную жару. Солнце огнем жгло кожу на затылке, плечах и спине. Пот лил с него градом. Он расстегнул рубаху на груди и обмахивался воротом. Макая руку в остатки воды в ведре, он неторопливо смочил затылок, потом голову, плечи, руки. Стало немного полегче, но лишь на какое-то мгновение. Прошло немного времени, и он снова почувствовал, что кожа будто огнем горит.

— Эй, негр! — Импен выпрямился и весь напрягся, услышав этот окрик за спиной. Это, конечно, опять Огор. — Не пересохни смотри!

Огор тоже надеялся еще подзаработать и пока, оставив свои ведра у колонки, гримасничал и кривлялся. Импен только и ждал, чтобы он наполнил свои ведра. Он бы вздохнул свободно, если б увидал, как тот нацепляет их на палку. Ушел бы поскорее этот Огор, думалось ему, и не возвращался обратно…

Импен едва сдерживал радость, рвавшуюся из его груди, наблюдая, как наполняется водой одно ведро за другим. Вот скоро и его черед. Наконец-то, теперь ему удастся неплохо заработать. Снесет еще вот и эти ведра, и можно будет отправляться домой. Да по дороге надо зайти в лавку к Табе. Купить молока.

Но не дождался он своей очереди наполнить ведра и заработать еще десять сентимо. Импен только собрался подставить свое ведро под струю воды, как на его плечо легла тяжелая рука. Оглянувшись, он увидел Огора. Тот тоже тянулся к струе.

— И мне есть хочется, негр, — услыхал он над самым ухом. — Дай-ка я сперва налью.

Сказано было приказным тоном. Импен застыл на миг, не в силах сдвинуться с места. Огор стал наполнять ведро, держа его на весу. Импен вынужден был уступить. Ну, дождешься ты, Огор.

— Сначала я, сказано тебе, — продолжал Огор.

Импен нерешительно тронул свое ведро и немного отодвинул в сторону.

— Пойду домой, — еле слышно проговорил он сам себе. — Пойду домой. Потом наберу еще воды… — Он отступил на шаг, чтобы захватить свое коромысло, но путь ему преградил Огор, подставив ногу.

— Что ты там еще шепчешь, а?

Импен даже не успел расслышать его вопроса, как полетел на землю. Падая, он сильно ударился правой щекой о ведро, которое вырвалось у него из рук. Громко вскрикнув, почувствовал, как закружилась у него голова, в глазах потемнело. Обеими руками мальчик прикрыл лицо. От испуга дрожали даже пальцы. Очень осторожно он медленно поднялся на ноги, весь мокрый, с пунцовыми щеками, перепачканный кровью. Он был до смерти перепуган и несколько мгновений даже не ощущал, что у него порезана щека. Казалось, он вот-вот заплачет.

— О-гор… О-гор… — Он взглянул на обидчика и крепко сжал ладони. Голова у него слегка дрожала. Зубы скрипнули от накатившей вдруг ярости. — Огор! — наконец крикнул он что есть силы.

Огору не по нраву пришелся этот окрик, и он так пнул ногой Импена, что тот отлетел назад. Загремели разлетевшиеся в разные стороны ведра, выстроившиеся у колонки, огласив округу дребезжащим эхом. Послышался смех. Лежа плашмя на земле, Импен осознал свою полную беспомощность, увидав около себя покрытые пылью босые ноги. Их становилось все больше и больше. Они окружали его… Он быстро перевернулся на спину и увидел над собой ненавистную фигуру Огора, который грозил ему кулаком.

— О-гор… — почти шепотом проговорил он дрожащими от страха и злости губами.

Огор громко рассмеялся. Импен закрыл глаза и словно оглох. Неожиданно в уголках его глаз заблестели слезы. И в тот же момент, не дав ему опомниться, кто-то сильно пнул его в правую ягодицу. Импен вскрикнул от боли и, воя, закружился по мокрому цементу. Еще один удар настиг его с другой стороны. Чернокожий парень согнулся пополам, лицо его исказила страдальческая гримаса.

Прошло некоторое время, и боль утихла, дыхание успокоилось. Он открыл глаза и оперся руками о цементный настил. Огор… С первой встречи Огор сделался его врагом. Что он такого сделал этому Огору? Что? Что? Импен дрожал всем телом от злости и ненависти. От долго копившейся злости. И когда увидел, что Огор замахнулся, готовясь снова пнуть его ногой, словно бешеная собака бросился на своего обидчика и стиснул его в железных объятиях. Не помня себя от ярости, он пребольно укусил Огора.

Потеряв равновесие, Огор грохнулся наземь. Они сцепились друг с другом, катаясь по земле. Огору никак не удавалось вырваться из цепких рук разъяренного негритенка. Как только он окажется сверху, уж он отыграется на нем. Будет бить, бить, бить. Бить без пощады. Изобьет до смерти.

И надо же этому случиться в этом месте. В этом проклятом месте, где все смотрят на них. Это тебе за «грязную бабу» — мою мать, это тебе за «разных братьев и сестер»! — приговаривал Импен, с остервенением лупцуя своего грозного противника. А это за «черного негра», которого ты все время презирал и над которым измывался! Все тут его ненавидят. Так он убьет этого Огора… Убьет. Убьет!

Импен бил кулаками изо всей силы. На руках и шее у него набухли и рельефно обозначились жилы. Огор извивался под ним, как побитая собака, прижатый к земле железным прессом. И вдруг в какой-то миг ему удалось все-таки скинуть с себя Импена и оказаться сверху. Теперь уже Импен старался выскользнуть из-под него, сбросить с себя врага, но это ему никак не удавалось. На него градом посыпались удары Огора. Он вывернулся на правый бок, и в лицо ему ударили лучи солнца, заставив на мгновение зажмурить глаза. Вот он уже лежит лицом вниз, «целуя» землю. Но Импен не ощущал боли. Он ее совсем не чувствовал. Казалось, что в ударах Огора уже не было прежней силы. Внезапно, собрав всю свою мощь, Импен рванулся в сторону и сумел подмять под себя Огора. Лицо противника оказалось прямо перед ним. Импен замолотил по нему кулаками. Бил куда попало. Бил в лицо. Бил в грудь. Бил, бил, бил…

Огор обессилел. Руки его плохо слушались. Он уже почти не в состоянии был сопротивляться и тяжело дышал. Только глаза его по-прежнему горели злым огнем. Импен ударил его еще несколько раз. Разбитые губы Огора слегка зашевелились, и он с трудом разлепил их, приоткрыв рот. Руки задиры потянулись кверху.

— И-импен… — еле слышно простонал побежденный Огор. — И-импен… Твоя взяла… Я с-сдаюсь… С-сдаюсь…

Рука Импена застыла в воздухе. Ему расхотелось бить поверженного врага. Сам Огор запросил у него пощады! Он поднял голову вверх и глубоко вздохнул. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем он смог осторожно подняться на ноги и взглянуть сверху на распростертого в пыли Огора.

Кругом стояла непривычная тишина: никто не решался нарушить покой победителя. Все сгрудились вокруг, еще не веря в то, что произошло, и разглядывали Импена со всех сторон. Один за другим ребята становились рядом с ним. В их взглядах уже не чувствовалось враждебности. Но он никак не мог поверить в то, что они теперь с ним заодно, и в свою очередь молча глядел на них.

Сердце чернокожего мальчика замирало от радости. Он испытывал настоящее счастье. Теперь все заговорят о нем по-другому! Он потер свои кулаки один о другой, почувствовав, что у него как бы прибавилось сил. Прибавилось уверенности, смелости. Его станут теперь уважать и побаиваться в их округе. И он вновь осознал, каким беспомощным и жалким выглядел сейчас Огор. Импен гордо поднял голову.

Освещенный жаркими лучами полуденного солнца, словно раненый воин, он твердо стоял на ногах — настоящий победитель.

Перевод Л. Шкарбан

Она внимательно прислушалась к шороху, донесшемуся от рисового снопа. Не разгибаясь, чуть приподняла голову и посмотрела вокруг. Мамы еще нет. Наверное, шуршит ящерица, выискивающая корм.

Она расслабила затекшую правую ногу. Уже довольно давно она сидит на нижней ступеньке их бамбуковой лестницы, упираясь в землю вытянутыми носками. Потом снова наклонилась, подперла ладонью подбородок и щепкой, которую держала в другой руке, потыкала в буквы, только что написанные ею на сухой земле.

«Помни, Ненет, что я тебе говорю, не ходи к причалу на реку». Мать строго наказывала ей это, уходя из дома. Ненет знала, что такими вещами мама не шутит. Сколько раз ей сильно доставалось за то, что она ходила к причалу.

Ненет скоро будет восемь лет. Ей уже ясен смысл многих вещей и событий. Она не строптива. Но когда речь идет о причале, когда запрещают ходить на реку, в ней все бунтует.

«Ты гадина, ты дьявол! Гадина! Гадина!» Она внезапно встала и начала быстро стирать ногой буквы, которые только что снова и снова писала. «Дьявол!» Казалось, каждая буква смотрела в упор, в каждой был вызов: «Гадина! Гадина!»

В небе пылало раскаленное солнце. Его лучи обжигали кожу. Вот так же сияло солнце, когда хоронили ее друга Эмпина. Эмпин разозлил дьявола и стал его жертвой.

Невдалеке она увидела приближающегося к ней дядюшку Ильо. Он направлялся к реке. На плече у него была большая сеть, у пояса висела посудина для улова.

— Дядя Ильо, дьявол еще там, у реки?

— Дьявол? — Дядюшка Ильо был озадачен.

— Да, дьявол, который ест песок.

— Песок ест?

От удивления кожа на лбу дяди Ильо собралась в глубокие складки.

— Да, дьявол, который ест песок, дьявол, который съел Эмпина.

При последних словах девочки дядюшка Ильо понимающе кивнул головой.

— А, тот самый! Он еще не ушел. Ты не ходи на причал. Как бы снова жертв не было.

Дядюшка Ильо свернул на тропу, ведущую к реке.

«Опять жертва». Теперь она хорошо знает, что это значит. Когда утонул в реке малыш тетушки Бестре, по всей деревне разнеслась весть: «Снова жертва». То же самое было, когда утонул сын Берто Тинапая, — снова была «жертва». Она знала: все это началось с тех пор, как появился дьявол.

Назад Дальше