Зашёл в казарму Степан и по-военному сосредоточился, ему несколько секунд хватило, чтоб очухаться. Действительно там, в низу не было ничего такого, чтобы его выбило из разума. Как только вошёл в помещение, его окликнул дежурный, стоящий у входа.
- Мочалов, давай беги в штаб, документы получишь отставные. Шляешься где-то, а командир роты дважды справлялся о тебе.
Степан удивился. Однако понял, что сквозь страх удивляют его не столько слова дежурного по роте, а что-то уловимо назойливое, что-то другое, доселе ему неизвестное. Он попытался лихорадочно восстановить произошедшие события. Минуту назад он автоматически прошёл в казарму, стараясь как можно быстрее удалиться от страшного подвала, но теперь постепенно проясняющееся сознание забило настоящую тревогу. Он покопался в сбивчивых мыслях, но так и не узнал, что теперь, после приключения в аду у него нарушилась стойкость духа? Однако понимание, что что-то не так во всём окружающем, заставляло бояться неизвестно чего. Он, наконец, осознал, что что-то во всём окружающем не так, что чего-то действительно не хватало или было устроено по-другому. По телу Степана пробежал холодок страха. Солдату показалось, что во всём окружающем на первый взгляд знакомом появились странные неузнаваемые детали. Вот и постовой Сидор Шубин из Рязани какой-то уж больно помолодевший, словно вчера призванный на службу и мундир на нём новый, чистый и не потёртый. Степан помнил, новую форму ещё не выдавали.
- Тут твориться какая-то дьявольщина? - Подумал вслух Мочалов и громче спросил у дневального по казарме. - Не помню, где винтовку оставил. - Он даже обрадовался что, наконец, вспомнил про ружьё и спросил, чтобы удостовериться в том, что действительно потерял трёхлинейку в жутком тёмном царстве.
Гвардеец смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых сквозила растерянность, и спросил удивлённо.
- Ты что Степан, с дуба рухнул? Винтовки ещё в понедельник сдали под роспись в оружейную. Забыл? После расстрела демонстрации рота сдала оружие и всех, кто участвовал в разгоне горожан, уволили. Неделя уже как отправляют солдат по домам. Всё брат, сполна государю отдали службу. Тебе-то как я помню в Смоленскую губернию предписание пожаловано. Оттуда тебе ближе к дому. Нечто не помнишь гвардеец? С перепою видать вышибло с тебя разумный дух? Это брат служивый случается с нашим братом - солдатом, когда водка плохая вонючая перепадёт в трактире, туман в голове бродит и память отшибает.
- Наверно запамятовал? - Сказал глухо Мочалов и переспросил. - В штаб говоришь идти за документом?
- Да, иди быстрей. Тебе сегодня надо отъехать к месту предписания, и билет на паровоз выписан. Жаль водки не попьём. - С сожалением сказал постовой. - Всем отпускные пожалованы по три рубля. -
Дальше всё происходило со Степаном, как в тумане. Очнулся он только когда понял, что идет по Первой Слободской улице заснеженного Смоленска, шагает по дырявому дощатому настилу в сторону мастерской Ивана Коровина - младшего брата своей покойной матери. Он помнил, что и отец его Федор Мочалов скончался прошлым летом, и выходило, что он теперь круглый сирота. Перед тем как осознать, что он идёт по Смоленску, его мощно тряхнуло, к горлу подкатило содержимое желудка, а перед глазами мелькнули страшные адские демоны из дворцового подвала, раскрасневшееся лицо солдата Шубина и погоны штабного офицера гвардейского полка, в котором он прослужил десять лет.
Он шел по гулкому настилу. Чувствовалось странное напряжение во всех членах крепкого солдатского тела, однако какое-то пугающее зловещее помутнение в голове, всё же не сбили Степана с панталыку. Он шёл широкой Слободской улицей и попытался здраво рассуждать. Вначале получалось худо, но разум постепенно прояснялся. Он вспомнил, что в адском дворцовом подвале с ним ничего страшного не произошло, бесы обошлись с ним снисходительно и под возгласы отправили на свет божий. Степан неожиданно остановился от возникшей страшной мысли. "Неужели я умер" подумал он. "Нет. Я был живым и живой сейчас, не может ад быть городом Смоленском, да и увольнение помню и поездку в поезде не забыл" Мочало полез в карман шинели из серо-коричневого сукна, вытащил солдатскую книжку и прочитал, шевеля одеревеневшими губами:
1905 года января. По указу его величества государя императора Николая Александровича, самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая. ...
Он сунул книжку обратно и с тихой радостью нащупал на груди под кителем металлический жетон, выдернул его из-за воротника и прочитал:
2-я рота 10-го пехотного полка ╧ 40
Он помнил, что был сороковым в роте.
- Всё правильно, это я и есть - Мочалов Степан Федорович 35 лет от рождения. ...Сороковой рядовой второй роты. Значит, не умер я. И там, в Петербурге, был не ад, а какой-то подземный каземат. Надо вспомнить, как я там оказался?
Степан как-то вдруг вдохновился, громко бухая сапогами, смело вошёл в мастерскую своего дядьки.
***
В апрельский тёплый вечер, в ласковых лучах заходящего солнца на широком крыльце пятистенного дома на крепком лиственничном табурете сидел старик, на вид лет восьмидесяти. Даже в этом возрасте в его теле угадывалась сила, а в лице мужественность. Его большие натруженные руки спокойно лежали на острых старческих коленях. Рядом на ступеньке крыльца примостилась его жена Анна. Старик знал, что предстоит, может быть, самый важный разговор в его жизни.
За несколько часов до смерти, Степан Мочалов первый раз за много лет разоткровенничался и рассказывал Аннушки странную и неправдоподобную историю, как он выразился, собственного бытия. В то время они с Анной жили у старшего сына Василия. Сын с невесткой работали пчеловодами на пасеке. Там и жил восьмидесятилетний старик, готовился к кончине и думал о невероятных событиях, происходящих в его жизни со времени окончания службы в царской гвардии.
- Я всю жизнь был уверен, что не стану никому об этом рассказывать. Мне и сейчас кажется, что никто не поверит в случившееся. Ты жена тоже посчитаешь мою историю выдумкой. Однако я всё же решился и сейчас попытаюсь изложить тебе свою тайну, чтобы ненароком не унести её в небытие туда куда, по общему мнению, обязательно канет каждая человеческая жизнь. Мне известно это место. Вот как всё случилось.
Я накануне расстрела в кровавое воскресенье русского народа, провалился в тёмное царство. - Сказал Степан Анне. - Я же тебе говорил об этом, но не сказал, что из преисподней демоны выбросили меня в иной мир. Не моим был тот мир, но потом спустя много лет бесы исправили ошибку, и живу я тут с вами уже сорок два годочка.
В тот страшный день я и подумать не мог, что жуткие события произойдут со мной именно сейчас. Каким-то дьявольским промыслом меня назначили на самый тихий пост на задворках дворцов, но именно он сыграл главную роль в страшном происшествии.
- Что ты мелешь, Степан Федорович, воскликнула женщина. Она была ещё не старой, Анне к этому дню и пятидесяти лет не минуло. - В твоей жизни много чего было, но чтоб в ад попасть, это никак не возможно, да и известно всем, из мира людского уходят туда только после смерти. Так говорят священники. Ты ведь тоже крещёный и до Советской власти в церковь ходил, а она учит, что ад это тоже божий придел.
- Нет, Аня. Всё так и было, как хочу рассказать. Поведаю тебе обо всём, пока не преставился окончательно. Умру-то только уже в этом с одной стороны родном, с другой совсем не родном мне мире. Вот судьба? Было-то как жутко и необычно для моего ума и тела. Я от зимы до зимы в пятом году, трясся от страха и не мог понять, какая сила меня обуяла и забросила через врата ада прямо в тот мир, где как бы я уже существовал в таком же облике, но никак не мог встретиться сам с собой. Я знал, что я есть ещё один, но бесовская сила всегда отводила меня от жуткой роковой встречи. Я может быть всё ещё жив и в том родном для меня приделе мироздания, и в этом. Я ведь не настолько тёмен умом, чтобы не знать об этом. Я ведь всё чувствую душою. Вот и знаю, что поповский ад, если туда занесёт человека хоть умершего, хоть живого - это только дорога или обратно в родной мир, или тебя, как они черти преисподней говорили мне, отправят для искупления греха ещё куда-то, где может быть и не хуже чем дома, но всё не твоё и от этого страшно и без несчастья не обходится.
Вот как у меня вышло? С тех пор как я столкнулся с демонами, так всё и решаю, то ли они по ошибке меня сюда отправили, то ли я сам ошибся и не в ту сторону шагнул у тех самых Царских кованых ворот закрывающих или, скорее всего, открывающих проход в ад. Не смог я понять, почему отворились эти врата для меня? Я и сейчас думаю, если есть такой адский проход во дворце, так он предназначен для царствующих особ и их приближённых. А меня видать туда чужим нечаянным ветром занесло. А понимать, что со мной случилась жуткая оказия, я в полной мере стал только когда в Смоленске к дядьке своему Ивану Коровину пришёл. Позже в тюрьме я с одним умным человеком говорил об адском приделе, так он мне сказал чудную вещь. Он говорит, что люди в своей жизни часто живут то в одном, то в другом - рядом расположенном мире и даже не замечают этого, так они схожи эти противоположные сферы. А если, сказывал узник и замечают что неладное, то подумают, что запамятовали или сопрут всё на естественные изменения в окружающем. Оно и правда, всё быстро изменяется в мире жизни. Он сказал, что людям так легче переживать не очень понятное для их разумения. Умный был революционер, но потом почему-то застрелился? Да ты о нём знаешь. Это он документ о моей реабилитации прислал в областное управление. - Старик горестно помолчал, припомнив важного в своей жизни человека.
- На своей шкуре испытал я адский придел, но что-то у бесов пошло не так и они выкинули меня из своего тёмного заведения, но видать ошиблись или нарочно поиздевались, не вернули меня на место. - Степан дотянулся до жены и погладил Анну по мягким русым волосам. Душа старика тихо волновалась, предчувствуя завершение жизни тела.
- Умру я скоро и поэтому решил рассказать тебе свою загадочную историю. Детям потом передашь, когда они мудрости наберутся. Тебе жить ещё сорок лет, успеешь. - Попытался успокоить встревоженную женщину старик. - Тебе Аня не надо понимать, что со мной случилось. Я и сам мало что понимаю, но раз это случилось, значит, кому-то и для чего-то это было нужно. - Он провёл узловатым пальцем по слезящимся глазам.
- Я уже тебе рассказывал, как той морозной жестокой зимой пятого года в январе месяце пришёл в дом, как мне казалось, моего дяди, мастера столярных дел Коровина Ивана Андреевича. После страшного происшествия в подвале Петербургского дворца, я прибывал в необъяснимом безумии. Когда выполз из адской тьмы и оказался в штабе полка, то трясясь от страха и непонимания случившегося, потерял дар речи. Оказалось, что теперь по календарю двадцатое января. И документ на увольнение мне был выписан в штабе тем же числом. Но самым страшным и невероятным был факт того, что солдатскую книжку мне выдал совсем незнакомый офицер. От страха я не посмел что-то спросить у штабиста. Он долго и пристально смотрел на меня, но всё же узнал и, обратившись по фамилии и званию долго объяснял, как надо вести себя дальше. Я почти ничего не запомнил из его указаний, взял бумаги, получил причитающее по увольнению из армии жалование и быстро ушёл из расположения полка.
Меня трясло как в лихорадке, поднялся жар, а на железнодорожном вокзале я чуть было не потерял свой вещевой мешок. В себя пришёл только в вагоне. Так и доехал до Смоленска. Забился в тёмный угол и ехал, молчком перекручивая в голове странные события, навалившиеся на меня в Петербурге.
В Смоленске к моему ужасу дядя не узнал меня. Я виделся с ним десять лет назад, но нельзя было представить, что он за минувшее время забудет, как я выгляжу. Я, заговорив с ним, свалил всё на военный мундир и отпечаток тяжелой службы на лице, хотя мне самому в это не верилось. Беседуя с родственниками, невольно вспомнил о незнакомом офицере штаба. Без сомнения, всё повторялось, что-то неладное творилось с моей памятью, памятью Ивана или с окружающим миром. Только после того, когда я показал Ивану Андреевичу солдатскую книжку и рассказал о других родственниках, об отце и матери, он смягчился, поверил мне и пригласил сесть на лавку. Его жена запричитала что-то о моих покойных родителях, но быстро справилась с волнением и накрыла стол. Однако мысль о том, что дядька меня не помнит, не давала мне покоя. Я не знал о чём разговаривать с родственника и спросил напрямую, не разрешат ли они мне некоторое время пожить в их избе. Кажется, дядя не очень-то обрадовался моей просьбе, он долго молчал, потом сказал.
- Я не против того, чтобы ты жил у меня, но скажи, что случилось с твоей семьёй? Почему ты уехал из Петербурга без жены и детей и когда собираешься вернуться назад в столицу, или привести их в Смоленск? -
Мне хватило силы придумать, что из Петербурга меня сослали в Смоленск одного, а семье разрешили остаться и что я оставил им право на получение причитающей мне пенсии в два рубля за месяц. Однако я пришёл в ужас от того, что дядя мне поверил. Но я знал точно, что никогда не был женатым. Я чётко помнил всю свою предыдущую жизнь, за исключением десяти дней жутким образом выпавших из моей головы. Как бы я не обдумывал события в страшном подвале, они укладывались в несколько минут и это заставляет меня думать, что демоны ада отправили меня совсем в другой мир. Мне самому долго невозможно было в это поверить, но это ничего не меняет в той действительности, которую я уже испытал сполна.
Два года я работал подмастерьем у Коровина и за это время превратился в высококлассного столяра. Мои руки до этого занятия десять лет державшие только оружие, вдруг заработали так, словно я всю жизнь занимался столярным делом. Дядя - мой учитель говорил вполне искренне, что во мне проснулся талант мастера краснодеревщика. В те времена я был здоровым крепким мужиком и обладал богатырской силой. Я без особой натуги перебрасывал через избу пудовую гирю, или в одиночку поднимал каменный мельничный жернов на телегу. Такого больше никто не мог сделать во всей округе. Было дело, силой мерились с мужиками. Говорили, удивляясь моей мощи, что я откуда-то из другого мира свалился. Я думаю, люди тоже чувствовали, что не принадлежу я к их братству. Здоровый я был, одно слово гвардеец Его Величества и работа мне в мастерской давалась легко. Я без напряжения стругал доски рубанком и фуганком целый день напролёт, мог в одиночку распилить бревно на доски. Люди говорили, что я работаю как машина и это, было правдой. Я мастерил из дерева удивительные красивые вещи и вскоре превзошел своего учителя, Тогда он меня и отделил от своего дела, предоставил под мастерскую помещение. Я стал выполнять заказы мещан, да рабочих с местной фабрики. Заказов было много, и оплачивали их достойно.
Живу, работаю, документ имею от царя и пенсию тайно от Коровина получаю, а у самого на душе кошки скребут. Знаю я, что рано или поздно надо ехать в Петербург, семью искать того Мочалова, что служил до меня в этом мире расположенном за адом. Я так думаю и ничего с этим не могу поделать. Муторно мне на душе, нет покоя.
Я ведь сразу додумался солдатской смекалкой, что судьба закинула меня в жуткий предел ада. Понял, что обманули меня демоны из царского подвала и отправили-таки на исправление. Я даже подумывал к вере приклониться. Думаю, помолюсь и проясниться моё положение, что ангел какой-нибудь растолкует, объяснит, почему так случилось? Думаю так, а дядька Коровин Иван велит на правах старшего родственника и мастера, мол, работа и деньги есть, так поезжай теперь за семьёй, вези жену и детей в Смоленск и дом начинай строить.
Больше всего я боялся этой поездки. Тут-то в Смоленске, кроме Коровиных, мне все незнакомые и нет нужды объясняться или опасаться, а там, в Петербурге, как я буду узнавать неузнаваемое? Вот что страшным сном мне казалось. Не мог я объяснить никому про свои сомнения и в себе держать, жуть берёт. Иногда у меня появлялись дурные мысли о сумасшествии, однако терпел, пока мощи хватало, а потом переборол страх и поехал в столицу.
Приехал я в туманный моросящий дождями Петербург, хожу по улицам и чувствую что это не совсем мой город. Что-то мало уловимое, вроде бы как-то забытое чудится мне в домах и дворцах, даже Нева показалось другой, река передо мной была меньше той, Невы моей молодости и берега в ней укрыты по иному, камень я помнил иной на них и её мостах. Люди какие-то хоть и малозаметно, но другие и говорят по иному и водку пьют иначе, чем я привык, когда служил царю и отечеству в гвардии. Маюсь, по городу брожу, а где искать чужих жену и детей, не знаю? Да и страшно мне, боюсь, что встречусь ненароком сам с собой. Вот ведь засело в голове, что живу я где-то другой. Я к тому времени без обиняков понимал, что есть человек как две капли похожий на меня и что он действительно женат и имеет двух детей, как постоянно талдычил мне дядька Иван. Он-то наверняка знал правду обо мне. Хожу по столице и думаю о прошлом, вспомнил, что в нашем полку служили два брата близнеца как два цыплёнка похожие друг на друга. Прикинул в уме, вспомнив о братьях и решил, что в их жизни вполне могло случиться то, что происходит со мной. Мне даже как-то спокойней стало от такой думы, и я представил не существующего своего брата двойника и стал себя уговаривать, что так всё и было, что я почему-то забыл о его существовании. Много чего я передумал за свою жизнь, но спасался тем, что стойко переносил напряжение и не выказывал своей ненормальности. Люди не должны были знать о моём недуге. В моём положении легче всего было списать всё на болезнь, тем более что я встречался в своей жизни с настоящими безумцами, которые выставляли себя за других людей и даже за ангелов и демонов. Именно безумцы со своими фантазиями привносили в мою теперешнюю жизнь смысл и порядок.