1996-й год
Глава 1
Над трассой Москва-Архангельск клубилось жидкое горячее марево. Солнце стояло так высоко, насколько высоко оно вообще забирается в этих широтах. Сержант ГАИ Олег Малышев сидел на капоте желто-синей милицейской «копейки», жевал травинку и смотрел на дорогу. Как человек, родившийся и выросший на севере, он всегда с подозрением относился к солнечным дням. В такой день в любой момент мог подуть ветер со стороны Шиченгского озера и пригнать тучи с дождем. Его отец называл это направление – «гнилой угол». Дожди и снегопады всегда приходили оттуда, из гнилого угла.
Ненадежность и обманчивость солнечного дня нервировала Малышева. Как назло, трасса была пуста уже несколько часов, и найти успокоение в привычной работе у Малышева никак не получалось.
Где-то рядом послышался гул. Как будто подлетал самолет. Малышев лениво взмахнул рукой и поймал толстого желтобрюхого овода. Откусил размусоленный конец травинки, воткнул ее в полосатое брюхо овода и отпустил его на волю. Овод с травинкой в брюхе медленно полетел в сторону трассы и скрылся в мареве.
А навстречу ему из марева так же медленно выехала серебристая «Волга». Малышев встал и отряхнулся. Если бы транспорт двигался в сторону города – поживиться было бы особо нечем, разве что ведром брусники. А машина из города – это скорее всего дачник, а то и браконьер. Как повезет.
Малышев встал на обочине, широко расставив ноги и спокойно смотрел на трассу. Он совершенно не торопился, а когда серебристая «Волга» почти поравнялась с ним, медленно поднял руку с жезлом и показал на обочину – туда, где «Волга» должна была встать. Он ничуть не сомневался, что машина как бы сама собой послушается его жезла.
И действительно, «Волга» снизила скорость и остановилась. Но что-то было не так. Траектория ее движения чуть-чуть не совпала с траекторией движения жезла. Водитель нажал на тормоз чуть позже, чем было нужно, и машина проехала чуть дальше, чем должна была. Всего на несколько метров, но теперь Малышеву нужно было пройти эти несколько метров, чтобы оказаться рядом с машиной.
В этом не было нарушения ПДД, но это было проявление неуважения, которое, хотя и не осознавалось как оскорбление, но все же чувствовалось. Малышев помедлил секунду, как будто ждал, что водитель сдаст назад на эти несколько метров и тем самым инцидент будет исчерпан. Но водитель продолжал сидеть в машине, не оглядываясь. Малышев видел его светлый стриженый затылок.
И Малышев сам подошел к машине. Конечно, он не мог оставить без внимания то, что только что произошло. Поэтому он не сразу подошел к кабине. Он остановился позади машины и наклонился, внимательно разглядывая номера. Не было никакой необходимости наклоняться – номера были отлично видны. А 142 МР 35, номера Волоковецкие, серия А. ГАИ имело четкую инструкцию по поводу этих номеров – их обладателей нельзя было останавливать, и нельзя было штрафовать даже при нарушении ими ПДД. Вот почему машина не остановилась рядом с Малышевым, а проехала дальше. Водитель тем самым дал Малышеву понять свое отношение к тому, что его остановили. Сейчас будет угрожать позвонить его начальству. Малышеву стало скучно.
Он выпрямился, обошел машину со стороны пассажирского места, еще раз остановился и зачем-то пару раз легонько пнул переднее колесо. Возможно, это был поиск путей к отступлению. Он мог сказать этой шишке, которая сидела за рулем, что ему показалось, что спущено колесо. Но, конечно, колесо не было спущено. С колесом было все в порядке.
Малышев поднял глаза и посмотрел на водителя через переднее стекло. И понял, что водитель видит его насквозь. Это был не старый еще мужчина с узким лошадиным лицом и огромными, навыкате глазами. «Лупоглазый» – мелькнуло в голове Малышева слово из недочитанной когда-то книжки.
Малышев понял, что история про спущенное колесо не проканает. Он вляпался. Он подошел к водительской дверце и почти подобострастно наклонился вперед, отдавая честь.
– Сержант Малышев. – сказал он. И только после этого стекло опустилось.
Лупоглазый несколько секунд безо всякого выражения смотрел на Малышева, потом глубоко вздохнул и сказал:
– Ваши документы.
Малышев, как загипнотизированный, достал левой рукой из нагрудного кармана удостоверение и, раскрыл его перед лицом лупоглазого. И тот сделал ошибку – он протянул руку, чтобы взять удостоверение. В этот момент Малышев увидел золотые часы на его правой руке. Блеск золотого браслета вывел его из гипнотического состояния. Он отдернул руку с удостоверением назад. Лупоглазый удивленно посмотрел на него. Лицо Малышева было искажено яростью.
– Посмотрел? – сказал он, задыхаясь от злости, – теперь покажи-ка свои документы. Лупоглазый смотрел прямо в глаза Малышеву.
– Сержант, ты номера видел? – спросил он.
– Видел, – ответил Малышев, и протянул руку, – Права и техпаспорт.
Лупоглазый выдержал паузу, потом покачал головой:
– Совсем люди страх потеряли.
Затем перегнулся через соседнее сиденье и достал из бардачка красное удостоверение с золотым гербовым тиснением.
– Что ты там бормочешь? Права и техпаспорт, я сказал.
Лупоглазый подал удостоверение Малышеву и сказал почти примирительно:
– Сержант, давай не будем усугублять.
В этот момент Малышев еще мог вернуть Лупоглазому его удостоверение, отдать честь и вернуться к созерцанию марева, но, к сожалению, реплика, которую только что сказал Лупоглазый, примирительная по содержанию, была сказана оскорбительно покровительственным тоном.
Буквы плясали у Малышева перед глазами и он едва смог сложить их в слова «помощник депутата Государственной Думы».
Малышев убрал удостоверение в нагрудный карман.
– Откройте багажник, – сказал он. Лупоглазый криво усмехнулся:
– Серьезно?
Вместо ответа Малышев развернулся и двинулся к багажнику.
– Перегрелся сержант, – проворчал Лупоглазый, но протянул руку и нажал нужную кнопку. Крышка багажника щелкнула и приподнялась как раз в тот момент, когда Малышев подошел к ней. Малышев подцепил крышку кончиками пальцев и открыл ее. В багажнике лежала полупрозрачная пластиковая канистра, черные резиновые сапоги и монтировка.
Через секунду Малышев шел к кабине. В руке у него была монтировка, на которой раскачивалась канистра. Монтировка была продета через ручку канистры, как будто Малышев боялся испачкаться. Внутри канистры бултыхало.
Малышев поставил канистру на асфальт, аккуратно вынул монтировку и положил ее рядом с канистрой. Лупоглазый смотрел на него со скучающим выражением лица.
– И что?
– А то, – торжествующе сказал Малышев, – запрещено провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества.
– Слушай, сержант, хватит чудить, – сказал Лупоглазый, – я тороплюсь. Ты уже достаточно накосячил, может, хватит? Покуражился и будет? Верни мои вещи на место и разойдемся миром.
– Провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества запрещено, – упрямо повторил Малышев.
– Мне в Волоковце сказали, что в Шиченге заправка не работает, а до Верховажья полного бака не хватает.
Малышев на секунду задумался.
– Я это изымаю, – кивнул на канистру Малышев.
– Хорошо, – согласился Лупоглазый, – теперь я могу ехать?
– Штраф заплатите и поезжайте.
– Что?
– Что слышал. Штраф. Пятьдесят тысяч.
Лупоглазый поднял стекло и повернул ключ зажигания.
Не нужно ему было этого делать.
Глава 2
Обычно Вера Зуева обедала на работе, в столовой на первом этаже районной администрации, где она работала методистом спортивного комитета. Также она вела по вечерам баскетбольную секцию и это, в сочетании с ее основной работой, давало ей право круглый год ходить в ярко-красном спортивном костюме. Кажется, никто и никогда не оспаривал это ее право, и красное пятно привычно маячило на всех праздниках, митингах и даже слушаниях по бюджету и совещаниях в администрации.
Сегодня в обеденный перерыв Вера зашла домой, благо от администрации до ее квартиры в трехэтажном благоустроенном доме, где с середины восьмидесятых жила почти вся элита поселка, было пять минут спокойным шагом. Вере нужно было забрать кое-какие документы, а кроме того, она хотела проверить кое-что, связанное с ее сыном. Было у нее некоторое подозрение, которое она раньше времени не хотела озвучивать.
Так или иначе, в 13—45, когда сын Веры, десятиклассник Алексей вернулся из школы, Вера была еще дома. Она стояла на кухне с документами в руках, листала их и думала о том, что, в принципе, можно было забрать их и завтра, когда в дверях скрежетнул ключ, потом дернулась дверная ручка и дверь распахнулась.
– Ни фига себе, тут не заперто, – послышался голос Алексея.
– Видимо, кто-то есть дома, – ответил Алексею женский голос. Вера вздохнула с облегчением.
– Или папа с утра забыл дверь запереть, – сказал Алексей и заглянул в кухню, – о, мама, привет.
Алексей был худощавый юноша, черноволосый, с длинной челкой, спадающей на глаза. Глаза у него были мамины, серые, а губы отцовские – тонкие и капризные.
– Ботинки сними, наследишь в коридоре, – сказала Вера, не оборачиваясь.
– А ты что дома? – спросил Алексей, снял ботинки и одним пинком отправил их назад через коридор, к входной двери.
– Что за вопросы? Это мой дом, – сказала Вера и положила документы в черную спортивную сумку, – не забудь пообедать. И Нину покорми, будь гостеприимным хозяином.
За спиной Алексея появилась высокая девушка в темно-зеленом платье. В руках она держала сине-золотой учебник Эккерзли по английскому языку.
– Здравствуйте, Вера Александровна.
– Привет, Нина, – сказала Вера, – как хорошо, что я тебя дождалась. Деньги за август отдам.
Нина пожала плечами.
– Можно было через Алешу. То есть, спасибо, конечно.
Вера достала из сумки кошелек, отсчитала несколько купюр и положила на кухонный стол.
– В августе у вас восемь занятий было, правильно?
Нина стояла возле двери, не отвечая и не подходя к столу. А Алексей, как ни в чем ни бывало, прошел по кухне и по хозяйски заглянул в кастрюлю, стоящую на плите.
– Наверное, – сказала наконец Нина, – я не помню.
– Пообедайте. Там суп и котлеты на сковородке. Что в школе интересного?
– А что там может быть интересного в этой дурацкой школе? – пожал плечами Алексей. – мам, ты нас задерживаешь.
И Алексей и Нина явно ждали, что Вера уйдет. Но она почему-то не уходила. Сама не могла себе объяснить, почему. Вроде все прояснилось. Все ее подозрения в том, что Алексей на самом деле не занимается английским языком с Ниной Шаровой из одиннадцатого «б», а деньги, которые выделяются из семейного бюджета на неправильные глаголы и сложные времена, просто делятся пополам между Алексеем и Ниной – все эти подозрения не подтвердились. Вот Алексей, вот Нина. В руках у Нины учебник Эккерзли. Вроде бы все идет по плану. Но что-то в этой картине тревожило Веру, и она не могла объяснить, что именно.
– Как там Анатолий Аркадьевич Мокин поживает? – Вера упорно пыталась продолжать разговор, который никак не хотел завязываться, – Нина, он у вас тоже преподает?
– Да, Вера Александровна, историю.
– Интересно?
– Ну так. Вчера Ницше нам читал.
– Кого?
– Ницше. Философа.
– Зачем?
Нина пожала плечами.
– Не знаю.
– Интересно?
– Ну да. Про то, что человек – это только переходная ступень между животным и сверхчеловеком.
– И что ты об этом думаешь?
– Ма-ам, – заныл Алексей, – нам заниматься надо, а мне потом вообще-то еще уроки делать. Время тикает.
– Подожди, – отмахнулась Вера, – мне просто интересно, зачем школьникам читать Ницше? Это что, есть в школьной программе?
– Я не знаю. – сказала Нина, – но мне кажется, в этом есть смысл.
– Какой? Насколько я помню, Мокин – историк. Он должен учить вас истории.
– Он говорит, что история никого ничему не учит. И учить ее нет никакого смысла. А вот стремиться стать сверхчеловеком – в этом смысл есть.
– Бред, – решила Вера, – совсем старый дед из ума выжил. Страна летит в пропасть, а он детям фашистскую литературу читает. Я подниму этот вопрос в РОНО.
– Не надо, Вера Александровна, пожалуйста, – попросила Нина, – мы его любим.
– Кого, Ницше? – не поняла Вера.
– Анатолия Аркадьевича.
Алексей взял из рук Нины учебник, отодвинул стул, сел за стол и с деловым видом стал листать учебник, давай понять, что разговор окончен.
– Ладно, занимайтесь, – махнула рукой Вера и вышла из комнаты. Через секунду хлопнула входная дверь.
Вера вышла из дома. В ее душе царило смятение. Читать Ницше школьникам! Это надо же додуматься? Вера никогда не читала Ницше, но в самой этой фамилии было что-то фашистское, что-то пугающее. Понятно, что сегодня такой бардак в стране, что никто ни за что не отвечает. По телевизору ток-шоу о сексе, на прилавках книги, которые много лет были запрещены. Хотя прошли уже годы после начала перестройки, но Вера никак не могла привыкнуть к переменам. Для нее все это произошло слишком быстро. Или, может быть, слишком долго она прожила в мире ограничений и запретов.
Возле дома на скамеечке сидела Алена Игоревна Сторожева, известная всему поселку как Сторожиха.
– Здравствуйте, Алена Игоревна, – сказала Вера, проходя мимо.
– Подь-ка сюды, – строго сказала Сторожиха.
– Алена Игоревна, – я на работу опаздываю, – взмолилась Вера.
– Подь сюды, я сказала!
Вера подчинилась. Сторожиха показала на скамеечку рядом с собой.
– Присядь-ка.
Спорить было бесполезно. Вера села.
– У меня только три минуты, – сказала она и посмотрела на часы. До конца обеденного перерыва оставалось семь минут. Если ей действительно удастся уйти через три минуты, за оставшееся время она быстрым шагом успеет добежать до администрации. Опаздывать Вера не любила.
– Ты видела, Нинка Шарова с твоим Алексеем ходит?
Вера махнула рукой.
– Да при чем тут ходит? Она с ним английским занимается. Леше через год поступать, а он в английском ни «бэ», ни «мэ», ни «кукареку».
– Смотри, Верка, потеряешь парня. Парень у тебя хороший, а Нинка эта – порченная.
– Ой, давайте не будем! – вдруг рассердилась Вера и встала.
– Смотри, мое дело предупредить. Принесет тебе в подоле, что будешь делать?
Вера невольно оглянулась на окно своей кухни на втором этаже. Ей показалось, что на окне колыхнулась занавеска.
– Все, некогда мне, – сказала Вера, развернулась и быстро зашагала в сторону администрации. А Сторожиха смотрела ей вслед, качала головой и долго что-то бормотала про себя.
В это время на кухне в квартире на втором этаже Алексей и Нина быстро раздевались, бросая одежду прямо на пол. Избавившись от одежды, они кинулись друг к другу. Не было ни ласк, ни прикосновений, ни поцелуев. Алексей схватил Нину, подсадил ее на кухонный стол и вошел в нее. Она закусила губу от боли, но не стала просить у него пощады. Они занимались любовью неумело, но изо всех сил.
Открытый учебник Эккерзли лежал на полу, под темно-зеленым платьем Нины.
Глава 3
Лупоглазый повернул ключ зажигания. Двигатель завелся сразу, с пол-оборота. Малышев с красным от ярости лицом подбежал к «Волге», схватил лежащую на асфальте монтировку и с размаху всадил ее в левое переднее колесо машины. Монтировка легко воткнулась в черную резину, колесо коротко пшикнуло и «Волга» слегка накренилась влево.
Лупоглазый втопил в пол педаль газа, машина прыгнула вперед и в сторону и заглохла. Монтировка в колесе крутанулась и отлетела в сторону. Малышев подобрал ее и несколько раз с размаху ударил по капоту. После третьего или четвертого удара монтировка пробила капот и, видимо, задела там внутри какой-то важный проводок, потому что, как Лупоглазый ни крутил ключ зажигания, машина больше не заводилась.