Небо первое — ромашки.
Небо второе — прах земной.
Небо третье — текущая вода.
Небо четвертое — орхидеи.
* * *
Вдыхая густой, сладкий и целебный запах, не похожий ни на что иное, Лиль вступил в круг четвертый. Над его головой заложила вираж хищная птица, в его голове поселились молнии.
«Ничего, — подумал Лиль. — Это еще ничего… Вот в круге седьмом…»
В круге седьмом, возможно, даже седьмого неба будет мало.
* * *
Все началось с того, что после утреннего обхода Тако ввалилась в штаб особенно грязная и подозрительно довольная собой.
— Держи, командир, — сказала она, бросая на стол грязную тряпку. — Отбила у зеленых, с риском для жизни.
Чихуа, который при этом присутствовал — картошку чистил, — заржал, как конь.
— Ну, — сказал Лиль мрачно, откладывая ложку. Он не любил, когда его отвлекали от утренней овсянки. — Че за хрень ты притащила?
— Это карта, — довольно сказала Тако. — Я ее, считай, в крови младенцев искупала. Так что по всем законам должно быть верно.
Лиль дернул углом рта и вернулся к еде.
— По законам ей… проверь, а потом говори.
Тако закатила глаза и выпростала из-под куртки микрочип на длинной цепочке. Ее сначала называли Чип — как раз из-за этой цацки. Потом переименовали, когда она отбила у «зеленых» две консервные банки с кукурузной мукой и испекла лепешек на всех.
Еда — это важно. Самое важное здесь.
Тако покачала микрочипом над «картой». Цацка слабенько засветилась, показывая — да, что-то там есть.
Лиль подвинул тряпицу к себе и посмотрел на нее правым, видящим, глазом. Тряпка. Старая. На ней чем-то коричневым, — раствором йода, подсказал глаз левый, зрячий — нанесена была простейшая план-схема. Лиль узнал острог «зеленых», бункер Змея Горыныча и левый край Заповедного леса, который выходит к заливу. Все понятно.
— Опупеть, — резюмировал Чихуа. — Е-е-е, братья и сестры, мы таки захватим цацку!
— Буди Кида, — распорядился Лиль. — И толковище собирай, что ли. Побазарим и пойдем.
— Сейчас? — поразилась Тако.
— Нет, после дождичка в четверг.
— Ты хоть позавтракать дай, монстр хренов!
Лиль пожал плечами и подвинул к ней тарелку со своей недоеденной овсянкой. Еды в лагере было мало.
* * *
Нет, все началось раньше. Когда какой-то умный человек сказал: «А почему бы нам не замутить вызов инфернальной сущности? Ну, просто по приколу…»
Значение слова «прикол» умник познал буквально через пару часов: когда выхаркивал кровь из орущего рта. Длинная сарисса, пронзившая ему грудь, заодно прикалывала юношу к стене — как бабочку к листу альбома.
Демон, вылезший из пентаграммы к вящему удивлению участников вечеринки, тоже был не прочь повеселиться. Увы, почему-то никто из гостей не воспринял его юмора.
Говорят, что парня, который все это затеял, звали Артемий Иванов и был он по профессии веб-дизайнером.
А вот как он выжил, Лиль не помнит до сих пор.
* * *
Толковище затянулось.
Найти артефакт Разлома мира, конечно, очень заманчиво — тогда из тьмы, авось, удастся выдернуть новую территорию. Лишний шанс пережить зиму. Но и охотников никто не хотел отпускать на это дело в преддверии холодов: а ну как не вернутся? А если в их отсутствие нападут соседи? Особенно через месяц, когда придет пора собирать урожай.
Например, те же зеленые. Смешно звучит, но вдруг…
Профессор на толковище отсутствовал: они с учениками охраняли посевы. Само по себе это хорошо, полезное дело. Но вот что Профессора нет — плохо. Он бы сказал веское слово, и его бы послушали. Особенно Аргус. Аргус всегда слушает Профессора: вроде бы, он тоже у него учился когда-то. А все остальные слушают Аргуса. Считается, что Аргус видит будущее.
На самом деле ни хрена не видит, он как-то признался Лилю, когда в очередной раз их с Кидом перевязывал. Просто у Аргуса много глаз, и все считают, что это должно что-нибудь означать.
Люди боялись: еще опять придется кидать жребий. Особенно, если злаки не уродятся.
Потом кто-то напомнил, что мясо охотников все равно не пригодно в пищу — в жеребьевке они не участвуют.
Лиль стоял под хмурым, теплым дождем и молча слушал все это. Горстка грязных, одетых в лохмотья людей между покосившимися землянками хмуро решала, как жить и выживать.
Наконец Аргус, староста, хлопнул Лиля по плечу и сказал:
— Дерзайте, ребята.
* * *
…Возможно, все началось раньше.
…когда забыли о силе слова.
…когда была вырублена первая священная роща, чтобы освободить место под пастбище.
…когда перестали соблюдать простые правила: не здороваться через порог, не говорить плохого, оглядываться через левое плечо, менять дорогу, если вдруг увидишь черную кошку.
…когда стали держать в домах зеркала.
Наверное, все было именно так.
Если это не чушь собачья и не пропаганда.
Когда мир обрушился — посыпались амальгамы серебряными осколками, явились откуда ни возьмись дикие сущности, а темнота за порогом ожила и посмотрела на человека сотнями недобрых глаз — брошюры подобного содержания ходили повсюду. Но это ведь ничего не значит. Кто-то делал деньги на этой макулатуре.
Когда мир осыпался еще больше, печатать и распространять брошюры стало некому.
Лиль плохо помнил то время: он тогда отлеживался в избушке у матушки До. «Был бы ты девицей, — говорила матушка До, умиленно взирая на Лиля, уплетающего доширак из пластикового подноса, — ей-ей, обучила бы! А может, пол-то поменяешь, а? Символическая кастрация — и всего делов».
На кастрацию Лиль не согласился. Но, как ему казалось, матушка До втихую что-то намутила с этим делом: во сне с тех пор он частенько видел себя женщиной. Да и подозрительно звучащее имя «Лиль» откопала именно она: оберег, мол. Имя тоже может быть оберегом.
С другой стороны, какая разница? Все равно до сих пор у Лиля не было повода кого-нибудь трахнуть… да и желания, если уж на то пошло.
А когда он набрался сил настолько, чтобы выбраться за порог, первым делом пришлось драться с лернейской гидрой. Так эту тварь окрестил Профессор.
Профессор раньше увлекался мифологией. А так по специальности был ботаником.
Прозвище «Энкиду» для Кида тоже он придумал. Раньше Кида называли Стенкой — за габариты.
* * *
В прошлой жизни Тако была бухгалтером, работала в маленькой фирме. Так она рассказывала Лилю. Еще она слушала старый рок и фанатела по Тому Крузу. «Ты на него похож, Лиль». Лиль не помнил, как выглядел Том Круз. Если на то пошло, он не помнил, как выглядел он сам, а зеркал в их поселении, естественно, не осталось — не проверишь. Поэтому он с Тако соглашался. Тем более, что она не заигрывала.
А Кид был примерно тем же, кем сейчас: любил холодное оружие, имел удостоверение охранника шестой категории и работал в банке. По вечерам читал Лермонтова и Бунина, смотрел старые советские фильмы. Бывает такое.
Кид был Лилю весьма по душе — кажется, взаимно. Во всяком случае, когда Лиль вызывал его в рейд, тот никогда не отказывался. С Чихуа Кид ходил не так охотно.
И хорошо, что сейчас он рядом. Разлом реальности — штука серьезная.
Чихуа, правда, тоже здесь. Но он в охранении — вот пусть и не суется.
Два года назад Лиль с Кидом — Тако до них тогда еще не добралась — уже брали одну цацку. Та оказалась плевой, пустышка — генерировала только три полных круга ада и четвертый, остаточный. Но хотя бы лишний луг в угодьях племени укрепили, как раз тот, где сейчас Профессор пытается заново вывести пшеницу.
Первый круг они тогда прошли на адреналине.
Как потом оказалось, это была ошибка. С другой стороны, из всякой ошибки можно выгрести хорошее. Лиль, например, обзавелся костяной рукой, которой очень удобно душить нежить. Ну или снимать с огня горячие котелки.
* * *
Теперь они лежали в кустах бересклета, который вдруг не по сезону вздумал цвести — с другой стороны, сейчас всяческие девиации стали нормой — и оглядывали строение. Крыша кое-где обвалилась, стены затянуло вьюном или бородами мха. И не скажешь, что с Разлома прошло только три года. С другой стороны, кто рискнет предположить, как теперь идет время?
Раньше тут был детский сад.
— Компьютерная игра, елы-палы, — буркнула Тако, выплюнув изо рта мелкий белый цветочек.
— Нечто жуткое мерещится мне в этой архитектуре, — раздумчиво произнес Кид. — Низкие потолки, темные коридоры, узкие лестницы… Складывается ощущение, что с самого начала они строили не жилье, а декорации для постапокалиптических разборок.
Выражался Кид всегда очень правильно, интеллигентно. Кроме экстремальных ситуаций.
— Кто «они»? — Тако, кажется, удивилась.
— Советские архитекторы.
Первый архитектор-зомби встретился им на подходе.
* * *
— Всем слушать меня, — сказал Лиль, когда они проверяли снаряжение в комнате штаба. Тако и Кид тотчас повернулись к нему, хотя говорил он тихо. — Что такое круги ада, вам обоим известно. Про Кида я знаю. Тако, ты до какого доходила?
Тако раньше жила где-то на западе и перебралась к ним после того, как все ее племя перебили во время разборок. Но она тоже через круги ходила, понятно сразу — достаточно посмотреть на нее левым, зрячим глазом.
…Когда ты проходишь ад неправильно, ад дает выбор. Можно выбрать тело, можно — дух. Лиль выбрал внешнее. Кид — тоже, тогда и шерстью покрылся. А Тако, видно, испугалась уродства. Лиль четко видел ее стальные заплаты везде, где у нормального человека чувства.
Не могла она с ним заигрывать.
— До третьего, — неохотно призналась Тако.
— Много, — кивнул Лиль. — Значит, знаешь, что на первом бывает?
— Пропадает надежда, — Тако пожала плечами.
* * *
Да, на первом круге пропадает надежда. Воцаряется уныние. Круги Сансары без надежды на перерождение. Повторение самого себя. Серая равнина от горизонта до горизонта и по ней унылой толпой движется бесконечный человеческий рой; пустые глаза, серые лица.
Поколения рабов наследуют землю. Пороки людские становятся страшнее, справедливость пьет горькую, радость приходит все реже, чистота помыслов прячется от побоев.
Таков мир, в котором мы живем. Как ни живи, ничего хорошего дальше быть не может.
Первая точка бифуркации.
Можно выбрать гнев. Как они с Кидом в прошлый раз. Как выбрала Тако. Тогда серый песок провалится под тобой, небо расколется криком. И ты попадешь на второй круг. Но боль будет только нарастать, и где-то кругу к четвертому станет невыносимой.
Они бы не прошли и третий, если бы Кид не выпихнул Лиля. А Лиль один не прошел бы на пятый. Хорошо, что четвертый круг был совсем дохлый.
В тот раз Лиль обезвредил артефакт и вытащил Кида. Был бы сам по себе — не вышел бы. А Кида нужно было тащить, так что Лиль матерился, тянул, толкал, прорывался сквозь пожар и оплывающий кошмар, в который превратилась реальность.
Тогда-то ему впервые явилось небо.
* * *
— Значит, гнев — не выход? — Тако нахмурила брови. — Тогда как?
— Старая-старая техника, — сказал Лиль и вонзил нож в столешницу. — Идешь безоружным, это во-первых. Ничего не боишься — это во-вторых. И сохраняешь спокойствие.
— Спокойствие?
— Можно придумать символ, — пояснил Кид. — Или вспомнить. То, что для тебя олицетворяет первую стадию покоя. Самое лучшее — некий значимый образ из детства. Возможно, для тебя это будет какая-нибудь кукла или красивое платье…
— Шовинист, — Тако сплюнула на земляной пол и засмеялась.
* * *
«Ромашки, — думает Лиль. — Небо первое — ромашки. Тако бы смеялась».
Наверное, ему нравится ходить с Кидом, потому что у того первое небо — мята, он сознался. Хорошее сочетание.
* * *
Итак, первого архитектора-зомби они встретили на подходе. Существо поднялось из земли наполовину и швырнуло в них три бетонные тумбы: по штуке на каждую руку. Увернуться от них труда не составило, а одну Кид даже разрубил в полете. Катаной. У Кида была такая катана, которая рубила бетон. Как он рассказывал, до Разлома не получалось; а после того, как отражения восстали против своих создателей, еще и не то стало получаться.
Выглядел архитектор на редкость неприятно: сероватая кожа, сочащаяся слизью, одежда из старых газет. Причинное место прикрывал фартук — план эвакуации при пожаре.
— Ты был прав, Сергей, — сказала Тако и переступила через ошметки зомби, которые остались после полного залпа ее любимой пушечки. — Живые люди такое бы не придумали.
Она одна звала Кида по имени.
Пушка у Тако была ненастоящая, страйкбольная. Но если Профессор или Аргус освящали шарики, то ничего, работало. Главное было их находить потом. Те же лернейские гидры распадаются после попадания, остается одна вонючая вода. А вот из зомби приходится выковыривать.
— Не трать время, — сказал Лиль. — На обратном пути заберешь.
— А если утащит кто? — с сомнением спросила Тако. Она уже подступала к зомби с ножом.
— Чихуа сторожит.
— Так точно, кэп.
— Когда дойдем до первого круга, оружие все равно придется оставить, — сказал Кид.
Лиль кивнул.
* * *
Двор прошли чисто: гидр тут не было — для них слишком сухо. А вот на первый круг наткнулись сразу за порогом. Дверь старая, обитая дерматином; обивка висела кусками. Решетка перед порогом, о которую полагалось скоблить подошвы, проржавела. Удивительно, как еще никто не спер: металл все-таки.
Лиль почему-то ожидал, что почувствует Ад заранее, — прошлые разы получалось. Но сейчас не вышло. Может быть, дом сэкранировал. Может быть, еще что.
А еще там стерег дракон: пристроился над притолокой, зараза, ну и дыхнул огнем, едва только Лиль вошел в длинную прихожую.
В то же время безнадежность навалилась на Лиля — каменной плитой, бесконечностью без выхода; попробуй тут не примени оружия. Попробуй вспомни про небо.
Лиля спасло то, что у него оружия с собой не было вообще. Только щит: — несерьезная плетенка из тонких веточек.
Щит он вскинул над головой, отталкивая от себя пламя, и оно послушно растеклось тонкими ручейками лавы. Щит обуглился, но выдержал — сделан на совесть, Лиль его несколько вечеров плел. А то, что прозрачный, так это хорошо — сквозь него можно смотреть.
Левый глаз, зрячий, встретился с правым, выпученным глазом дракона. Эффект был предсказуем.
— Прямо Маугли, — сказала Тако с нервным смешком, переступая останки дракона. Она так и не привыкла к этой особенности. — Или ты у нас наследник Слизерина?
— Брось оружие! — взревел Лиль.
Тако послушно разжала руки. Шедшего за ней Кида уже не нужно было просить.
А Лиля корежило.
* * *
В аду мы остаемся наедине с самим собой.
Зеркало отразит самое страшное — тебя.
Огонь там, где был левый глаз. Пустота там, где был правый.
Кость вместо руки.
И наконечник копья, обломок сариссы, сочащийся ядом, до сих пор загнан в твою грудь — тоже слева, там, где сердце.
* * *
Первое небо — ромашки.
Незамысловатые белые лепестки, простой и целебный запах.
Все неправда. Безнадежность — самый главный миф. Лживый ночной кошмар. Безнадежности нет, пока мы живы. Он, Лиль, раньше думал, что мир катится в пропасть. А когда мир докатился, выяснилось: не так все плохо. В пропасти оказалась теория Профессора о сакрализации многомерного пространства чувственным опытом. И растрепанная книжка стихов без титульного листа, которую он нашел у матушки До. И Кид, в конце концов.
Так, уже можно идти. Главное, удерживать в себе этот запах, ясный, четкий. Переставляешь ноги, одну, вторую, третью…